Похождения Рокамболя

XXIII. БАСТИЕН.

Тильбюри ехал скоро, но бульвар был загроможден экипажами, и ему часто приходилось замедлять свой ход, что позволяло наемному кабриолету следовать за ним невдалеке. Притом же, два луидора на водку так сильно подействовали на кучера, что кнут его действительно придавал лошади крылья.

- Андреа был белокурый, - рассуждал между тем Бастиен, - но волосы можно красить, а это он! он, я готов в этом поклясться спасением моей души! Андреа в Париже, Андреа расфранчен и разъезжает в тильбюри… Он должно быть разбогател. Мой милый Арман в опасности, потому что с деньгами этот демон способен на все!

После минутного размышления он продолжал:

Пока сердце графа де Кергац, обливаясь кровью, влекло его заниматься только филантропическими делами, я не опасался Андреа. Он слишком подл, чтобы вызвать его на бой, но даже и в таком случае мне бы нечего было бояться… Сын моего полковника храбр, как лев!.. Но теперь, когда мой милый Арман близок к тому, чтобы сделаться счастливым, я не хочу, чтобы этот негодяй, этот соблазнитель, становился поперек его счастья. Андреа сейчас же не будет в Париже, хоть бы для этого мне пришлось убить его!

Пока Бастиен рассуждал таким образом, тильбюри въезжал уже на улицу Сент-Лазар; но извозчик сдержал слово, и, благодаря двум луидорам, Бастиен имел время приметить тот отель, в воротах которого скрылся элегантный экипаж, и где сэр Вильямс временно занимал павильон в саду.

Баронет, намереваясь переехать на другую квартиру на улицу Бофон, хотел поставить свою конюшню на широкую ногу, и ездил теперь на распродажу, где купил за две тысячи экю бурую ирландскую кобылицу, бегавшую в последнюю осень в Шантильи.

Въехав во двор отеля, сэр Вильямс бросил вожжи груму и отправился по саду пешком.

В ту же минуту Бастиен вошел в ворота, приблизился к груму, распрягавшему лошадь, и сказал ему:

- Извините, приятель, не продается ли эта лошадь?

И он погладил блестящую шею благородного животного, рассматривая его с видом утонченного знатока.

- Нет, не продается, - отвечал грум.

- А если бы предложили за нее хорошую цену?..

И он сунул в руку грума луидор.

- Право не знаю, - сказал тот, - повидайтесь с барином.

- А кто ваш барин?

- Англичанин, баронет сэр Вильямс.

- Где он живет?

- Вон там, в павильоне.

- Это тот самый молодой человек, что правил тильбюри? - наивно спросил Бастиен.

- Да-с, ваше благородие, - отвечал грум, обманутый орденским бантиком в петлице отставного гусара.

Между тем Андреа уже разделся, когда в дверь его кто-то осторожно постучал три раза.

- Войдите, - сказал он, весьма удивленный, так как не ждал к себе никого в это время.

Дверь отворилась, вошел Бастиен.

Андреа три года уже не видал бывшего управляющего графа Филипонэ, то есть с того самого вечера, когда он выгнал его из отцовского дома.

Но три года производят мало перемены в лице шестидесятилетнего человека, Бастиен не постарел, а волосы поседели еще десять лет назад, и сэр Вильямс сейчас же узнал его. Всякий другой непременно вздрогнул бы, вскрикнул, или хоть чем-нибудь выразил бы свое удивление; но сэр Вильямс остался бесстрастным, лицо его выражало только обыкновенное удивление, какое появляется при виде незнакомого человека.

- Сэр Вильямс? - спросил Бастиен, сбитый с толку этой неподвижностью лица.

- Я самый, - отвечал Вильямс с легким английским акцентом.

- Милостивый государь, - сказал Бастиен, смотря на него испытующим взглядом, -удостойте меня одной минутой разговора.

Сэр Вильямс указал ему на. стул крутым жестом, который умеют делать только англичане.

«Однако же это он», - думал Бастиен, продолжая смотреть на него, - «это его голос, исключая английский акцент».

- У вас есть великолепная английская лошадь, - прибавил он громко.

- Да-с, я заплатил за нее двести луидоров, а теперь не отдам и за триста.

- Так вы ее не продадите?

- Нет.

Сэр Вильямс встал, взял с камина ящик с сигарами и предложил их Бастиену; но в это время он забылся, и сделал движение, которое заставило того вскрикнуть.

- Узнаю! - сказал он.

В юности Андреа упал с лошади и переломал себе руку; от этого перелома у него осталось что-то вроде судороги, которую Бастиен помнил очень хорошо.

При восклицании «узнаю!» баронет обратил свое бесстрастное лицо, к отставному гусару.

- Что? Вы меня знаете? - спросил он с невозмутимым спокойствием.

- Да, я вас знаю.

- А, однако же, я кажется никогда не видел вас.

- Вас зовут баронет сэр Вильямс, как мне сказали?

- Yes, сэр.

- У вас слишком черные волосы для англичанина.

- Я не англичанин, а ирландец, - отвечал Вильямс по-прежнему спокойно.

- А я скорее думаю, что вы родились во Франции, - возразил холодно Бастиен.

- Вы ошибаетесь, сударь.

- В замке Керлован, в Бретани.

Баронет отрицательно покачал головою.

- Вашего отца, сэр Вильямс, - продолжал Бастиен, поднявшись с места и глядя ему прямо в лицо, - вашего отца звали граф Филипонэ.

- Вы ошибаетесь, сударь.

- Он женился на вдове полковника графа де Кергац, у которого был сын, ваш старший брат.

- У меня нет брата.

- Этого брата зовут граф Арман де Кергац, а вы виконт Андреа.

- Какое заблуждение! Я никогда не носил этого имени.

Холодная самоуверенность сэра Вильямса начинала сбивать с толку Бастиона; однако, он продолжал:

- Господин Андреа, не угодно ли вам выслушать меня. Ваш брат разыскивает вас везде, заранее прощая вам, и с намерением разделить с вами свое богатство… Его благородному сердцу не доступна вражда, вы оба имели одну и ту же мать, и он хочет, чтобы вы жили под одной кровлей с ним. Я наконец отыскал вас, зачем же вы еще таитесь?

- Милостивый государь, - сказал сэр Вильямс, по-прежнему бесстрастно, - клянусь вам, что вы ошибаетесь. Я не знал графа де Кергац, я не виконт Андреа, и никогда не имел чести видеть вас

Хладнокровие Бастиена исчезало по мере того, как непоколебимая самоуверенность высказывалась в строго логичных отрицаниях. Сначала он употребил хитрость, говоря о разделе огромного богатства графа де Кергац; он надеялся, что эта приманка вынудит сэра Вильямса открыться и принять свое настоящее имя.

Тщетная надежда! Андреа был нем, как статуя Рока.

Бастиен, несмотря на свои лета, имел геркулесовую силу, и мало молодых и сильных людей могли бы успешно бороться с ним. Молния гнева сверкнула в его глазах. Он так странно посмотрел на сэра Вильямса, что тот невольно вздрогнул и засунул руку в карман своего халата, где. лежал маленький кинжал.

Павильон, как известно, находился в глубине сада и в совершенном уединении. Грум Вильямса чистил лошадь в конюшне, и, следовательно, они были совершенно одни.

Пока сэр Вильямс ставил на камин ящик с сигарами, Бастиен быстрее молнии подбежал к двери, загородил собою выход и сказал ему:

- Виконт Андреа, вам не обмануть меня и вы должны сейчас же признаться, что вас зовут совсем не Вильямсом.

- Да оставите ли вы меня в покое? - отвечал баронет с чисто британскою флегмой, - я начинаю думать, что вы сумасшедший.

- Сумасшедший! - сердито вскрикнул Бастиен, - а вот я сейчас узнаю, правда ли это.

Он подошел к Вильямсу и обхватил его своими мощными руками.

- Господин виконт Андреа,- сказал он, - я сильнее вас и задушу вас в три секунды… так не кричите же, не зовите на помощь… это бесполезно…

Андреа по-прежнему держался за рукоятку кинжала, но так спокойно, что Бастиен ни минуты не подозревал, что этот человек, которого он считал в своей власти, на самом деле держал его жизнь в своих руках, так как мог, вырвавшись от него, всадить ему в грудь клинок своего кинжала.

- Вы хотите убить меня? - спросил баронет, притворяясь взволнованным, - значит я имею дело с буйным сумасшедшим?

- Я хочу раздеть вас… - отвечал Бастиен.

- Это зачем? Разве я каторжник?

- Нет… но у вас на теле должен быть неизгладимый знак, так называемое родимое пятно…

- Вы думаете? - усмехнулся баронет, все еще притворяясь испуганным.

- Да, я уверен в том, - сказал Бастиен. - На левой стороне груди у вас должно быть черное пятно… я видел вас ребенком… я видел вас нагим…

- У меня их много, - отвечал Вильямс, с удивительной ловкостью выскользнув из рук Бастиена.

Он разорвал себе рубашку и обнажил грудь, мохнатую как у обезьяны и усеянную родимыми пятнами. Бастиен между тем очень хорошо помнил, что у виконта Андреа было только одно пятнышко, и что тело его было совсем белое.

Этого было достаточно, чтобы поколебать его глубокое убеждение в тождестве баронета сэра Вильямса с виконтом Андреа, и лицо его, за минуту перед тем багровое от гнева, покрылось вдруг смертельною бледностью, и он прошептал:

- Это не он!

А между тем перед глазами его находился действительно виконт Андреа, но честному старику не было известно, что бывший предводитель английских мазуриков, принужденный поспешно бежать из Лондона, окрасил себе волосы и уничтожил все особые приметы, прибегнув для сего к одному из англо- индийских фигляров, обладающих замечательным искусством татуировки, которой они достигают посредством ядов и соков из некоторых растений их края. К тому же, случайность или скорее время, много помогли сэру Вильямсу.

После двадцатипятилетнего возраста грудь его начала мало по малу покрываться белокурым пушком, который баронет выкрасил в черное как и волосы, а искусственные пятна в таком совершенстве походили на природные, что не было никакой возможности отличить их от прочих.

Бастиен побледнел, увидя свою ошибку, если он и должен был радоваться, что это не был Андреа и, следовательно, Арман де Кергац не подвергался никакой опасности, так этому естественному чувству радости предшествовало совершенно противоположное ощущение.

Сэр Вильямс, несмотря на поразительное сходство, не имел ничего общего с виконтом Андреа. А Бастиен, уступая противному убеждению, вошел к нему самовольно, угрожал и, так сказать, надругался над ним.

Он употребил насилие и самоуправство с благородным джентльменом, совершенно ему незнакомым, и еще в его собственной квартире; загладить подобное оскорбление было не легко.

Старик оставался несколько секунд под влиянием невыразимой тоски. Сначала они смотрели друг на друга безмолвно, как будто их затрудняло подобное положение.

Наконец баронет заговорил первый. Он стал по-прежнему холоден и спокойно взглянул на Бастиена.

- Позвольте мне думать, милостивый государь, что вы находились в припадке безумия, - сказал он,- потому что ваше поведение со мной чрезвычайно странно.

- Милостивый государь…- пробормотал старик умоляющим голосом.

- Вы входите ко мне без доклада, без карточки, я до сих пор не знаю, как вас зовут. Вы невежливо пристаете ко мне с вопросом, не я ли какой-то виконт Андреа, об котором я никогда даже не слыхал, и когда я вежливо отклонил от себя честь этого тождества, вы бросаетесь на меня, как бешеный…

- Простите меня…- проговорил Бастиен дрожащим голосом. Презрительная улыбка скользнула по губам баронета.

- Вы меня оскорбили, - сказал он.

- Удостойте выслушать меня одну минуту, - умолял Бастиен.

- Говорите, - сказал баронет, поправляя беспорядок в своей одежде и садясь в кресло, - я желал бы, чтобы вы объяснили мне настоящую причину вашего странного образа действий.

- Милостивый государь! Человек, на которого вы так поразительно похожи, способный на всякое преступление…

- Это очень лестно для меня, - заметил баронет с серьезной иронией, отличающей настоящего джентльмена.

- У этого негодяя, у этого подлеца есть брат по матери граф де Кергац, человек столь же благородный, сколько низок Андреа. Виконт питает к своему брату беспощадную ненависть. Первым поводом к их вражде послужила когда-то женщина; огромное богатство, украденное отцом виконта и возвращенное им старшему сыну своей жены, вырыло между ними бездну. Три года назад виконт скрылся, но такой человек, как он, не легко отказывается от вражды и мести; он скоро опять появится, и я боюсь этого появления. Вы не знаете, на какое зло способен этот человек…

Сэр Вильямс, казалось, слушал с серьезным вниманием.

- Граф де Кергац, - продолжал Бастиен, - которого я люблю как сына, влюблен в одну молодую девушку… Этот негодяй, наверное, будет стараться обольстить ее…

- А, - проговорил сэр Вильямс совершенно равнодушно, хотя в нем произошло сильное волнение.

- Потому что, - добавил Бастиен, - этот подлец обладает удивительною силой обольщения, он умеет опутать женщину своим коварством, как пресмыкающееся чарует птицу… Теперь, вы понимаете, почему, принимая вас за Андреа, я действовал с вами таким образом…

И Бастиен, этот доблестный воин с седыми волосами, подошел к Вильямсу и униженно сказал ему:

- Я прошу у вас извинения, сударь.

Сэр Вильямс с минуту хранил молчание, как будто ему нравилось мучить человека, его оскорбившего, и он наслаждался унижением старика, убежденного в своей ошибке.

Но на самом деле сэр Вильямс обдумывал; в этом случайном обстоятельстве, поставившем Бастиена под его безусловную власть, он усматривал превосходные ресурсы для темной цели, к которой он стремился.

- Милостивый государь, - сказал он ледяным тоном человека, всегда, владеющего собой, - вы рассказали мне, конечно, весьма интересную историю; для тех, кто ищет романа в действительной жизни, она была бы разумеется усладительна, но меня она не вполне удовлетворяет. Не угодно ли вам сказать мне свое имя и адрес, так как ничто мне не доказывает, что вы не остроумный мистификатор.

- Милостивый государь!..- вскричал Бастиен, выпрямляясь.

- Я жду, - холодно сказал Вильямс.

- Меня зовут Бастиен…

- Бастиен, а дальше? - презрительно спросил баронет.

- Просто Бастиен, - отвечал старик с благородной гордостью. - Я парижский простолюдин и никогда не знал своих родителей, но я носил гусарский мундир императорской гвардии, и император дал мне крест при Ваграме.

- Ну, господин… Бастиен, - продолжал баронет, - между воином и дворянином нет разницы, и я надеюсь, что вы дадите мне удовлетворение в вашем поведении со мной. Между нами, что такое дуэль? Безделица, не так ли?

Бастиен выпрямился, как ратный конь при звуке рожка горниста.

Как только упомянули о дуэли, старику нечего было больше трепетать и смиренно молить о прощении.

- Как вам угодно, - сказал он, - я живу на улице св. Екатерины, в отеле де Кергац.

- Очень хорошо. Но ранее двух суток я не могу прислать вам своих секундантов, потому что ни сегодня, ни завтра, я не могу распоряжаться своим временем. Не предвидя чести вашего посещения, я принял серьезные обязательства по делам чрезвычайно важным и не имею права откладывать их.

- Я буду к вашим услугам когда вам угодно.

Бастиен вынул из кармана карточку, положил ее на камин, взял фуражку и раскланялся с Вильямсом.

Баронет в свою очередь поклонился и проводил его до наружной двери павильона.

Затем он воротился в комнату, закурил сигару, уселся, скрестив ноги, перед камином, и громко расхохотался.

- Положительно, - сказал он, - у рас плохие помощники, господин граф де Кергац, и ваша правая рука есть ни что иное как услужливый дурак!

И, продолжая смеяться, он прибавил:

- Я право не знал, любезнейший братец, что вы опять влюбились, хоть и не думал, что Марта будет единственным и последним предметом вашей страсти. Милейший Бастиен постарался сообщить мне эту новость, и я, конечно, воспользуюсь ею. Мне чрезвычайно выгодно, что Бастиен убежден теперь, что баронет сэр Вильямс не имеет ничего общего с виконтом Андреа, и вы, любезнейший братец, должны будете разделить это убеждение, а враг становится еще сильнее, когда, его не узнают. Вы конечно, будете секундантом Бастиена; мы встретимся лицом к лицу, и я так отлично докажу вам свое ирландское происхождение, что вы без малейшего колебания отсчитаете мне двенадцать миллионов добряка Кермаруэ в тот день когда я, став мужем Эрмины де Бопрео, потребую их от вас.

Баронет, по-видимому, обдумывал что-то несколько минут и затем продолжал:

- А! Ты опять влюблен, Арман де Кергац? Ну, так это дозволит мне рассеять тебя немножко и остановить твои деятельные розыски наследников Кермаруэ. В случае нужды, господин граф, предмет вашей страсти скроют от вас. Но, надо сначала подумать о наших делишках с Баккара, Фернаном и Бопрео.

В этот-то самый вечер Вильямс и принудил Баккара написать письмо Вишне, чтобы она отправлялась на Змеиную улицу, где баронет помешал де Бопрео исполнить свое намерение и принудил его сделаться своим сообщником.

А пока совершались эти события, неутомимый Коляр доставил Вильямсу следующую заметку:

«Молодая девушка, в которую влюблен граф Арман де Кергац, живет на улице Мелэ; зовут ее Жанна де Бальдер. Она очень хороша».

- Э! - сказал баронет, - я сделаю из нее свою любовницу, когда убью Бастиена.