— Поворотись-ка сын! Экий ты неловкий! Что это на тебе за мужицкий тулуп!
— Ну тебя, старый, — вступилась мама, — Смотри как вымахал-то на немецких харчах! Завидный жених! Невесту случаем не привез?
— Поистерлась моя епанча, да и невесту не привез, — смутился Ласка, — Но за чем ехал, я привез. Вы, поди, думали, не пора ли за упокой свечи ставить?
— Нет! — с улыбкой сказал Устин, — Летом письмо пришло от Федора Нижнего из неметчины.
— От кого?
— От Фредерика фон Нидерклаузица. Он, хитрая голова, как услышал, что я тут жив-здоров, написал императорскому посланнику в Москву. Тот кинул клич по московским немцам, и Отто Бауэр сказал, что Устина Умного хорошо знает. Посланник Отте письмо передал, а тот уже мне.
— Ох и ругался старый, — сказала мама, — Говорил, дескать, не дальше ляхов, а непутевого аж в Париж понесло. Оседлал коня, поскакал по московским полякам спрашивать, кто такой Люциус Чорторыльский. Ох и сердитый приехал. Поклялся, коли ты не вернешься, этого пана на воротах повесить.
— По осени второе письмо Отто передал, — сказал Петр, — Что ты аж в Крым ходил и вернулся не по кусочкам. Что император тебе службу дал на полста рублей. Федор просил не серчать, мол, не принято на неметчине императорам перечить.
— Я смотрю, ты не один, — сказал Павел, — Кто с братом к нам в гости из дальних стран пожаловал?
— Вольф Стопиус из Риги, аптекарский приказчик, — представил Ласка первого спутника.
Немец шагнул вперед.
— Здравствуй, друг Вольф, — сказал Устин.
— Докторов мы тут уважаем, — сказал Петр.
— Бенвенуто Белледонне, латинский богомаз и мастер женского портрета.
Итальянец, услышав свое имя, чинно поклонился.
— Здравствуй, друг Бенвенуто, — сказал Устин.
— Красавец писаный, не только за портреты тебя дамы жалуют, — добавила мама.
На плечо Ласке сел огромный ярко-красный попугай.
— Доминго, птица божья, — представил его Ласка, — Молитвы поет, чертей изгоняет.
— Здрравствуйте, люди добрррые! — попугай удивительно быстро осваивал языки.
— Ух ты, говорящая птица! — мама восхитилась как маленькая девочка, — А чем его кормить?
— С сопррроводительной документацией!
— Пан Богдан Забодай с женой Оксаной, — продолжил Ласка.
— Здоровеньки булы.
— Очень приятно.
— Приехал к великому князю в рейтары наняться.
— Нет у князя рейтар, — сказал Петр, — Давай к нам, мы на Москве дела делаем и вопросы решаем.
— Подумаем, — ответила за Богдана Оксана.
— Погоди-погоди, а что у вас за лошадь беременная без седла? — спросила мама, — И какая большая!
— Толстушка, племенная кобыла из конюшни короля Франциска. Подарок мне от Его Величества.
— Игогогого! Фыр! Фыр!
— Овса на нее не напасешься, — сказал Петр, но без жадности и по-доброму.
— Саблю-то пропил, али как? — пошутил Павел.
— Сломал, — потупился Ласка.
— А обломки? — спросил отец.
— Потерял.
— Мою возьмешь. Куда мне, слепому, булатная сабля.
— Ну-ка, батя, садись. Мы тебе сейчас глаза закапаем.
— Что за шутки!
— Никаких шуток.
Петр и Павел подхватили отца под локти и усадили на крыльцо. Ласка достал пузырек, а Вольф Стопиус достал стеклянную трубочку.
— Не моргай! — мама пальцами раздвинула батины веки, — Расшаперь глазища!
Вольф опустил трубочку в пузырек, зажал ее сверху пальцем и уронил по паре капель в каждый глаз. После этого все отошли и замерли, молча ожидая, пока Устин проморгается.
— Вижу, — удивленно сказал отец, — Вижу! Как в молодости не видел. Спасибо, сынок!
На радостях Устин устроил пир на весь мир. И автор там был, мед-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало.