Подземный мир и живая вода

15. Глава. Очередной заход в сундук

Факелы уже давали больше света, чем заходящее солнце, но солнце опускалось медленно. Еще половина над деревьями.

Вольф принюхался.

— Оксана рядом, — сказал он достаточно громко, чтобы Ласка услышал.

— Конечно, — ответил Ласка, — Она сюда с мужем приехала.

— Ее муж перед нами, она сама в доме, и с ней Ян-мельник. Не знаю, как они спелись, но Ян здесь не нас спасать пришел, а Люциуса пограбить.

— Этим скажем?

— Да. Нам надо дожить до заката.

— Хватит болтать! — на связанных посыпались удары палками.

— Эй, народ, — крикнул Ласка, — Пана Люциуса грабят! Ведьма Оксана, жена вон того здорового, и полюбовник ее Ян-мельник, что в прошлый раз приходил, да меня подставил!

— Перед смертью не надышишься? Время тянешь? — спросил Атаман.

Да они про черта-то не поверили, хотя сами видели.

— Тот сундук заговоренный и открывается только днем! — крикнул Вольф, — Я-то знаю, два раза с ним сталкивался. Им надо успеть открыть его до заката.

— А потом еще попыхтят на сундуке! — крикнул Ласка.

Атаман оглянулся.

— Ну, если врете…

— Мабуть, я проверю? — спросил Богдан.

— Давай. Одна нога здесь, другая там.

— Без мене не починайте, — и парень убежал в дом, забыв закрыть за собой дверь.

Из дома послышалась мужская ругань и женский визг.

— Смотри-ка, не обманул, — сказал Атаман, — Как и догадался.

Муж с женой довольно быстро начали мириться, совершенно не понижая громкость.

— У меня все готово, — доложил палач, подергав веревки.

Ласка весь сжался снаружи и даже внутри.

Атаман обвел взглядов своих.

— Кароль, возьми парней, посмотри, что там.

— Я и так слышу.

— Дурак. Они про Оксану не соврали, и бить ее было за что. Что сейчас Ян-мельник делает?

— Без меня не начинайте, — Кароль махнул ближним друзьям, и втроем они побежали к дому.

— Попался! — раздалось оттуда.

В дверь вышел Кароль, а за ним двое тащили под руки почему-то босого Яна. Под левым глазом у того наливался здоровенный синяк, и левая половина лица выглядела сильно краснее правой.

— Ты смотри, какая добыча! — удовлетворенно сказал Атаман, — Вяжите его к столбу.

— Как казнить будем? — спросил Кшиштоф.

— Никак. Только пытать. Он же одновременно мельник, колдун и вор. Представь, какие с него отступные можно взять.

Сразу несколько человек радостно присвистнули.

Тут солнце, не желая видеть жестокую казнь, привстало на цыпочки, посмотрело через верхушки сосен, вздрогнуло и свалилось за горизонт. Едва погас последний луч, как с треском разошлись веревки, которыми привязали Вольфа. Колечко, сплетенное Оксаной из разрыв-травы, пригодилось. Все оглянулись на него, а он от столба прыгнул на стол, который как раз накрывали слуги. Схватил нож, воткнутый в бок печеного поросенка, свалился на утоптанный снег, перевернулся и превратился в огромного волка.

Первая реакция это удивление, вторая — опасность. Как кабана никто не испугался, так никто не испугался и волка. Клинки полетели из ножен.

Волк сразу же бросился в горло Атаману. Атаман ударил мечом, но с одного удара оборотня не остановить, если только это не четкий укол в уязвимое место. Волк врезался ему в правую руку, сбил на снег, и через мгновение из перекушенного горла к небу брызнул фонтанчик крови. Как недавно заметил Кшиштоф, клык это не сталь и не свинец. Даже не серебро.

Оборотень, конечно, страшный зверь. Особенно, когда внезапно напрыгивает из ниоткуда, а ты один и без оружия. Но чего бояться воину, у которого в руках верный клинок, вокруг толпа товарищей, а в брюхе плещется горилка? Даже если кто и дрогнул внутри, то снаружи этого не показал.

Тварь окружила вооруженная толпа. Как бы ни держала удар волчья шкура, но при такой плотности клинков ее изрубят в капусту.

— Вольф! — крикнул Ян, — Открой сундук и беги! Там дубинка!

Ян выкрикнул еще какую-то ерунду на латыни. Ласка не понял, а Вольф понял. Оборотень оттолкнулся задними лапами, перелетел над головами быстрее, чем сообразили поднять сабли, и бросился в дом. За ним рванулись почти все душегубы. Остались принявший командование Кшиштоф, палач рядом с Лаской и еще двое.

Доминго спикировал с виселицы на плаху и перекусил веревку на правой руке Ласки. Палач выхватил саблю, попугай перекусил веревку на левой руке и отлетел в сторону.

— Ах ты бесова птица! — палач повернулся спиной к плахе, следя за облетающим его полукругом попугаем.

Ласка прикинул, что дотянется, хотя ноги и привязаны, и прыгнул палачу на спину. Обхватил его за шею и под правую руку. Доминго тут же налетел слева, вцепился палачу в волосы и клюнул в висок. Похоже, насмерть.

К ним уже бежали часовые Яна и Бенвенуто, но Доминго в два щелчка перекусил веревки на ногах, и Ласка поднялся с саблей палача.

Через закрытое окно второго этажа вылетел Вольф, рухнул в сугроб и выбрался оттуда, оставляя красный след за собой.

— Развяжи меня! — крикнул Ян, — Или твоим друзьям тоже конец!

Вольф на трех ногах подбежал к Яну и перекусил его веревку.

Из дома раздались звуки ударов и страшная ругань. Душегубы толпой повалили наружу, отмахиваясь саблями и прикрывая головы. Вокруг них летала знакомая Ласке дубинка.

Ян посмотрел на дубинку сквозь пальцы, выкрикнул какое-то заклинание в три слова и добавил:

— Дубинка, бей всех, кроме этого, этого и этого! Не пускай душегубов в дом! Парни, в дом отходим!

Ласка неплохо продержался с чужой саблей против двоих. Сторожить связанных пленников Атаман назначил не самых сильных бойцов. Потом появилась дубинка, и душегубы отступили вглубь двора, отмахиваясь саблями уже от нее.

Доминго подлетел и перекусил веревки у Бенвенуто. Ласка вбежал на крыльцо и взял свою саблю, которая лежала на груди мертвого Казимира. Дубинка отогнала душегубов на пару десятков шагов от дома и куда-то спряталась.

Вольф доковылял до ножа, обернулся и побежал голым к дому, прикрываясь ворохом своей одежды.

— Дубинка их на какое-то время задержит. Может и надолго, но не до утра, — сказал Ян, закрывая вход в дом со двора, — Пан Кшиштоф всяко умнее, чем деревяшка.

— Я вообще ничего не понимаю, — сказал Бенвенуто на латыни и показал на Яна, — Кто он и зачем он тут?

— Могу рассказать, — ответил Ян тоже на латыни, хотя и с польским акцентом.

— Я бы сначала сундуком занялся, — сказал Вольф.

— Он с закатом засыпать начинает. Ты чудом успел. Сейчас должен уже спать.

— Я тебе ни на маковое зерно не верю, — сказал Ласка, — Идём наверх.

— Что-то я не помню, чтобы из дома выбегали Богдан и Оксана — сказал Вольф, — Не там ли они.

Вольф подошел к увешанной оружием стене и снял с одного из крюков свой корд, отобранный днем. Бенвенуто там же взял свой верный меч. Все поднялись на второй этаж. Разгромленная комната когда-то была господской спальней. Посередине стоял сундук, а рядом с ним сидел на полу Богдан.

Добротный сундук высотой по пояс человеку. Из темного дерева, с полукруглой крышкой, выпуклыми боками и на четырех резных ножках, стилизованных под рысьи лапы. От двери казалось, что сундук это злорадно улыбающаяся морда с широким покатым лбом, ртом по всю ширь и без ушей. Как жаба, только еще и с носом, нависающим надо ртом. Но если подойти поближе, то видно, что сундук никакая не морда, а со всех сторон изукрашен резьбой на тему зверей и птиц, пасущихся на ветвях деревьев. И никакой у него не нос, а кованая петля с навесным замком.

Богдан тупо посмотрел на пришедших, как будто на него свалилось еще большее горе, чем трое вооруженных врагов и один безоружный.

— Что ты грустный такой? — спросил Ласка.

— Оксану сундук зъил, — ответил Богдан.

— Так открой.

— Не открывается.

— Расскажи-ка подробнее.

— Что рассказывать-то? Сами все знаете. Ты сказал, я побег. Воны целуются, и ось этого лапы у моей жинки на жопе. Я йому дав леща. И Оксане так, подлещика. Вона на кровать впала. И так добре впала, що я не стерпев. Жинка вона мене або хто?

— А что Ян тут, замок сломанный, ничего?

— Я свою руку знаю. Полежал бы ще цей Ян. Про сундук вообще нема про що беспокоиться. Крышка закрыта, чого ще треба. Я жупан та пояс скинув, жинку кохаю, прибегае Кароль з хлопцами. Анджей бы начал шутки шутити и советы подавати, а Кароль лишний раз не нарывается. Хлопцы з нас смутились, Яна забрали. Тут Оксана задихала-задихала, я прискорився, прибегае вовк. Вовк не вовк, навить и перевертень. Я подумав с жинки слезти, шаблю подняти, да и всыпати тварыне по саме не балуйся.

— Что же не слез? — спросил Вольф.

— Та вона каже «не останавливайся». Шо я поделаю, не останавливаться же. Та и добре, що не став. За вовком раз — и хлопцы. Вовк видкрыв сундук та у викно прыгнув. Сундук палицю выплюнув, та вылетела и давай всих бити.

— А ты?

— Та Оксана побачила палицю, у ней аж все сжалося. Куди я с нее поденуся, поки не кончу. Ну мени прилетило по спине пару раз, и палиця за хлопцами вниз пишла. Вона ж тупая палка, ни глаз ни ушей, чем думает, непонятно.

— Думает она, — сказал Ян, — Немного, но думает.

— Ей из сундука-то плохо видно, хто снаружи сундук открывае. Зрозумила, поди, что всяко не ми з Оксаною, та не нас першими бити.

— Вроде того, — раскрывать образ действия дубинки Ян не хотел.

— Потим чую с двору «Не пущай их в дом», дивлюся на Оксану, а вона теж усе зрозумела. Що не нас з нею бити будут, мы-то вже в доми. Вона выгнулася, я свое дело зробил, свалився. Оксана прыг до сундука, видкрыла, а вин раз — и ее зьил.

— Как съел? — удивился Ласка.

— Вы не дивитеся, що сундук дубовый з оковками. Вин якось вперед подався, крышку пидняв, та весь выкривився, як не дубовый, а живой. Хвать, — и нема Оксаны. Я його видкрываю, та вин не видкрывается и рычит.

— Да он у меня добрый, — сказал Ян, — Пошутить решил. Я его на такое не заговаривал, это уж он сам.

— Как она открыла? — спросил Ласка, — Сундук разве не должен защищать сокровища?

— Ему надо заветное слово сказать, чтобы он открылся. Я Вольфу слово крикнул, а он сундуку сказал. Поэтому сундук его не съел, а просто открылся и выпустил дубинку. Оксана слова не знала. Сундук мог бы не открываться вовсе, но решил пошутить.

Ян наклонился к сундуку, что-то шепнул и попытался поднять крышку.

— Я уже уснул, — ответил сундук сонным голосом, — Утром приходи.

— Утром так утром, — Ян повернулся к Богдану, — Но ты не бойся, если пополам не перекусил, то лежит внутри живая-здоровая.

— Не задохнется? — спросил Вольф, — Знаю случай, когда вот так вор в сундуке спрятался, а крышка притертая. Несколько дней лежал. Пока совсем уж адски не завонялся, найти не могли.

— Не должна, — неуверенно ответил Ян.

Богдан заплакал, размазывая слезы по лицу.

— Ведьмы живучие, — успокоил его Ян, — Отродясь не слышал, чтобы ведьма задохнулась. Они даже в воде не тонут.

— А утром что будет? — спросил Ласка.

— Откроется, — ответил Ян, — То есть, для меня откроется.

— Если они раньше не найдут как перехитрить дубинку, — мрачно сказал Вольф, — А наши лошади у них на конюшне.

— Если я доберусь до конюшни, то расколдую Элефанта, и мы с ним уведем весь табун, — сказал Ласка.

— Зачем? — спросил Ян.

— Чтобы утром поменять на живую воду, а весь остальной сундук пусть оставят себе.

— Не обманут при обмене? Уйти живыми дадут?

— Они нас убить хотели за то, что мы слишком много знаем, — сказал Вольф.

— Что-нибудь придумаем, — сказал Ласка, — Ян, пока расскажи, откуда ты тут взялся. Может, на мысль наведешь.

— Дело давнее, история длинная, — вздохнул Ян.

— Про наше с тобой дело я уже рассказывал. Давай дальше с того места, как ты сбежал, — сказал Вольф.

— Эта сабля на удачу заговорена.

— Знаю, на Кощееву.

— Ух ты! Вот из-за нее у вас, значит, все и началось.

— Что началось? — недовольно спросил Ласка, — Про саблю знаю, я уже и с Кощеем поговорить успел.

Ян рассказал такую историю:

Я, пока мельницу не купил, думал, что вода течет, колесо крутится, с мужиками приказчики торгуются, а сам буду только сидеть да покрикивать. Хрен там. С тех пор, как эту дубинку закончил, ложки простой не вырезал. Все хлопоты какие-то, ничего само не делается. Хоть женись, право слово.

С Люциусом я после неудачной попытки вконец рассорился. Вернулись лешие и кикиморы, в компании с бесами стали меня донимать еще больше. Я уже и к батюшке бегал, и к ксендзу. Все лето мучился. Ладно, хоть сапоги-скороходы пригодились. Как узнал, что шалят, ноги в сапоги сунул, плетку в руки, два шага и на месте. Я в монетках серебряных дырки провертел и ими плеть усилил. Как, бывало, перетяну поперек хребта, так и дым пойдет и серой запахнет.

По осени поймали мы с одним молодым монахом беса. И бес признался, что они бы может и сами ушли с моей мельницы, но Люциус не разрешает. Тогда я решил, что все-таки его ограблю. В сапогах-скороходах сбегал на разведку и посмотрел, нельзя ли еще раз заглянуть в сундук. Но Люциус добавил защиты, и спальня стала сплошным мороком, в котором сундук не обнаруживается, а заклинание на увидеть чары глаза жжет от того, сколько тут чар.

Я ушел, несолоно хлебавши, да Люциус как-то учуял, что я у него побывал, и не стерпел. Напустил на меня душегубов. Мало мне бесов, так еще эти теперь. Сам-то я в сапогах-скороходах убежал, верхами не догнали. Но дом и мельницу обобрали, слава Богу, не пожгли.

Я побежал в Краков бить челом Твардовскому как старшему колдуну в Польше. Он, если вы не знаете, автор основополагающего учебника по колдовству и энциклопедии наук. Где это видано, чтобы колдун на колдуна разбойников натравливал? Я колдую и ты колдуй. Хочешь по-мирскому? Так я и ответить могу по-мирскому. У тебя бумаги-то на поместье в порядке, чтобы по-мирскому внимание привлекать? Весь его морок вокруг поместья только до первого ксендза продержится.

Душегубы догнали меня в Кракове через Подземье. Но я их заметил первым, и на глаза не показался. Зато немного помог Твардовскому, и он мне рассказал про уязвимое место Люциуса. Про то, что он должен поставить черту тридцать и три желающих продать душу, что последняя сделка завершится как раз в этот день, и что остался шанс ее переиграть. Тут же и Оксана мне под руку попалась.

Черт, да-да, тот самый, которого вы сегодня прогнали, так и сказал, что Люциус поедет в ад, а нечистый на его месте паном поживет. Я подумал, что сундук останется на месте, тут я им и займусь. Оксана, чтобы выкупить душу мужа, Богдана, того здорового, отдала черту какой-то колдовской перстень. Говорит, подарила тебе пояс, было такое? И ты взял от ведьмы пояс для ценностей? Вот ты простак. Пояс сбросил Оксане нитку, которую она подобрала и за нее вытащила перстень. Перстень она отдала черту, но с этой ниткой.

Оксана с мужем, Анджеем, Кшиштофом и Атаманом позавчера прибыла к Чорторыльскому. Через Подземье не рискнули. Черт-Люциус вместе с личиной пана взял его привычки и положил перстень в ту же сокровищницу. Мог бы надеть, да побоялся. Дальше нам с Оксаной оставалось только сидеть и ждать, пока он надолго уйдет из дома. Прокрасться при хозяине мы уже решили не рисковать.

Вы еще спрашиваете, зачем это все Оксане, если она сама добыла перстень и сама душу мужа выкупила? Потому что она поумнее мужа будет. От черта надо бежать. И по возможности не с пустыми руками. Я ей предложил поделить добычу из сундука, она тут же согласилась.

Я оставил Оксане сапоги-скороходы и сказал, где меня искать в соседней деревне. Оксана как-то договорилась, чтобы мыши ей доложили, когда Люциус надолго уйдет из дома. Ведьма как есть. У меня на мельнице мышей полно, но я с ними договориться не могу.

Мыши сказали ей, что пан нечистый улетел в ад лечиться и до заката точно не вернется. Оксана надела сапоги-скороходы и бегом за мной. Я сапоги переодел, посадил ее на шею и бегом обратно. Внутри дома сапоги снял, в них ходить — только стены сшибать.

Оксана сказала слово, и нитка вытянулась к ней от невидимого сундука. На этом и морок закончился, сундук перестал быть невидимым. Немецкий замок она открыла разрыв-травой. Но мы поругались. Кто-то рассказал Оксана про дубинку. Не вы, случайно? Конечно, я так и знал. Ведьма сообразила, что дубинка начнет бить того, кто откроет сундук. И кто-то ей зачем-то рассказал, что мое колдовство может не сработать на дубинку. Вот зачем?

А что делать? Второй раз на те же грабли? Не желал я ей никакого зла, ну стукнет ее дубинка разик, но я успею заветное слово сказать. Если дубинка не ей, а мне, как в тот раз, в морду даст, так Оксане бы быть по-настоящему битой. Как тебе, Вольф, тогда.

Когда ведьме чего-то надо от мужчины, она делает что? Да не зелье, дурни! Глазки строит. Я сам не понял, как, но мы только что ругались вполголоса, спорили, кто должен открыть сундук, и вдруг мы уже целуемся, и мои руки на ее заднице.

Успел увидеть, как у нее расширились глаза, она отпихнула меня, ахнула, и свет погас. Очнулся уже во дворе привязанным к столбу. Дальше сами знаете.