Подземный мир и живая вода

14. Глава. Не так страшен черт, как чертовы душегубы

— Не опоздал? — спросил Станислав, — Мы с Доминго припустили сюда что есть духу. Птицу вперед отправил, а сам по пути двух коней загнал.

— У вас говорят, что мечом и молитвой можно сделать больше, чем одной молитвой, — сказал Доминго, — Меча у меня нет, а этот рыцарь обещал за тебя заступиться.

— Разве ты не должен был остаться у Твардовского? — спросил Ласка.

— Мы с его… гм… слугой несколько не поладили. С паном они помирились, а насчет меня осадочек остался. Шарый поставил условие «или я, или эта птица». Пан посмотрел в зеркало и сказал, если вы и доедете до Чорторыльского, то до первой звезды следующего года все равно рискуете не дожить. Меня Шарый любезно подкинул до поместья зятя Станислава, и вдвоем мы отправились вам на помощь.

— Ты здесь по какому делу, рыцарь? — спросил Атаман, — Неужели за этих заступаться? Так мы не отдадим.

Станислав строго оглядел присутствующих. Навскидку больше дюжины головорезов. Не рыцарю их бояться. Но пока готовы разговаривать, можно и по-хорошему попробовать.

— Рассказала мне еще весной одна ведьма, что пан Люциус Чорторыльский черту душу продал, да тот черт при нем живет, — начал Станислав, — Да будто еще и души собирает. Поехал я после Пасхи сюда сам. Думал, позову ручного черта пана Люциуса, да продам ему душу, чтобы дочку спасти. Но не доехал. Спас мою грешную душу сын боярский Ласка Умной. Кто его захочет обидеть, пусть сначала со мной сразится.

Перспектива сразиться со старым рыцарем никого не напугала. Да и смешно бы было шляхтича пугать поединком.

— Что же ты сейчас говоришь, что сам пан Люциус — черт? — спросил Атаман.

— Так я с ним во дворе столкнулся. Нос — рылом, голова с рогами, ноги с копытами. Какой же он теперь пан? Или вы сами не видели?

— Это что, получается, черт, которому я душу продал, теперь наш пан? — задумчиво сказал Казимир.

— И я! И я! — раздались голоса.

— А мою душу жинка выкупила, — гордо сказал Богдан.

— Это которая ты говорил, ведьма? — спросил кто-то.

— Що видьма-то, жинка як жинка. Вона вид татар втекла и зараз до мене. Тому що в мене уд срамной як у круля Франциска.

— Откуда ей знать, какой у короля? — ехидно спросил Анджей, — Ее же татары поймали, если не врешь.

— Ну не с татарским же мое хозяйство сравнивати. Круль-то той ще бабник поди, по всий Европе на слуху.

— Чем платила? — поинтересовался кто-то, но без обидных намеков, про которые все подумали и все промолчали. Богдан может не саблей, а оглоблей под настроение приласкать, а сабля против оглобли не всегда помогает.

— Перстень царя Соломона отдала, який демонами повелевает. Зрозумили? Моя душа дороже стоит, ниж уси ваши разом взяты.

— Уд срамной у тебя дороже стоит, а душе твоей грош цена, — сказал Анджей.

— Да хошь и уд. Думаешь, обидно сказав? — и здоровяк затрясся от смеха.

— Полагаю, что раз уж пан Люциус в аду, то ваши с паном взаимные обязательства закончились, — сказал Кшиштоф.

Все согласились.

— Наши закончились, а твои? — спросил кто-то.

— Мои нет, — ответил Кшиштоф, — Подробностей не будет.

— Мне бы ловчее жилось с паном, будь он и сам черт. Лишь бы его другие паны за своего признавали, — сказал Атаман.

Никто не возразил.

— Так и черта изгнали, — сказал Кароль.

— Не изгнали, а сам сбежал, — ответил Кшиштоф, — Может, еще и вернется.

— А если не вернется? — спросил Кароль.

— Тогда за нами остается поместье, деревня и все окрестности, — сказал Атаман, — Я атаман, у Кшиштофа титул. Как жили душегубами, так и будем жить. Кто не согласен, дорогу знаете.

Сказав про дорогу, Атаман так ухмыльнулся, что даже гости поняли, что он намекал не про дорогу из деревни, а про дорогу на тот свет.

— Поэтому предлагаю последний приказ выполнить, а дальше по обстоятельствам, — закончил он.

— Долго пана-то ждем? — спросил кто-то, — Ты-то атаман, не вопрос.

— В чем тогда вопрос?

— Сам атаман или под паном атаман, вот вопрос.

— Если пан до первой рождественской звезды не вернется, пусть пеняет на себя, — сказал Атаман, — Чай, не Иисус, чтобы второго пришествия ждать.

Душегубы согласились.

— Тогда, хлопцы, план такой. Этих троих мы убьем. Спешить не будем, позабавимся. Но перед тем уважим старого рыцаря. Кто примет его вызов?

— Я! Я выйду! — раздалось в ответ.

Вызвались добровольцами вообще все. Шляхтича саблей не напугаешь. Может, кто и не хотел сражаться с пусть старым, но рыцарем, но струсить и показать, что струсил, намного хуже, чем струсить и не показать.

— Пойдем-ка мы все во двор, — сказал Атаман.

Все вышли на задний двор. Туда, где стол под навесом, где яма с двумя решетками для собак и медведя, где площадка для славного поединка. Там же стояла не замеченная Лаской ранее виселица.

Ласку, Вольфа и Бенвенуто, не пожалев веревки, привязали к столбам навеса. К каждому приставили персонального часового.

Доминго взлетел на виселицу и сел там рядом с большим черным вороном.

Кшиштоф взял за плечо одного из душегубов и приказал ему с двумя друзьями зарядить аркебузы и быть готовыми по команде залпом снять с виселицы попугая.

Под ногами скрипел свежий снег. Легкий морозец тронул лица. Солнце клонилось к закату, но еще давало достаточно света.

— Будешь биться за троих? — спросил Атаман.

— Буду, — ответил Станислав и подкрутил седой ус.

— Ну-ну, — Атаман взглянул ему в глаза и первым отвел взгляд.

— Первым идет Казимир с саблей русского, — объявил Атаман, — Вторым…

— Я, — сказал Анджей.

— Нет, твой ученик Вацлав. Третьим я.

— Четвертым я, — настоял Анджей, и некоторые даже рассмеялись. Какой может быть четвертый после Атамана.

Ласка подумал, что Атаман — лучший боец, а не пошел первым и вторым, потому что хитрый. Если рыцарь окажется так себе, то с ним биться неинтересно, пусть практикуются младшие сильные бойцы. А если он рыцарь действительно сильный, то пусть на двух боях устанет и покажет, чего от него ждать.

Как польский рыцарь, Станислав носил не саблю, а меч. Длинный колющий меч немецкой работы. Первым вышел Казимир, которому досталась сабля Ласки. Станислав разделал его в два удара и один укол. Ласке даже показалось, что заговоренная сабля не хотела рубить рыцаря.

Вторым вышел Вацлав. Тоже с саблей, но со своей, привычной.

Вацлав ловко подшагнул под удар, прикрываясь клинком острием книзу. Такой прием весной Анджей использовал против Богдана. Меч Станислава скатился вниз по подставленной сабле, и душегуб в продолжение приема опустил руку, ударив локтем по локтевому сгибу, и кистью довернул саблю в лицо рыцарю.

Но Станислав одновременно прогнулся назад, пропустив удар мимо лица, и нанес удар обратным лезвием. Хотя Вацлав заблокировал предплечье, но свободы движения руки и особенно кисти хватило, чтобы забросить клинок в сторону локтя, а длины меча хватило, чтобы достать душегуба по голове.

Шапка погасила удар, но душегуб вывернулся, сразу ударил в голову и попытался отскочить. Не успел. Станислав присел и хлестким ударом рассек Вацлаву голень.

Душегуб отскочил на шаг. Рыцарь перешел в атаку. Быстрый удар в голову, удар в ноги. Удар в голову, удар в ноги. Душегуб парировал, отступая. Но на раненой ноге маневрировать сложно.

Удар в голову, нет, не такой же! Станислав подхватил навершие меча левой рукой и нанес удар из «положения быка». Удар двумя руками при поддержке мускулов всего тела, с толчком опорной ноги и с поворотом корпуса.

Вацлав взял защиту саблей над головой и не успел понять, что на этот раз вражеский клинок не скатится по изогнутому лезвию.

Рыцарь подправил траекторию удара, и меч врезался в саблю под прямым углом. Ладно бы меч падал просто сверху, но он шел с потягом. Саблю душегуба снесло вниз, и тяжелый меч обрушился на его голову сбоку.

Брызнула кровь, и Вацлав упал как подкошенный.

— С саблей я бы на тебя не вышел, — сказал Атаман.

Станислав кивнул, переводя дух. Раненого потащили к крыльцу, и его кровь оставила на свежем белом снегу широкую красную полосу.

Анджей забежал в дом и вернулся с пузырьком живой воды, который Чорторыльский забыл на столе. Половину вылил на рану, половину вылил в рот. Вацлав страшно заорал. Рана на голове покрылась желтой пеной, запахло серой и жженым мясом. Такой же желтой пеной вспыхнули язык и губы. Раненый издал тяжелый утробный стон и испустил дух.

Рядом как будто кто-то мерзко хихикнул. Наверное, черт, появившийся, чтобы скинуть в ад проданную душу покойного.

— Да это отрава какая-то, а не живая вода, — растерянно сказал Анджей, — Пан не сдержал слово.

— Потому что пан Люциус — черт, — сказал Вольф, — С чертом у Ласки договора не было. Развязывайте нас, зовите священника освятить дом и живите как жили, только с паном Атаманом во главе.

Анджей задумался.

— Там еще на втором этаже сундук с сокровищами, — добавил Вольф, — Пока пан Люциус не вернулся, могу помочь открыть. Все ваше будет.

— И так все наше будет, — сурово сказал Атаман, — Но вы этого не увидите.

— Почему?

— Потому что знаете слишком много. Так, хлопцы? Если мы этих отпустим, они на весь мир раззвонят, что мы тут не просто душегубы, а под чертом ходили. Надо оно нам?

— Не надо! — подтвердили хлопцы.

— Если тебя зарублю, твои друзья отпустят моих? — спросил Станислав.

— Если зарубишь? — рассмеялся Атаман.

Половина душегубов тоже рассмеялась. Остальные, похоже, не знали, что Атаман неуязвим для стали, свинца и серебра.

— Если зарубишь, то старший он, — Атаман кивнул на Кшиштофа.

— Не отпустим, — сказал Кшиштоф, — Пан Люциус приказал твоих друзей убить. И без пана Люциуса им тоже не жить. Ты за смертью сюда пришел, рыцарь.

— Это мы еще посмотрим.

— Ха! Богдан, — обернулся Атаман, — Как у вас по этому поводу говорят?

— Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь! — отозвался Богдан.

— Понял? — Атаман перевел взгляд на Станислава, — Нечего на мою смерть планы строить, пока я перед тобой стою. Отдохнул? Бери меч.

На этот раз длинный меч против длинного меча и двуручный хват у обоих поединщиков. Пробный обмен ударами в голову и в торс, защиты клинками.

Ласка успел отметить, что Атаман берет защиты небрежно, и клинок Станислава пару раз останавливался в опасной близости от лица противника.

Станислав тоже это заметил и подловил Атамана. Взял защиту и сразу же нанес укол, а не удар. При этом он не разорвал соединение клинков и не дал Атаману возможности ударить или уколоть одновременно.

Меч старого рыцаря уперся в грудь противника, проткнул одежду и выгнулся дугой, как упершись в стальную плиту. Мгновением позже Атаман ударил в колено сбоку.

Станислав упал на спину, разведя руки. Атаман догнал его уколом с подшагом еще в падении и пронзил насквозь.

— Добрый вечер, господа, — сказал по-немецки очередной незваный гость.

Душегубы обернулись и увидели важно вышагивавшего кабана в сопровождении двоих вооруженных людей, одетых в черное.

— Кто из вас пан Люциус Чорторыльский? — спросил кабан.

Обычно свиньи не разговаривают, но сейчас все смотрели на пришедших и каждый мог поклясться, что говорил именно кабан.

— Шляхтичи не розмовляют з кнурами, — сказал Богдан.

Гаэтано мог бы обидеться, но ни он сам, ни его спутники не понимали на суржике.

— Его Светлость не желает говорить с худородными или холопами, — сказал один из спутников Гаэтано, — Кто из вас пан Люциус Чорторыльский?

— Пан в отъезде, я за него, — сказал Атаман.

— Его Светлость может поговорить со мной, — сказал Кшиштоф, — Я Кшиштоф Шафранец из Песковой Скалы герба Старыконь.

Душегубы знали, что Кшиштоф рыцарь из знатного рода. Но Краков далеко от Литвы, и, если кто помнил про обезглавленного больше полувека назад разбойника, тот уж точно не связывал героя страшных сказок с ныне живущим представителем той же семьи.

Атаман бросил на Кшиштофа сердитый взгляд, но спорить не стал.

— Я Гаэтано Косса, вассал короля Неаполя, — представился кабан, — К вам не заезжал Арман де Виллар, рыцарь короля Франциска?

— Нет, — уверенно ответил Кшиштоф и сразу вспомнил стычку по дороге на Берестье.

Неужели колдовской кабан собрался мстить за охотника на ведьм? Или он сам сводит счеты?

— Тогда вы не будете так любезны дать мне поговорить с этим молодым дворянином, который стоит тут привязанным к столбу? — продолжил Гаэтано.

— Дивись, хлопцы, ученый кнур по-крыжацки брешет! — сказал Богдан.

Толпа рассмеялась. По-немецки понимали не более четверти из клиентов Чорторыльского, и, находясь в обычном своем состоянии недоброго пьяного веселья, они не обратили внимания, что Атаман и Кшиштоф приняли говорящего кабана совершенно всерьез.

— Вы все жалкий сброд и потомки босоногих мужиков, — сказал Гаэтано, — Прямоходящие свиньи, которые пытаются изобразить из себя людей.

Гаэтано снова не разобрал, что сказал Богдан. Но его всегда выводили из себя насмешки. Его ответ тоже поняли не все. Те, кто понял, схватились за оружие, а вслед за ними и остальные. Полторы дюжины клинков вылетели из ножен. Итальянцы смело ответили двумя.

Даже обычный, не колдовской, кабан чрезвычайно опасен в ближнем бою. Никаких приемов рукопашного боя против него нет, да и от меча кабан неплохо защищен. Шею и переднюю часть тела, места, уязвимые для забойщиков, прикрывает голова, где небольшой мозг надежно укрыт под костяной черепушкой. Тело укрывает шкура, покрытая густой, длинной и скользкой щетиной, а под шкурой — толстый слой жира и крепкие мышцы. Дополнительно его толстые ребра срастаются в цельный панцирь-калкан, защищая сердце и легкие.

Конечно, кабан не становится неуязвимым, но для того, чтобы поразить его именно мечом и не с коня, надо уметь поражать кабанов мечом, а это близко не то же самое, что уметь поражать мечом людей. И еще сложнее зарубить или заколоть кабана саблей.

Гаэтано врезался в неплотно стоявших душегубов как конный рыцарь в крестьянское ополчение. Люди полетели во все стороны, даже вверх. Пробежав толпу насквозь, он развернулся на другой стороне двора и весело хрюкнул. Присмотревшись, можно было заметить две или три кровавых отметины на шкуре. Но и противникам он неплохо пустил кровь.

Двое итальянцев тоже вступили в бой, но четверо душегубов заставили их отступить за угол дома.

Кабан пошел на второй заход. На этот раз все разбежались кто куда. Остались только четверо бойцов, теснивших итальянцев, Атаман, Кшиштоф и еще один боец с длинным мечом. Ласка слышал, что этого парня звали Кароль, а меч у него был на вид очень дорогой.

Кшиштоф встал перед Гаэтано как едва ли не единственный из собравшихся, кто умел убивать кабанов мечом. В последний момент он отскочил в сторону и нанес вертикальный укол слева от позвоночника. Но не выдернул меч. Охотничий «кабаний» меч имеет поперечину, чтобы клинок не ушел слишком глубоко при уколе. Обычный же длинный меч провалился в мясо глубже и застрял.

Гаэтано хрюкнул, пробежал несколько шагов, развернулся и остановился.

— Вы думаете, меня можно просто убить стальным клинком? — спросил он.

— Тебе не больно? — спросил Кшиштоф, которому кто-то уже сунул в руки другой меч.

— Больно. Но пройдет.

Гаэтано глубоко вдохнул, надулся, напрягся, и меч пополз вверх, как выталкиваемый какой-то неведомой силой.

Из дома вышли трое с аркебузами. Те, кому Кшиштоф приказал зарядиться, чтобы снять попугая с виселицы.

— Свинью, — приказал Кшиштоф, и все трое выстрелили.

Один промазал. Несильно, но промазал. Хотя, казалось бы, сложно промахнуться по неподвижной свинской заднице в десяти шагах. Второй попал в эту самую задницу, и пуля расплющилась о правый окорок. Третий попал в спину, пуля отрикошетила в Кшиштофа. Тот даже не вздрогнул, хотя все видели дыру на жупане, из которой должна была выступить кровь.

— Стоило ожидать, — спокойно сказал Кшиштоф.

— Кароль, займись этой свининой, — сказал Атаман, а сам направился к углу дома, где спутники Гаэтано все еще держались вдвоем против четверых.

Душегуб спокойно подошел к Гаэтано, подхватил свой меч левой рукой за навершие. Кабан как специально не стал убегать и посмотрел на опускающийся меч с доброй свиной улыбкой. Кароль ударил сверху вниз, как палач. Дорогой красивый меч пересек кабана, не причинив ему никакого вреда, и вошел в землю. Ласка успел подумать, что кабан сейчас постоит мгновение и развалится на две половинки. Ничего подобного.

— Хрю! — весело сказал Гаэтано, еще раз вдохнул, вытолкнул из раны меч Кшиштофа и бросился на Кароля.

— Курва! — крикнул Кароль и неплохо так подпрыгнул вверх, что кабан пробежал, не коснувшись его подошв.

Тем временем, Атаман спокойно прошел между своими бойцами туда, где итальянцы отступали по расчищенной дорожке между сугробами. Подставил левую ладонь под укол в сердце. Меч итальянца уперся в ладонь и согнулся пружиной. С этого расстояния Атаман в свою очередь отлично достал до сердца противника симметричным уколом.

Второй, отмахиваясь от двоих, не осознал, что только что произошло, и попытался продать свою жизнь подороже, ударив старшего из врагов. Атаман принял удар правым предплечьем, и тут же отрубил противнику руку с мечом, после чего калеку добили те двое.

— Кнура -в яму! — скомандовал Кшиштоф, — Дави столами и лавками!

Соображал он быстро и пришел к выводу, что если и вести переговоры, то из сильной позиции, а не сидя на заборе и не через трусливо закрытую дверь.

Под навесом между домом и бойцовой ямой здесь стояли те самые столы и лавки, на которых в апреле принимали гостя из Московии. Как бы ни был тяжел, силен и ловок кабан, но сработавшаяся команда в без малого два десятка мужчин в самом расцвете сил, получилась ловчее и сильнее.

Не будь кабан гордым графом, он бы мог еще сбежать. Условный внутренний двор, ограниченный строениями, не был обнесен забором, а по снегу кабаны бегают намного лучше людей. Мог бы заскочить в дом через ту дверь, в которую вышли из дома аркебузиры. Или, в конце концов, устроить забег по двору, как сделала бы любая нормальная свинья. Но бегать от преследователей было ниже его достоинства. Он разозлился и жаждал крови.

Гаэтано перепрыгнул через набегавших на него троих душегубов с лавкой и снова бросился на Кшиштофа. Тот, с его опытом охоты, опять увернулся и воткнул в кабана уже новый меч, на этот раз в заднюю ногу. Раненого в ногу кабана намного легче спихнуть в яму. Второй раз трюк с прыжком через лавку не прошел, к «лавочникам» присоединилась команда с большим столом, кабана зажали и, превозмогая сопротивление, затолкали в яму.

Свалившись, Гаэтано пробежал круг, понял, что выхода здесь нет, и разразился богохульствами, которые, впрочем, поняли только Кароль и Кшиштоф. Но переводить, конечно, не стали. Да и кто бы тут вступился за честь Господа и святых.

— Молодцы! — крикнул Атаман, вернувшись, — Что там пленные?

Назначенные ранее часовые побежали по местам.

— Не развязались! — наперебой ответили они.

— Значит, к нам пожаловала неуязвимая свинья? — риторически спросил Атаман.

— Неуязвимая для стали и свинца, — уточнил Кшиштоф, — Может быть, для дерева.

— Не такая уж неуязвимая, — сказал кто-то, — Меч втыкается.

— Что насчет медвежьих клыков? — спросил Атаман, и душегубы злобно засмеялись.

Бурый медведь спокойно лежал у себя в загоне. Его разозлили, тыкая копьями, и направили в проход, ведущий к яме. После апрельского побега в проходах добавили по еще одной решетке, чтобы впускать и выпускать зверушек шлюзом.

При нормальном ходе событий злой медведь в добром здравии может задрать кабана. Но это нормального лесного кабана. Кабан же на медведя может напасть, защищая свой выводок, но без цели непременно убить.

Бой начался почти на равных. Медведь, может быть, малость потяжелее. Равное оружие, клыки против клыков и когти против копыт. Гаэтано, конечно, превосходил зверя умом, но, как южанин, он не знал, где у медведей уязвимые места, и не знал, какие у медведя возможности в атаке. Медведь же отлично знал, какие у кабанов возможности, и где у них уязвимые места.

— Мед-ведь, мед-ведь! — орали душегубы.

— Не уверен, — сказал Атаман Кшиштофу.

— Что он за тварь, что его меч Кароля не берет? — спросил Кшиштоф, — Может быть, стоило поговорить?

— Поздно. Против медведя нет приема. Присмотрись, его на самом деле все берет, кроме колдовства. До сих пор от твоего удара хромает.

На шкуре кабана блестела кровь и от ран, которые нанесли душегубы, и от тех, что нанес медведь. Если кто сомневался, кровь ли там, то, задевая боками об стены, Гаэтано оставлял на них темные пятна.

Медведь подмял кабана, ловко развернулся, чтобы держать его сбоку, а не клыкастой мордой под своим животом, и теперь вцепился зубами в загривок, рассчитывая, по-видимому, перекусить хребет. Кабан вырывался, и все видели огромную рваную рану на шее.

Наконец, Гаэтано сообразил, что думать надо не по-кабаньи, и перевернулся на спину. Медведь снова набросился ему на шею, но кабан укусил врага за нижнюю челюсть, обхватил передними ногами за голову, а задними принялся по-кошачьи бить в живот.

Медведь взвизгнул и вывернулся. Кабан тут же сбил его набок и ударил передними копытами по голове. Медведь отпрыгнул и на мгновение замер, приподнявшись на задних лапах и выставив перед собой передние. Кабан молнией проскочил под него, вспорол брюхо клыками и отбежал, вытягивая длинную кишку. Медведь взвыл и упал.

Стрелки с аркебузами перезарядились, но пока не стреляли. Анджей взял у одного из них оружие и добил медведя выстрелом в голову. Другие двое выстрелили в кабана, но без особого результата.

— Он не неуязвим, — сказал Кшиштоф, — Он просто очень живучий.

— Смотри-ка, медведя уделал, — сказал Атаман.

— Не всухую.

— Собаками дотравим? — предложил кто-то.

— Собак жалко. Солнце садится, а у нас еще эти трое. Из ямы не убежит.

— Эй, дворня! — крикнул Атаман, — Бегом к колодцу и залейте водичкой эту свинину.

— Слышал я, в заморских странах водится неведомый зверь морская свинья, — усмехнулся Кшиштоф.

— Ага. Вот и мы такую диковину заведем.

Дворня не то впятером, не то вшестером побежала с ведрами к колодцу.

— Придумай что-нибудь, потяни время, — тихо сказал Вольф, — Мне нужно, чтобы солнце зашло.

Солнца действительно клонилось к закату. Уже нижний край багрового диска скрылся за верхушками деревьев.

— Вы готовы умереть? Сейчас моя очередь биться! — крикнул Ласка.

— Отстань, насмотрелись уже поединков, — ответили ему.

— Не вздумайте казнить меня как холопа!

— Погоди, сейчас решим.

Душегубы посовещались, и Атаман объявил решение.

— Русского четвертовать. Без палача. Пусть молодые покажут, как умеют мечом снести руку или ногу живому человеку. Немца, что по весне собак заговаривал, привязать к столбу и сжечь как колдуна. Вот смешно-то будет. Мы, как добрые католики, жжем колдуна. Итальянца затравим собаками…

— Нет, — возразил Кшиштоф, — Вот его меч, он не холоп, а шляхтич.

— Вы проголосуйте, с кого начинать! — подал голос Вольф, — И либерум вето не забудьте!

— Перед смертью не надышишься? Голосуем!

Внести разброд в банде не удалось. Атаман всех убедил сделать по-своему. Начать с русского, пока еще светло, а то солнце вот-вот сядет. Палач как раз займется. За это время слуги подготовят столб и дрова для сожжения немца. Вкапывать не надо, просто найти в хозяйстве длинное бревно, прибить толстые поперечины внизу, чтобы не сразу сгорели, и дров натащить. Как солнце зайдет, так костер намного лучше смотрится, чем днем. Итальянца Кшиштоф предложил пытать пыточными орудиями, коих у пана много, и они с последнего использования уже запылиться успели. Сперва «испанский сапог», потом «железная дева», далее по обстоятельствам.

Слуги вынесли во двор кованые стойки под факелы. Поставили заранее заготовленные факелы, зажгли их и потаскали туда-сюда, выбирая лучшие места для освещения.

Для четвертования сняли с петель толстую дверь сарая и поставили ее на наскоро сколоченные козлы. Ласку отвязали от столба, раздели до подштанников и рубашки, и назначенный ответственным душегуб принялся привязывать его за руки и за ноги к импровизированной плахе.

Что за люди, — подумал Ласка, — Шляхтич палаческой работой не брезгует. У нас в Москве и за золото никто бы из дворян не взялся. Одно слово, душегубы.