Подземный мир и живая вода

6. Глава. На ровном месте

Бенвенуто под выпивку и закуску рассказал удивительную историю.

Оксану придворные дамы общими усилиями выжили. Сбежала и не сказала где ее искать. Король очень рассердился и отправил рыцаря ее найти и вернуть, хочет она того или нет. На худой конец, сжечь. Никто не должен уйти от королевского правосудия.

Рыцарь, понятное дело, сказал, что почтет за честь. Взял солдат и пошел по следам. Для опознания я дал рыцарю мои наброски. И вид сзади, и вид спереди. Только набросок есть набросок, а не портрет. Оксана просила не рисовать ее лицо, я и не рисовал.

Я бы, конечно, мог портрет по памяти написать. Но какая мне радость с того, что ее поймают и сожгут? В конце концов, изменил я ей раньше, чем она мне. С чего мне на нее зло держать?

Беда подкралась ко мне с другой стороны. Когда появилась Оксана, Анну д’Этамп король отодвинул в сторонку, но прочь со двора не отослал. Анна страдала, а я ее утешал. Диана де Пуатье и до меня распускала слухи, что герцогиня д’Этамп изменяет королю, двор уже привык. Даже король уже привык. Не к тому, что она изменяет, конечно, а к тому, что про это идут слухи.

Как только у короля появилась Оксана, его вообще перестало волновать, что Анна якобы изменяет. Потом Оксана сбежала, но к тому времени высшее общество уже потеряло интерес к слухам про измены герцогини д’Этамп. Ее стали считать бывшей любовницей, а кого волнуют слухи про бывших?

В один прекрасный день король вернулся с охоты и возжелал большой и чистой любви. Ноги по привычке принесли его к Анне. И, конечно же, в самый пикантный момент, когда она была со мной.

Анна спрятала голову под подушку, а король сделал вид, будто не узнал ее по остальным частям тела.

— Пусть эта женщина немедленно встанет! — сказал король, — А ты, гнусный прелюбодей, как ты осмелился здесь заниматься своими шашнями с горничной мадам д’Этамп? Отправляйся в тюрьму и поразмысли там о непристойности вашего поведения…

И немедленно вышел, закрыв дверь.

Конечно, он бы мог прогнать неверную любовницу и лишить ее всего, что подарил. Мог бы прямо здесь выхватить меч и снести нам головы. Но французы к таким вещам относятся не в пример снисходительнее, чем итальянцы или немцы. Даже сам король.

В тюрьму мне совсем не хотелось. Поэтому я, пользуясь тем, что сию минуту стража в покои герцогини д’Этамп не прибежит, выскочил вслед за королем, собрал свой нехитрый скарб и был таков.

Чтобы быстрее покинуть Францию, я поскакал за тем рыцарем, что шел по следам Оксаны. Местным властям я говорил, что отстал от отряда, а в доказательство показывал другие наброски Оксаны и выписанную мне во дворце бумагу, что я действительно придворный живописец.

Догонять этого рыцаря я конечно не стал. Раз уж я могу доказать, что я придворный живописец, решил, что в Вене при дворе устроюсь. Без затруднений добрался до Вены. Но не повезло. Нашел земляков, они рассказали. Император Карл уехал не то в Мадрид, не то в Нидерланды. Король Фердинанд отправился воевать за венгерский трон, а с ним и рыцари. Некому за портреты дам платить, некому на роспись церквей жертвовать.

— Ты, получается, Вену проезжал, пока мы там пару недель гостили, — сказал Ласка.

— Получается так. Кабы знать, так могли бы и встретиться. Я и не думал, что вы в Вене настолько задержитесь. Как приехал, думал вас уже и след простыл.

— А в Краков какими судьбами? — спросил Вольф.

— Я спросил в Вене у земляков, нет ли каких добрых королей поблизости. Есть, говорят, целый один. В Кракове. Там, говорят, королева Бона Сфорца из Милана, и при ней нашего брата хорошо принимают. Вот я сразу сюда и повернулся. Неделю как тут. Здесь король, двор, есть кому портреты дам заказывать.

— Уже заказали?

— Да. Буквально вчера. В Кракове и кому заказывать есть, и кому писать хватает. Землякам с одной стороны, и обижать меня не хочется, с другой, и делиться неохота. Но молва пошла, что в город прибыл мастер женского портрета, и ко мне пожаловал пан Твардовский, про которого вы тогда еще говорили. Астролог самого Сигизмунда Августа. Заказал портрет Барбары Радзивилл.

— Жены Гаштольда? Зачем?

— Звезды говорят, что брак Сигизмунда Августа и Барбары Радзивилл написан на небесах.

— Что же король сам на ней не женился?

— За него уже давно решили, что он женится на дочери Фердинанда Габсбурга. И королева Бона ненавидит Радзивиллов. Но Гаштольдов она ненавидит еще больше, так что Станислав в обозримом будущем отправится к отцу, а если он умрет бездетным, то имущество Гаштольдов будет конфисковано в казну. Поэтому первым умрет Станислав, а не Барбара. Иначе он может успеть жениться на той, кто сразу понесет от него наследника.

— Ого! Это не должен быть секрет?

— Может быть, об этом не говорят, но все всё понимают, — сказал Вольф, — Даже я. Еще полгода назад злые языки говорили, что королева отравила старшего Гаштольда, младший на очереди, а имущество признают выморочным и отберут в казну.

— Но Радзивиллы завтра уезжают в Вильно, — сказал Ласка.

— Я поеду с ними и буду писать по пути, а закончу по памяти, — сказал Бенвенуто, — Пока пару набросков сделал.

— Как думаете, друзья, Оксана тоже здесь? — спросил Вольф, — Что-то мне подсказывает, что у нее с принцем Максимилианом не получилось.

— С кем? — удивился Бенвенуто.

Вольф рассказал, как Оксана приехала в Вену и сговорилась с крысиным королем.

— Удачи ей, — ответил Бенвенуто.

— Скорее всего, она здесь, — сказал Ласка, — С крымским ханом не повезло, с османским султаном не повезло, с королем Франции не повезло. С крысиным королем и с принцем Австрии, согласен, тоже не повезет. Следующая ближайшая королевская особа в Кракове, а дальше я и не знаю. Великий князь Московский совсем молодой. Может, в Дании или в Швеции подходящие принцы найдутся.

— Молодой король даже не женат, — заметил Вольф, — У него, наверное, есть любовница, но она совершенно не на слуху.

— Королева, похоже, из тех свекровей, что отравят любую девушку сына еще до первого поцелуя, — сказал Бенвенуто, — И травить она умеет, она же из Сфорца.

Пока друзья неспешно пили и закусывали под вывеской «Город Рим», на площадь вернулись Оксана и Ян-мельник.

Не успев войти во внутренний двор замка, Ян принялся осматриваться, разыскивая глазами пана и панночку, которые бы романтически сияли после долгой разлуки. И совсем забыл, что надо было оглядываться от душегубов.

— Попався! — крикнул Богдан и схватил его за руку, — Хлопцы!

— Богдан! — вскрикнула Оксана

— Оксана! — уставился на нее Богдан.

Они бросились друг другу в объятья и поцеловались. Ян-мельник вывернулся и бросился наутек.

— Вот он! — крикнул Кшиштоф, который обернулся на окрик Богдана и увидел, что не успеет догнать. Ему бы потребовалось обогнуть длинный стол и второпях не задеть никого из королевских гостей.

Атаман и Анджей услышали и с разных сторон направились сквозь толпу в сторону, куда показал Кшиштоф.

— Як ты? — спросила мужа Оксана.

— А ты як?

Славный город Киев, несмотря на польское влияние, оставался центром русской культуры. Киевские дворяне говорили на хорошем русском как на родном и на хорошем польском как на иностранном. Или наоборот. Простолюдины же и провинциалы в Малороссии гутарили на забавном, но понятном и русским, и полякам суржике. Придя в семью мужа, Оксана без труда заговорила как там принято.

— Плохо! — всхлипнула Оксана, — Мене уси обижали! Мене змием лякали, втопили, зачарували, побили, пытали, мало не спалили и мало не зъили несколько разив! Це усе ты виноват!

— А не кохали? — спросил Богдан о самом важном перед тем, как решать, стоит ли притворяться виноватым.

Женщины часто пытаются навязать мужчинам чувство вины ради своей выгоды, но мужчины к этому довольно быстро привыкают и это чувство симулируют ради уже своей выгоды.

— Да якщо и кохали, ты ж мене бросив!

— Як же я тоби бросив, коли ты сама втекла!

— Я втекла? Паны, вы подивитесь на цьего негодника! Где вы бачили, щоб жинка от чоловика до татар в полон бегала!

— Ша! На усю Польшу ославишь! — шикнул Богдан.

— У тебя одно на уме!

— Так на шо мени жинка?

— У круля Франциска, щоб ты знав, на срамной уд ничуть не хуже влезают пять ворон и три дрозда, да у останнего, в отличие от некоторых, лапки не соскальзывают! — крикнула Оксана.

Вокруг уже собралась толпа, и высшее общество с интересом слушало семейную сцену.

Богдан залепил жене такого леща, что Оксана упала. Будь она обычной женщиной, а не ведьмой, пострадала бы намного сильнее.

Толпа ахнула. Вперед шагнул, выхватив меч, Бенвенуто. Он совершенно не привык, чтобы в высшем обществе кавалеры прилюдно раздавали дамам лещей. И друзья не сообразили перевести для него, кем приходится Оксане Богдан, и о чем они говорили. Итальянец бы и с переводом вступился за честь дамы, но понимал бы, что происходит.

Живописец совершенно не держал зла на бывшую любовницу. Во-первых, он ей изменил первым. Во-вторых, она не стала устраивать скандал и делать какие-то пакости. Официальной любовнице короля совершенно не сложно выкинуть за ворота заезжего иностранца. Особенно, если намекнуть, что у Оксаны с ним что-то было. Справедливости ради, он бы в аналогичной ситуации вступился за честь и незнакомой дамы.

Совершенно с другими чувствами эту сцену приняла местная почтенная публика. Богдан для всех по одежде и по манерам выглядел худородным шляхтичем невысокого ума из глуши. Он по сути таким и был, хотя не настолько дураком, чтобы изображать из себя нечто большее. Оксана рассчитывала, что во французском платье сойдет за благородную даму. Но на дворе декабрь. Все благородные дамы поверх платьев накинули теплые одежки на меху, крытые дорогими сукнами. Оксана же не успела ознакомиться с местными модами на верхнюю одежду и второпях выкупила у трактирщика почти новую кроличью шубку, на прошлой неделе украденную у купчихи. Шубка не давала оценить всю красоту парижского придворного платья и явно указывала, что ее носительница не особенно благородных кровей. Кроме того, шановные краковские паны и панны не разговаривают на суржике, хотя и неплохо его понимают.

Краковское высшее общество единодушно приняло Богдана с Оксаной за шута и шутиху, которые играют мистерию на потеху честному народу и изображают простолюдинов. Поэтому леща посчитали за актерский трюк, а Бенвенуто с его благородным порывом за еще одного актера. К персонажам итальянской «Комедии дель Арте» тут с подачи королевы давно привыкли, а вот попытка совместить в одной мистерии местных шутов с суржиком и Капитана или Скарамуччо это что-то новенькое и заслуживающее внимания.

Обычай стоять безоружным и лаять на вооруженного на то время еще не сложился. Богдан выхватил саблю. Он не понял, какого черта надо этому иноземцу с мечом, но не совсем же тот дурак, чтобы размахивать оружием просто так.

— Какого рожна тоби треба? — спросил Богдан.

— Извинись перед дамой, — сказал Бенвенуто по-итальянски, и так получилось, что никакой добрый человек не перевел для Богдана.

Оба не поняли, почему люди вокруг улыбаются и смеются.

— По-людски говори, курва мать, пся крев! — выругался Богдан.

Польская ругательная традиция основана не на богохульствах, не на говне и не на половой жизни, а на сомнениях в благородном происхождении оппонента. Не то у него мать курва, не то у него отец пес и все такое.

Бенвенуто польских ругательств не понял и не обиделся.

Богдан сообразил, что оскорбить наглеца по-польски не получилось, и повернулся к оказавшемуся за плечом Анджею.

— Dummkopf, Miststück, Schwein, Ziege, — подсказал Анджей, не подумав, что лучше бы погасить конфликт.

Как можно пройти мимо Богдана и не подшутить?

— Dummkopf! Miststück! Schwein! Ziege! — сразу же, пока не забыл, выпалил Богдан.

Бенвенуто не понял ни слова. Проезжая через немецкие земли, он запомнил некоторые полезные выражения, но ругаться там ему не пришлось ни разу, да и по произношению он немецкий разбирал плохо. Что-то вроде «швайн» он в пути слышал, но не как оскорбления, а про еду.

Шляхтичи вокруг рассмеялись. Все посчитали забавным ситуацию, когда двое стоят с клинками наголо, один пытается оскорбить другого, а тот по незнанию языка не реагирует. Ласка и Вольф знали друга достаточно хорошо, чтобы не пытаться его увести силой, но посчитали, что если они будут переводить оскорбления, то конфликт точно не погаснет.

Французских и итальянских ругательств Анджей не знал, но напомнил русские. Вряд ли не понимающий по-польски итальянец понимает по-русски. Для шляхты же простолюдины, ругающиеся на иностранном языке, все равно, что брешущие собаки.

К сожалению, названия половых органов на русском Бенвенуто отлично выучил с первых дней романа с Оксаной, которая еще не понимала по-итальянски. А также правила употребления этих слов в физиологическом и ругательном контексте, чтобы случайно не говорить обидного.

Бенвенуто атаковал первым. Зрители расступились, все еще думая, что им покажут потешное побоище. Богдан отчаянными взмахами отбил пару ударов, и тут в бой вступил Анджей.

Шутник-холоп, быдло и пес смердящий при нештатной ситуации сбежит, а на правеже попытается спрятаться за «я не всерьез» с таким видом, будто это смягчающее обстоятельство. Шутник-дворянин отвечает за любые свои слова, сказанные в шутку или всерьез, трезвым или пьяным. Анджей совершенно не желал смерти Богдану, быстро понял, что этот противник хлопцу не по плечу и, как человек чести, вынужден был вступиться за товарища.

Богдан не совсем понял, что правильно делать в такой ситуации. Отступить и бросить друга, который за тебя вписался, плохо. Оттолкнуть Анджея, чтобы снова биться одному, хамски невежливо и верная смерть. Рубиться вдвоем против одного, ведь вызова на поединок не было? Только так.

Ласка включился в бой сразу же, как понял, что это не дуэль один на один. Из тех же соображений и Вольф схватился за корд.

Увидев, как по цепочке в бой вступают по-разному одетые люди, сразу три совершенно посторонних нетрезвых шляхтича выхватили сабли и выступили на стороне литвинов против итальянца, русского и немца. К уже массовой битве присоединились двое итальянцев.

Круг зрителей не успел расступиться достаточно широко, чтобы дать место всем, кто пожелал сразиться. Из-за чего сразу в нескольких местах незнакомые люди поссорились друг с другом совершенно на ровном месте из-за сущих пустяков вроде толчка в бок или наступания на ногу.

Всего пара минут прошла с момента, когда мистерия превратилась в дуэль, до трансформации дуэли в массовое побоище, которое продолжало расширяться на весь двор, с поспешным бегством дам и переворачиванием столов.

Геркулес Раздивилл и Сигизмунд Старый остановить побоище не смогли, как ни орали. Каждый отдельно взятый шляхтич для себя решил, что остановится, когда остановятся остальные.

Станчик заиграл на своей лютне куплеты из мистерии про московитов.

Ну-ка запрягай медведя, ну-ка водки наливай,

Масленица наступила, ждут нас блин и каравай.

Выйдем мы на стенку стенка, рукавицы сунем в рот

Юшкой красною умоем сразу весь честной народ.

Нас никто не остановит, ну-ка, размахнись, рука,

И на шляхтича, и ксендза, и простого мужика.

Никого мы не боимся, ни князей, ни королей,

Ляхам, немцам и татарам раздаем всегда люлей!

Уже на третьем куплете все ясновельможные, шановные и даже худородные паны негодующе развернулись к шуту и, размахивая оружием, призывали его заткнуться подобру-поздорову.

— Под Смоленском вас не было, таких смелых! — крикнул Станчик.

Половина даже не поняла, о чем это он. Для столичного панства Смоленск это никому не нужный край земли где-то по ту стороны Литвы, где вечно лежит снег, и полудикие московиты запрягают медведей в сани-розвальни.

— Кто зачинщик? — громовым голосом крикнул Геркулес Радзивилл.

Вокруг отбивавшихся спиной к спине Ласки, Вольфа и Бенвенуто образовалось пустое место. Богдан и Анджей уже куда-то подевались.