Подземный мир и живая вода

23. Глава. Первый приступ

Наверное, неизвестные враги подгадали начать атаку во второй половине короткого зимнего дня, чтобы задействовать и дневную, и сразу же ночную нечисть.

Марта выстрелила еще несколько раз. Остальные стрелки только подавали ей заряженные аркебузы и сразу принимались заряжать отстрелянные.

— Что такое хромой старик? — спросила Марта, — И второй, похожий на него, только волосатый. В первого попасть не могу, через второго пули насквозь проходят.

— У хромого зипун запахнут левой полой наверх, — сказала стоявшая у окна кухни любопытная Оксана раньше, чем Рафаэлла нашла описание, — Это леший.

— Леший, леший…

Хотя леший способен принимать разные образы, становиться любым предметом своей области, но он чаще всего показывается людям в образе старика, с белым, как береста, или как воск, никогда не загорающим лицом, с непомерно большими, тусклыми глазами свинцово-синего цвета, которые неподвижны, никогда не смыкаются. По отдельным сказаниям, леший имеет сплющенное, ребром вперед, длинное лицо, длинную бороду, один глаз и одну ногу пяткою вперед. Когда же он превращается в заурядного человека. то может быть узнан только по тому, что левая пола одежды у него будет запахнута поверх правой, т.е. совершенно иначе, чем у людей крещеных, а правый глаз будет неподвижным и всегда больше левого.

— Точно, он!

Бабах!

— Не могу в него попасть. Уже третий раз, — пожаловалась Марта.

— Помолись перед выстрелом, — сказал отец Филипп и перекрестил ее.

— Спаси, Господи, и помилуй нас, грешных.

Бабах!

— Ага, готов.

Пока копались, леших прибавилось, но когда по ним застучали пули со звуками попадания в дерево, задние отступили обратно за забор, оставив только тех стариков, которые оказались неуязвимы для пуль.

Вслед за неспешно бредущими волосатыми дедами из-за забора появились голые бабы и краснорожие мужики в обносках.

— Русалки и упыри, — сказала Оксана. — У баб длинные волосы, русые с зеленым, у мужиков красные рожи и языки острые торчат.

— Это не те упыри, которые стрыги, — сказал Фредерик, — Восточнее Польши упырями называют другую нечисть. Кто говорил, что упыри ночные?

— Сейчас. Вот у меня книга про Литву и Русь, — ответила Рафаэлла, закопавшись в желтые страницы, — Должны быть ночные.

Русалки — существа исключительно женского пола, юные красавицы с чарующим и обаятельным обликом. Они есть или выродки людских дочерей, или дочери, проклятые родителями еще в материнской утробе, умершие неокрещенными, загубленные своими матерями вскоре после рождения, непременно в воде, или же молодые утопленницы, покончившие жизнь самоубийством.

Упыри — мужчины, погибшие неестественной смертью и похороненые неотпетыми, чьи душе не могут успокоиться после смерти. Или же умершие колдуны и оборотни. Глаза красные, лица белые, на щеках красный румянец от выпитой крови. Изо рта торчит острый язык. Чтобы такой покойник не поднялся, надо ему приколотить голову к гробу. Ежели поднялся, то поймать и в сердце забить осиновый кол. Тако же и серебро поможет, но сказано в Писании, не мечите бисер перед свиньями.

Бабах! Бабах!

— Русалок свинец берет, а упырей нет, — сказала Марта, — Серебро на баб не тратить, только на мужиков.

— Есть!

Бабах! Бабах!

Русалки и упыри беспорядочно отступили за забор, а по окнам прошелся град стрел. Стрелки из окон слишком небрежно высовывались, пытаясь уязвить то баб с мужиками у забора, то стариков, которые уже входили в мертвую зону.

На Марте звякнули амулеты. Один из рейтар упал замертво со стрелой, пробившей горло. Еще один бросил оружие и побежал к Симону, держась за левую руку. Перед стрельбой рейтары сняли шлемы и защиту рук, оставили только кирасы.

— У лохматых стариков тина, а не волосы, — присмотрелась Оксана, — Водяные.

— Во-дя-ник, — нашла страницу Рафаэлла.

По внешнему виду, водяник есть среднего роста глубокий старик, с длинною лопатистою бородою, с такими же длинными волосами из клиноподобной головы, с гладкою лоснящеюся кожею, расплывшимся лицом, одутловатым брюхом и непропорционально длинными ногами, имеющими между пальцев перепонки. Кроме того, и все тело водяника покрыто длинными волосами, которые, при ближайшем рассмотрении, есть тонкие струи воды, или тина и водоросли, приставшие к покрову его.

— Быстрее, водяные лезут толпой. Умели бы бегать, уже бы тут были. За ними другие твари, и пули тоже проходят насквозь. Что серебро, что свинец.

В третьих рядах водяного воинства тащили таран в виде толстого бревна. Ветки на бревне обрубили или обкусали, чтобы из них получились рукоятки. Люди бы не смогли нести такую массу вшестером, но сила чудищ не связана с их видимыми кондициями. Сверху к бревну была прибита человеческая голова. На лбу кто-то кровью написал «тук-тук».

— Когда они выбьют двери, остальные ломанутся бегом через поле. Им ждать под огнем резона нет, — сказал Кшиштоф, — Хлопцы, надевай шлемы.

— Через кого еще проходят пули? — спросила Рафаэлла, продолжая копаться в книге.

— Толстяк без глаз, оставляет грязный след на снегу.

— Ага, он в этой же главе.

Хотя никому из людей не приходилось видеть болотника таким, каков он есть на самом деле, однако, через косвенное посредство других нечистиков известно, что он непомерный толстяк, совершенно безглазый, весь в толстом слое грязи, к которой налипли в беспорядке водоросли, мшистые волокна, улитки, жуки и другие водяные насекомые. Все это делая болотника неповоротливым, в то же время ставит его в разряд наиболее отвратительных нечистиков.

— Делать-то что? — поторопила Марта.

— Погоди, ищу.

— Вот еще жирдяй на тонких ножках.

Как известно, оржавень представляет последыша между болотными топями, к которой не идут за кормом и питьем даже нуждающиеся животные. Каков же должен быть жилец ее? Грязно-рудый с непомерно толстым животом и тонкими, как стебель хвоща, ногами, непрестанно рыгающий.

— Нашла! Пули их не возьмут!

Остается прибавить, что болотники, багники, оржавенники и лозники неуязвимы от громовых стрел, теряющих губительную силу при первом соприкосновении с поверхностью их обиталищ.

— Симон! — громко крикнула Марта, чтобы слышно было на кухне.

— А?

— У нас есть что-то не на порохе?

— Зачем?

— От водяных чудищ.

— Да солью жахни!

Пушка стояла незаряженная в ожидании необходимого боеприпаса. Заряд суровой алхимии, удививший Кощея, оттуда вытащили, а порох оставили. Услышав про соль, пушкарь метнулся к сундукам, схватил подписанный мешочек и бросил товарищу, который молниеносно забил заряд в ствол.

— И мне! — крикнул Фредерик, поднимая мортирку.

Навстречу уже входящим на крыльцо водяным распахнулись двери и выстрелила пушка. Заряд соли пробил насквозь весь правый ряд у тарана. Таран упал, но не туда, где его несли, а вперед. По левому ряду, не дожидаясь, пока рассеется дым, выстрелил из мортирки Фредерик.

Как только открылись двери, упыри и русалки выскочили из-за забора и что есть сил побежали к дому.

— Входите! Все входите! — сказала голова, прибитая к тарану.

Нечисть не может войти в освященный дом без приглашения. И приглашение от другой нечисти, вроде домового, не считается. Но голова доброго христианина, мученика, выполнила необходимое условие.

— Пистоли! — скомандовала Марта.

Пистолеты — оружие для ближнего боя, на случай, когда враги подойдут почти вплотную. Они были сразу заряжены серебром, потому что в упор уже поздно выбирать, какого врага чем бить.

Бах! Бах! Бах! — загремели выстрелы. Вот это плотность огня, ведь каждый рейтар отстрелял по два двуствольных пистоля.

Водяные, которым не досталось солевого заряда, то есть, все, кроме тех, кто держал таран,прорвались к двери, где их встретили холодным железом. Впрочем, мечи точно так же проходили через водянистые тела. А вот не такие уж большие и заметные, но крепкие и острые когти до людей очень даже доставали.

Но у гарнизона и кроме соли нашлось, чем отбить атаку.

Фредерик после выстрела сразу отбросил мортирку и схватился за освященный клинок с всеченной серебром молитвой. От ударов им водяные превращались в лужи и облачка пара.

Отец Филипп окропил прорвавшегося к нему водяного святой водой.

Единорог с короткого разбега проткнул рогом толстого болотника, и тот лопнул, забрызгав всех вокруг грязной водой.

Пушка от отдачи отскочила назад, но пушкари не могли ее зарядить, пока вокруг шла яростная драка. Тот, что стоял у сундука, как раз держал в руках мешочек с солью и ударил оржавенника в грудь этим мешочком. Тут же схватил левой рукой чудище за шею и правой забил мешочек в пасть.

Вслед за вызвавшими замешательство водяными в дом уже врывались добежавшие под огнем русалки и упыри, за ними ковыляли не умеющие бегать лешие.

Божией милостию, водяных после двойного залпа солью не осталось много. Фредерик потратил по удару на каждого, да еще по одному убрали отец Филипп и пушкарь. Но неуязвимые твари успели кого-то убить или ранить, а вслед за ними в дом уже ворвались русалки и упыри, хотя их и хорошо проредило огнем.

В дверях атакующих встретили душегубы. Разрядив пистоли в окна, рейтары схватили мечи. Русалки и упыри, хотя и имеют колдовскую природу, но субстанция, из которой они состоят, это по сути мясо и кости, а не вода или древесина. И отлично рубится острой сталью.

Добив русалок и упырей, гарнизон встал вокруг входа полукругом. Лешие поднялись на крыльцо. Их бы серебряными пулями, но заряженного оружия не осталось.

— Они деревянные, — сказал Фредерик, — Сталь их возьмет, но слабо.

— Отойдите и отвернитесь, — сказал Симон, выходя из кухни в кожаном фартуке поверх докторского балахона, в маске чумного доктора и с колбой в руках.

— Напугаешь нас этой стекляшкой? — замогильным голосом сказал первый из леших.

Симон бросил колбу ему в лицо. Колба разбилась, разбрызгав на стариков, кожаных снаружи и деревянных по сути, раствор серебра в змеиной крови. Зал заволокло мерзким запахом, и не будь там высокого потолка, открытых дверей и окон и тяги через каминную трубу, могли бы и люди задохнуться. Леших же спецбоеприпас спалил всех до единого, невзирая на то, кому сколько досталось.

Остатки нападавших отступили за забор. Обожженный кислотой таран сгорел дотла вместе с лешими.

— Нам повезло, что одновременно не пошел такой же штурм со стороны двора, — сказал Нидерклаузиц, — Кстати, почему они прозевали двор?

В то время, как через забор со стороны фасада полезли первые чудища, началось подготовка к штурму и на внутреннем дворе. Пока одна нечисть отвлекала засевших в доме стрелков со стороны фасада, другая накапливалась в никем не обороняемых хозяйственных постройках.

На псарне залаяли собаки, потом заскулили и замолкли. В людской вскрикнул кто-то из слуг, кто оказался слишком глупый, чтобы сбежать. В стойлах бились лошади.

— Успокой коней, — недовольно сказал Вольф с чердака, — Я из-за их запаха не могу учуять чужие, а теперь еще и услышать ничего не могу.

Даже расколдованный Элефант беспокойно переступал в стойле.

— Что случилось? — спросил Ласка.

— Как ходит рядом кто-то злой и невидимый, — ответил конь, — Во Франции такие не водятся.

Ласка почувствовал, как пояс колется под рубашкой. Узнав от Яна, что пояс ведьмовской и заколдованный, он поленился снимать всю одежду до рубашки, чтобы избавиться от него. В других кармашках пояса лежали золотые монеты, и они, в отличие от перстня, никуда не делись до сегодняшнего дня. Сняв пояс, пришлось бы их куда-то переложить, а запасного тайника в одежде у Ласки не было.

Почему ведьмин подарок колется? Появилась какая-то опасность, которую пояс чует, а добрый молодец нет? Где? Наверное, совсем рядом. Что может в конюшне подобраться вплотную, чтобы люди не заметили, а лошади учуяли? Да что угодно, что отводит глаза, но не отводит уши и нос. Простая хлевная и конюшенная нечисть, которая по ночам гривы в косички заплетает? Но на дворе белый день.

— Вольф, ты что-то чуешь необычное?

Вольф принюхался.

— Лошади, сено, навоз и вы двое.

Краем уха Ласка услышал, как выругался сивый мерин. Краем глаза заметил подозрительное шевеление, обернулся и наудачу рубанул саблей кучку сена в проходе между стойлами. Разрубил ее насквозь, а с клинка слетели капли темной крови. Польская сабля из арсенала душегубов отличалась от привычной татарской, но сабля есть сабля.

— Началось! Вот они.

— Кто? — удивился Бенвенуто.

— Нечисть! Рубим пучки сена, на которые укажут кони! — крикнул Ласка.

Лошади, а их набралась полная конюшня, метались в стойлах и отчаянно ржали. Непросто было понять, на что они «указывают». Но из под ног как-то сами собой поднимались человекообразные фигуры, состоявшие из сена пополам со всяким конюшенным сором. Иногда из-под стеблей и пыли просвечивали сутулые серые тела, через которые клинок проходил то как сквозь воздух, то как сквозь плотный пучок соломы, то как сквозь струю воды.

Захватывать конюшню неведомые вражеские командиры отправили потусторонних спутников человеческого хозяйства — хлевников, банников, овинников, пунников, лазников. Должно быть, хорошо постарались, чтобы убедить в общем-то ночную и очень скрытную нечисть пошевелиться днем. И все зачем?

— Они идут на штурм! — крикнул Вольф, спрыгивая с чердака, — А у нас пожар!

Значит, Элефант все-таки не выдержал и пыхнул. Теперь надо спасать лошадей.

— Элефант, веди табун во двор! — крикнул Ласка, открывая стойла, — Топчите там всех!

Перед тем, как нечисть пошла на штурм, он специально поставил Элефанта в первое стойло у ворот и убрал все сено из этого стойла и из ближайших. Но не помогло, хлевники так выбесили непривычного к ним после Европы жеребца, что тот поджег не только сено, но и сами деревянные конструкции стойл, да еще и обжег до полусмерти стоявшую напротив кобылу.

— Вольф, гони их наружу, быстрее!

Элефант выбежал в ворота, а за ним парами выскакивали остальные лошади, обезумевшие от волчьего воя, который гнал их через огонь. Снаружи кони, привязанные к коновязи, яростно метались, пытаясь разорвать привязи, и половина уже освободилась.

Ласка выгнал коней из первой секции конюшни и понадеялся, что каменная стена сколько-то задержит огонь. Бенвенуто тем временем открыл ворота с другой стороны.

— К вторым воротам, брат! — крикнул Ласка, — Вольф, в окно прыгай!

Прежде, чем занялось сено и дерево в средней секции, Ласка и Бенвенуто выгнали оставшихся лошадей. Вольф прыгать в окно не стал, потому что он наблюдал не из крайней, горящей, секции, а из средней. Он пробежал по настилу до второй поперечной каменной стены, передал друзьям три заряженные аркебузы и слез сам. Заряженные аркебузы до поры, до времени лежали на настиле у чердачных окон под самым свесом крыши. Ласка ожидал, что какие-то пока невидимые враги побегут в атаку через двор, но противник для начала атаковал конюшню.

Втроем вслед за лошадьми выскочили наружу. С той стороны господского дома слышалась канонада. Во дворе носились лошади, не находя выхода, то есть утоптанного снега на фоне сугробов.

Какие-то существа, похожие на мужчин и женщин выглядывали из окон и дверей хозяйственных построек, опасаясь ступить во двор, где резвились мало не пять десятков коней. Вот уже третья лошадь свалилась в яму для боев, наткнулась там на дохлого, но от этого не менее пахучего медведя и испуганно ржала, создавая еще больше паники.

Побежали мимо конюшни с внешней стороны, вбросив клинки в ножны и держа аркебузы перед собой. Ласка еще порадовался, какой крепкий наст, но понял, что это повод не для радости. По такому насту волна штурмующих легко доберется до дома.

Вот и они, бегут. Несколько упырей под обстрелом подскочили к дому с угла и подпрыгивали, заглядывая в окна. Стрелки в окнах расстреляли все готовые заряды и перезаряжались. Упыри добежали до крыльца и подергали дверь. Закрыто. Нужен таран, но тарана не будет, пока по двору мечутся испуганные лошади.

Бах! Бах! Бах! — три выстрела с близкого расстояния убрали троих. Серебряную пулю упырь не держит, это все знают. Теперь берем оставшихся в сабли и стараемся рубить головы.

Против троих добрых молодцев четверо красноглазых. Пусть они безоружные, но быстрые и очень стойкие на рану. Разменяют любую часть тела на возможность укусить, а укус упыря почти смертелен, если только немцы не привезли какой-то антиупыриной алхимии.

Упыри не фехтуют. Поэтому корд Вольфа достаточно остер и тяжел, чтобы в сильных руках снести сначала ногу, а потом и голову.

Сабля намного легче, но и для нее мясо и кости не преграда.

Итальянский меч с красивой витой гардой — колющее оружие, но элегантный взмах срубает шею как пучок соломы.

Упырей четверо, и последний прыгает по-звериному. Ласка увернулся. Бенвенуто принял прыгающего на острие меча. Упырь провалился через острый тонкий клинок до перекрестья, схватил Вольфа руками за левую кисть и впился в запятье. Ласка снес твари голову, но поздно. Успел своим острым языком пробить до крови.

— Вольф!

— Не бери в голову, мне бы до заката дожить, — улыбнулся оборотень.

Постучались в дверь, покричали. Кто-то понял, что свои, и открыл. Как раз в это время где-то вдали затрубила труба, и недобитые твари отступили.