Похождения Рокамболя

XVIII. СУМАСШЕДШАЯ.

Выходя из спальни, доктор обменялся с Фанни быстрым взглядом, ускользнувшим от Баккара. Этот взгляд возвратил Фанни всю ее отвагу.

- Барыня, желаете одеваться? - спросила она.

- Да, сейчас же, - отвечала Баккара.

Фанни преклонила голову, как послушная горничная, сделала вид, что отирает слезу и пошла в уборную; между тем, Баккара накинула на свои голые плечи пеньюар и подобрала на затылок свои длинные густые волосы при следующих размышлениях:

- Невозможно, чтобы я была помешана… положительно невозможно, и, мне кажется, рассудок мой совершенно в порядке. Пусть эта неосторожная тварь уверяет меня, что я бредила… этого не было, этого не могло быть… мне невозможно сомневаться, что Фернан был сегодня утром здесь, вот на этой постели… что я смотрела на него, пока он спал… и что…

Баккара отрывисто остановилась в своих размышлениях и ударила себя по лбу.

- Я сейчас узнаю, - сказала она, - помешана ли я и действительно ли мне грезилось…

Она побежала к постели, которую Фанни даже не потрудилась оправить для своей барыни.

- Бред или действительность, - продолжала она, - но у Фернана был на шее медальон, и я открыла его пока он спал. В нем лежали волосы… женские, думая, что это волосы ее, я в пылу гнева и ревности перегрызла зубами шелковый шнурок… потом сунула медальон под подушку.

Говоря это, Баккара колебалась и дрожала.

- А если медальона нет там, - сказала она голосом, в котором проглядывало мучительное беспокойство, - значит, все это был бред, и я сумасшедшая!

Она засунула руку под подушку и вскрикнула, но так слабо, что Фанни, бывшая в уборной, не слыхала этого крика.

- Вот он! - прошептала она.

Действительно, Баккара, вынув руку из-под подушки, держала в ней медальон, заключавший в себе светло-каштановые волосы. На оборванном шнурке его оставались еще следы ее зубов.

Куртизанка, бледная и дрожавшая от волнения, прислонилась к кровати, чтобы не упасть, так велика была ее радость при сознании, что она не была помешана.

Потом за этой радостью последовало внезапное движение злобы:

«Меня провели», - подумала она,- «и я отомщу!..»

Она вспомнила о Фернане, арестованном и посаженном, конечно, в тюрьму, пока она тут плакала и падала в обморок; и злоба ее утихла «так же, как отлетела радость.

«А!»- подумала она, - «все это дело рук Вильямса… У него есть какая-то темная цель, неизвестная мне; он воспользовался мною, как орудием, но я буду тверда, я расстрою его планы и спасу моего Фернана».

И Баккара, подчиняясь магическому таинственному влиянию самоотвержения, которое в известные часы делает женщин столь Твердыми, мгновенно овладела собой, победила свою бледность и волнение и старательно спрятала в кармане своего пеньюара медальон, а вместе с ним и кинжал, который она взяла, как бы повинуясь какому-то предчувствию.

- Кто кого одолеет, сэр Вильямс! - сказала она про, себя, делаясь вдруг кроткой, понятливой и осторожной, как змея, - меня не даром называют Баккара!

Фанни вышла из уборной.

- Не угодно ли пожаловать, - сказала она.

- Да, милая, - отвечала Баккара ласковым тоном, - я теперь очень хорошо вижу, что ты меня не обманула… что я действительно бредила.

- Ах! - сказала Фанни, - могли ли вы подумать…

И субретка подумала: «Скажите пожалуйста! Да ведь она делается и в самом деле сумасшедшей!»

- Так ты уверена, что со мной был бред?- продолжала Баккара.

- О, вполне уверена!

- Очень возможно, - проговорила куртизанка, вздыхая, - это моя любовь вскружила мне голову и довела меня до такого состояния. Чрезмерное желание видеть и обладать Фернаном заставило меня подумать, что он был здесь.

- Вы, говорите справедливо, - отважилась Фанни.

Баккара печально вздохнула и подумала о том, кого она так пламенно любила и кого обвиняли в чудовищном преступлении; как будто человек, которого она любила, совсем его не зная, мог быть виновным в ее глазах.

У куртизанки быть может не достало бы присутствия духа и бодрости, если б дело шло о ней одной; но Фернан, ее возлюбленный Фернан, был угнетаем, заключен в тюрьму, его преследовал тайный, неумолимый враг; этого было слишком достаточно, чтобы заставить женщину, привыкшую быть везде царицей красоты, победить свой гнев и действовать хитро и осторожно.

- Поторопись же, - сказала она Фанни, - погода чудесная, солнце греет точно весною!

- Куда вы едете, барыня?

- Так как я больна, то и еду к доктору.

- Но… ведь он только что был здесь!

- Нет, - сказала Баккара, смеясь, - спасибо за этого… он мне не нравится. Во-первых, желт, как айва, а я терпеть не могу ничего желтого. А потом, кстати, отчего не послали за доктором Бертраном? Он мой приятель и отлично знает свое дело.

- Его не было дома, когда вы заболели, а как в том же доме есть другой доктор…

- Как! - вскричала Баккара, смеясь, - два доктора в одном доме! Верно там люди мрут, как мухи? Да ведь это должно быть настоящее кладбище! - И она набросила на плечи полосатую английскую шаль, похожую на горные шотландские плащи, воспетые Вальтером Скоттом.

- Пойдем, - сказала она Фанни, - если я больна, так очень естественно должна взять с собою горничную.

«Ты хорошо сделаешь, милая, - думала она, - если поболтаешь немножко дорогою и скажешь мне правду, потому что я намерена отвезти тебя к префекту полиции, которому ты можешь дать точные, сведения о моем помешательстве». Баккара могла бы быть слишком притязательной, говоря так свободно о префекте полиции, но дело в том, что она знала его довольно коротко для того, чтобы рассчитывать на его вмешательство и благосклонность в случае крайности.

Барон д’О…, любовник Баккара, в первое время их связи, давал у ней вечера, на которые приглашал самое блестящее мужское общество, и Баккара воспользовалась этим, чтобы составить себе прочное и полезное знакомство.

Со своею обычною проницательностью и быстротою соображения, она смутно угадала, что Вильямс составлял против нее и Фернана Рошэ какой-то темный, обширный замысел, но с какою целью и из каких видов она этого еще не знала; но, так как воображение, в своих обычных уклонениях, доходит всегда до границ возможного, если не переходит их, то Баккара подозревала в Вильямсе виновника всех ее бед и решилась во всем открыться префекту, хоть бы ей пришлось для этого признаться в своей безумной любви и виновном поступке.

Баккара вышла первая, перешла залу, крыльцо и сад, у решетки которого ждал ее экипаж. Фанни следовала за ней с видом полного доверия.

Открыв дверцу кареты, она вспомнила, что забыла свою муфту и послала за ней Фанни.

Между тем, как та повиновалась, обменявшись быстрым взглядом с кучером, Баккара сказала ему:

- Какой сегодня день, Жан?

- Четверг, сударыня.

- Не правда ли, ведь -мы вчера ездили в улицу Сент-Луи?

- Да-с.

- Ты подтвердишь это перед полицейским комиссаром?

- Да, сударыня.

- Хорошо, - сказала Баккара, садясь в карету. Фанни воротилась и села возле нее.

- К Новому мосту, - проговорила куртизанка, остерегаясь назвать кучеру полицейскую префектуру. Карета въехала на улицу Бланш, но вместо того, чтобы поворотить налево, быстро направилась к заставе Бланш.

- Что ты делаешь, болван! - закричала ему Баккара, поспешно опустив стекло кареты, - разве здесь дорога к Новому мосту?

Но в эту самую минуту одна из дверц отворилась, и плешивый человек, только сейчас игравший роль доктора и бежавший за экипажем от самой улицы Монсей, бросился в карету с проворством кошки, захлопнул дверцу и сел подле Баккара, вскрикнувшей от испуга.

- Право, сударыня,- холодно сказал он,- я был бы весьма плохим доктором, если бы допустил свою пациентку разъезжать в Таком состоянии, как ваше. У вас затмение рассудка, и сумасшествие ваше становится неизлечимым!

Пока мнимый доктор произносил эти слова насмешливым тоном, карета проехала заставу.

- Куда же вы меня везете? - вскричала Баккара, поняв, что кучер, также как и Фанни, был подкуплен Вильямсом.

- В Монмартр, - отвечал человечек, осторожно опуская все стекла кареты.- Не открывайте их, сударыня, свежий воздух вам вреден; не зовите на помощь, сердиться очень опасно в вашем положении.

Мнимый доктор торопливо расстегнул пальто, вынул из кармана кинжал с перламутровою рукояткой и приставил его к груди молодой женщины.

- Эта игрушка, - сказал он, - для бешеных и сумасшедших; она имеет отличное преимущество исполнять свое дело без шума.

У Баккара был тоже кинжал, но у нее не доставало присутствия духа сейчас же употребить его в дело; она поняла, что сопротивление могло стоить ей жизни, и была настолько хладнокровна и осторожна, что ни одним движением не обнаружила присутствия этого оружия в своем кармане.

- Хорошо, доктор, - сказала она, - я теперь вижу, что я помешана и повинуюсь вам. Куда вы меня везете?

- Я сказал уже, что в Монмартр.

- К кому?

- К доктору Бланш, - холодно отвечал поверенный Вильямса.