Похождения Рокамболя

Книга 1
ТАИНСТВЕННОЕ НАСЛЕДСТВО
I. СЭР ВИЛЬЯМС

Была мрачная декабрьская ночь. Мелкий, пронизывающий, холодный дождь моросил из тумана, покрывавшего Париж, медленно смачивая мостовые его улиц, едва освещенных фонарями.

Париж казался опустелым в этот полночный час, возвещенный церковными часами, последний удар которых еще дрожал в воздухе. Над городом царило мертвое молчание, нарушаемое по временам лаем цепных собак или звучными шагами ночного обхода; даже рынки - эти центры движения народной жизни - уснули на несколько минут в Ожидании тяжелых телег огородников.

На набережной Сент-Поля, около казармы Селестэн, медленно шел человек, закутанный в плащ и погруженный в глубокие размышления, несмотря на холод и дождь. По временам он останавливался и попеременно смотрел то на мутную реку, катившую с глухим шумом между каменными берегами свои воды, то на старые дома набережной, стоявшие как последние, доживающие свой век, остатки Парижа эпохи Карла VI и Людовика XI.

Потом взгляд его устремлялся на черный силуэт башен собора Нотр-Дам, резко выступавший на темном небе; затем он снова продолжал свой путь и, казалось, разговаривал сам с собою.

Перейдя мост Дамьэтт и выйдя на набережную Сент-Луи, он начал рассматривать верхушки соседних кровель.

На улице Сент-Луи, позади отеля Ламбер, в одном из окон мансарды шестиэтажного, дома еще светился огонек. Между тем дом был очень скромной наружности и казался занятым или рабочими или скромными мелкими буржуа, не имевшими привычки засиживаться так поздно.

Впрочем, огонек был на окне, подле самой оконной рамы и, очевидно, служил сигналом, потому что человек в плаще, внимательно посмотрев на него, прошептал:

- Это хорошо, Коляр дома и ждет меня…

Затем, приложив к губам два пальца, таинственно свистнул тем особым свистом, как свищут ночные воры и мошенники.

Огонь в мансарде почти сейчас же погас и теперь трудно было отличить, в котором окне он горел.

Спустя минут десять невдалеке от отеля Ламбер раздался такой же, но более сильный, свист; затем послышались приближающиеся ровные шаги и невдалеке от незнакомца показалась человеческая фигура, свистнув во второй раз.

- Коляр! - сказал незнакомец, идя навстречу новоприбывшему.

- Я здесь, ваше сиятельство! - отвечал тот тихо.

- Хорошо, Коляр, ты аккуратно явился на свидание.

- А то как же, ваше сиятельство, только, пожалуйста называйте меня по имени. У рыжей тонкий слух и превосходная память, а ваш приятель Коляр побывал уже на каторге и для него приготовлено помещение на случай, если он вздумает туда вернуться.

- Это правда; но ведь мы одни, набережная совершенна пуста.

- Все равно. А если вашему сиятельству угодно потолковать, то лучше спустимся по этой лесенке на самый берег реки там мы усядемся под мостом и будем говорить по-английски, это такой славный язык! К тому же его никто не понимает в Иерусалимской улице.

- Пожалуй, - отвечал незнакомец, идя следом за Коляром, показывавшим ему дорогу.

Они уселись под мостом на камень.

- Вот так-то будет нам удобнее, да и дождь нисколько не мешает; правда, немножко холодно, но это пустяки, когда речь идет о делах… Да к тому же, я надеюсь, мы скоро столкуемся.

- Очень вероятно, - отвечал незнакомец.

- Когда, ваше сиятельство, приехали из Лондона?

- Сегодня в восемь часов вечера и, как видишь, не терял времени… Явился в назначенное время.

- Я узнаю в этом моего прежнего капитана, - почтительно проговорил Коляр.

- Посмотрим теперь, что ты сделал здесь в эти три недели.

- Набрал очень порядочную шайку.

- Это не дурно.

- Но, видите ли, - продолжал Коляр, - в нашем ремесле парижанам далеко до англичан, и несмотря на то, что я старался выбрать самых лучших, нам понадобится еще несколько месяцев, чтобы выдрессировать этих шутов. Впрочем, ваше сиятельство, сами рассудите, посмотрев на их рожи.

- Когда?

- Да сейчас, если хотите.

- Разве ты назначил им собраться?

- Да. Но еще лучше того: я сведу ваше сиятельство в такое место, где вы можете рассмотреть их всех, тогда как вас никто не увидит.

- Идем! - сказал тот, кого Коляр называл то капитаном, то аристократическим титулом сиятельства.

- А если мы не сойдемся? - заметил Коляр, несколько поколебавшись.

- Сойдемся!

- Гм? Я уже приближаюсь к пятидесяти годам, ваше сиятельство, и надо подумать о старости.

- Совершенно справедливо. Ну, говори, сколько тебе нужно лично для себя?

- Да мне кажется, что двадцать пять тысяч франков в год и десять процентов с каждого дела..', будет довольно.

- Согласен, пусть будет двадцать пять тысяч.

- Теперь жалованье моим людям.

- Э! Приятель, мне известна твоя ловкость; но для того, чтобы назначить жалованье твоим молодцам, их нужно видеть на деле.

- И то правда, - согласился в свою очередь Коляр, убежденный справедливостью этого довода.

- Так пойдем же! Я посмотрю на них, а потом и потолкуем. Сколько их?

- Десять человек. Довольно?

- В настоящую минуту да, а потом увидим.

Коляр и незнакомец встали с камня и, поднявшись на набережную, пошли по ней; потом, пройдя ее, они углубились в лабиринт извилистых улиц и остановились при входе в Змеиную улицу.

- Здесь, капитан, - сказал Коляр.

Капитан поднял голову и увидел старый двухэтажный дом с закрытыми ставнями, не пропускавшими ни малейшего света. Дом казался необитаемым.

Коляр вложил ключ в замок двери, отворил ее и вошел в узкий и темный коридор. Капитан шел за ним.

- Вот и контора агентства, - прошептал он, смеясь и тщательно запирая за собою дверь.

Затем он вынул из кармана кремень и, огниво, высек огонь и зажег небольшой фонарь, чтобы светить дорогой.

В конце коридора капитан увидел первые ступени грязной лестницы с засаленной веревкой, заменявшей ей перила. Они поднялись на первый этаж, и Коляр, отворив дверь, сказал капитану:

- Вот местечко, откуда ваше сиятельство можете увидеть и оценить, как говорится, на взгляд способности моих молодцов.

И, оставив капитана одного в темноте, Коляр прошел с фонарем в соседнюю комнату, выходившую также на площадку лестницы, и тотчас же его спутник увидел перед собой свет, проникавший через сделанное в перегородке отверстие.

В это отверстие действительно он мог, сам не показываясь, видеть и слышать все, что будет делаться и говориться в комнате, куда вошел Коляр.

Прежде всего он бросил взгляд на меблировку комнаты, на поминавшую гостиную мелкого буржуа: красного дерева диван, обитый полинялым трипом, красные шерстяные занавеси, на камине часы с колонками, две вазы с искусственными цветами, простеночное зеркало с подзеркальным столиком и тщательно натертый пол.

- Вот, - сказал Коляр, вернувшись к капитану, квартира моего помощника, известного в квартале за удалившегося от дел коммерсанта, живущего с женой, как голубь с голубкой.

- А! - сказал капитан, - так он женат?

- Почти.

- А… жена его?

- Госпожа Коклэ, очень почтенная особа, - важно сказал Коляр, - она разыгрывает, смотря по надобности, дам-благотворительниц, графинь С.-Жерменского предместья и польских княгинь. Она слывет в Змеиной улице за образец благочестия и супружеской добродетели.

- Прекрасно, - сказал Капитан, - где же этот Коклэ?

- Вы его сейчас увидите, - отвечал Коляр и стукнул своей тростью три раза в потолок.

Почти тотчас же, вслед за этим стуком, в верхнем этаже послышался шум, и на лестнице раздались чьи-то шаги, и капитан увидел вошедшего в комнату человека со свечою в руке, лет пятидесяти, плешивого, худощавого, с провалившимися глазами и вдавленным лбом. На нем был старый халат с зелеными разводами и плетеные туфли из покромок сукна.

На первый взгляд Коклэ казался честным, удалившимся от дел торговцем, доживающим свои последние дни между удовольствием обедать по воскресеньям в табльдоте, а в будни довольствоваться домашней похлебкой. Улыбка у него была торжественная и простодушная. Но опытный взгляд капитана сразу увидел под этой добродушной внешностью смелый и решительный характер, кровожадные инстинкты и силу геркулеса. Человек этот нисколько не походил ни на Коляра, ни на капитана.

Коляр был высокий, худой мужчина лет тридцати пяти, с черною бородою и усами. В глазах простолюдинки Коляр мог бы быть идеалом красивого мужчины. Служив в военной службе, он сохранил воинственную осанку, несмотря на свою новую профессию, немножко таинственную и хотя недозволенную законами, но тем не менее имеющую горячих последователей и ревностных приверженцев.

Капитан, напротив, был молодой человек лет двадцати восьми, но казался гораздо моложе, благодаря своим белокурым волосам и отсутствию бороды. Среднего роста, худощавый, нежной женственной наружности; возмужалость виднелась только в огненном взгляде черных глаз, составлявших странную противоположность с его пепельными волосами.

В Лондоне, откуда он только что приехал и где оставил по себе таинственную и страшную известность, его называли капитаном Вильямсом, но вряд ли это было его настоящее имя.

Коклэ поклонился капитану и вопросительно посмотрел на Коляра.

- Это начальник, - коротко объяснил отставной солдат.

Тогда Коклэ посмотрел на капитана с почтительным вниманием и тихо прошептал: «Какой молодой, однако»…

- В Лондоне, - шепнул ему на ухо Коляр, - этого никто не замечал… Вот увидишь сам, каков он! Однако, - продолжал уже громко Коляр, - наши кролики должны с минуты на минуту явиться сюда; я приказал им собраться во втором часу, а теперь уже бьет час, ты примешь их, Коклэ?

- А почему же не вы? - спросил мнимый торговец.

- Я потолкую с его сиятельством и покажу ему наших людей в это отверстие, да, кстати, расскажу вкратце и их биографии, это лучше всего подвинет наше дело.

- Хорошо! - сказал Коклэ, - понимаю.

В эту минуту у входной двери раздался тихий осторожный удар.

Он спустился с лестницы со свечой в руках, а Коляр и капитан заперлись в комнате, смежной с гостиною Коклэ, и погасили фонарь.

Минуты через две мнимый торговец вернулся с молодым человеком болезненного вида, с курчавыми волосами и одетого довольно щеголевато, но от которого так и пахло Итальянским бульваром.

- Это артист, - пояснял Коляр капитану Вильямсу, смотревшему в отверстие в стене, - молодой человек очень хорошей фамилии и если бы только не неприятные столкновения с рыжею, отправившей его на морские ванны в Рошфор, то я вполне уверен, что из него вышел бы хороший юрист или дипломат. Настоящее его имя шевалье д’Орни, которое он благоразумно изменил, и дамы улицы Бреда, его обожательницы, зовут его Бистокэ. Он малый очень неглупый, с большими талантами. Никто лучше его не сплутует в ландскнехте и, в случае нужды, он очень ловко действует ножом. Он так тонок, что пролезет, пожалуй, в игольное ушко,

- Посмотрим, - презрительно сказал капитан.

Вскоре вслед за Бистокэ пришли -один за другим рослый детина с рыжей бородой, по имени Муракс, и маленький сухопарый человек с зелеными, сверкавшими, как у кошки, глазами.

- Это Орест и Пилад, - продолжал пояснять Коляр, - Муракс и Николо дружны между собой уже лет двадцать и настолько, что, пробывши в Тулоне в течение десяти лет, все время носили одинаковые побрякушки, а по выходе из острога вместе вступили в товарищество. По воскресеньям они дают на окраинах уличные представления; Муракс, одетый геркулесом, скачет через барьеры, а Николо изображает шута или паяца.

Ваше сиятельство, можете воспользоваться их свободным временем.

- Эти мне больше нравятся, - лаконически заметил капитан. После этих уличных артистов вошел высокий молодой ч век с рыжими волосами, одетый в синюю блузу. Руки у него были черные, как у кузнеца.

- Это слесарь нашей компании, - сказал Коляр.

- Хорошо, - отвечал Вильямс.

За слесарем явился маленький, толстенький, плешивый господин, прилично одетый с головы до ног во все черное, в белом галстуке и синих очках. Он держал под мышкой большой черный кожаный портфель. Красный нос свидетельствовал о его поклонении бутылке.

- Это, - шепнул Коляр на ухо капитану, - неудачник, писец нотариуса, разные невзгоды заставили г. Нивордэ бросить контору своего хозяина и завести свою небольшую дрянную конторишку. У него превосходный почерк, и он имеет замечательную способность подделываться под все руки, начиная с английской и кончая косым рондо. Что делать! Особенная страсть к перу!

- Увидим, - сказал отрывисто Вильямс.

За нотариусом вошли поочередно четыре последних ново-бранца Коляра. Это были совсем незначительные лица и будут не более как статистами в обширной драме, которую мы намерены развить перед глазами читателя.

По окончании осмотра Коляр обратился к капитану:

- Желаете показаться им, ваше сиятельство?

- Нет! - ответил Вильямс.

- Как? - воскликнул с удивлением Коляр, - разве вы ими недовольны?

- И да, и нет. Но во всяком случае я желаю остаться неиз-вестным и иметь дело с моей шайкой только через тебя.

- Как вам угодно.

- Завтра мы потолкуем и тогда посмотрим, на что можно употребить этих молодцов.

Сказав эти слова шепотом, капитан на цыпочках отошел от своего наблюдательного поста и тихо направился к полуотво-ренной двери, ведущей на площадку лестницы.

- Завтра, - прибавил он, - в тот же час и на том же месте. До свидания? - И капитан скрылся во мраке лестницы, а Коляр присоединился к собравшимся молодцам.

Из Змеиной улицы Вильямс отправился на набережную, а оттуда на площадь Шатлэ.

В эту минуту из улицы С.-Дени выехала карета, запряженная парой лошадей. Кучер крикнул капитану «берегись!», но странное чувство любопытства заставило его приблизиться к экипажу. Пешеход и экипаж встретились близ фонаря. Вильямс посторонился и, взглянув в опущенные окна кареты, увидел при свете фонаря человека, при виде которого глухо вскрикнул:

«Арман!» Но карета быстро промчалась, и человек, которого Вильямс назвал Арманом, вероятно, не успел даже заметить пешехода и услышать его заглушенного крика.

Капитан, пораженный этой встречей, с минуту стоял неподвижно на месте, смотря вслед удалявшемуся экипажу; потом, скрестив руки, медленно проговорил с глубокой ненавистью в голосе:

- А! Вот мы наконец и встретились, любезнейший братец; ты - воплощение идиотской добродетели, и я - олицетворенный дух зла и порока! Ты, без сомнения, мчишься утешить чье-нибудь горе украденным тобою золотом? Хорошо же, я вернулся и жажду золота и мщения!

На следующий день капитан Вильямс аккуратно явился на свидание, назначенное им Коляру под аркой моста, и таинственно свистнул.

Коляр, уже ожидавший его, вскочил, услышав свист, и побежал к нему навстречу.

- Капитан, - прошептал он, - я кажется напал на превосходный след.

И, увлекая его под мостовую арку, прибавил:

- Дело идет о двенадцати миллионах.