Похождения Рокамболя

XVII. КОМИССАР.

Пока в министерстве совершались эти события, несчастный Фернан бежал как помешанный, к дому своего начальника.

С быстротою молнии взбежал он по лестнице и торопливо позвонил.

Единственная служанка Бопрео отперла ему дверь. Фернан хотел войти в комнату, но та, встав на пороге, загородила ему вход.

- Барина нет дома, - сказала она.

- Я желаю видеть дам.

- Их нет дома.

- Я подожду, - сказал Фернан и хотел отстранить служанку.

Но здоровенная нормандка оттолкнула его.

- Вы напрасно трудитесь, - сказала она, - барыни не вернутся.

- Они… не вернутся? - произнес он каким-то глухим голосом.

- Они уехали на три дня.

- Уехали! - воскликнул он вне себя.

- Да-с.

- Но это невозможно!

- Это Истина. Они уехали в провинцию к тетке барыни.

Фернан зашатался, как пьяный. Потом сбежал с лестницы, шагая через четыре ступеньки и произнося невнятные слова, бросился вон из дома, где не было больше Эрмины.

Возбужденный сильной лихорадкой, придававшей ему силы, Фернан бежал по направлению бульвара, не зная куда, лишь машинально повинуясь привычке, не сознавая ни своих действий, ни своего существования. Но вскоре лихорадка эта обратилась в бред. Силы покинули его, он вдруг остановился и, как пьяный, грохнулся на тротуар, лишившись сознания.

Прохожие, сновавшие в различных направлениях улицы Сент-Луи, купцы, стоявшие у дверей своих лавок, и старый инвалид, шедший в то время по тротуару, все бросились на помощь к молодому человеку.

Но в тот момент, как падал Фернан, невдалеке остановилось купэ, дверца которого тотчас же отворилась. Из него выпрыгнула роскошно одетая женщина замечательной красоты и подбежала к Фернану.

Она была бледна, взволнована. Губы ее дрожали, глаза были полны слез. Она повелительно раздвинула толпу и подошла к молодому человеку, лежавшему в обмороке. Наклонясь над ним, как мать над ребенком, она положила ему на сердце свою руку и, удостоверяем что оно бьется, радостно вскрикнула.

Толпа почтительно расступилась перед этой женщиной, красота которой как будто еще увеличилась от выражения скорби, появившегося на ее лице. Она несколько раз назвала молодого человека по имени, говоря:

- Фернан! Фернан! Возлюбленный мой!

Все подумали, что она была причиной его отчаяния и теперь спешит загладить свою вину. По просьбе Баккара, молодого человека перенесли в карету, куда вслед затем села и куртизанка. Она взяла своими прекрасными руками бледную, безжизненную голову Фернана, и приветствуя толпу взглядом и улыбкой, крикнула кучеру:

- В отель! Скорее в отель!..

Все это совершилось с быстротою мысли, и прохожие, подбежавшие поднять Фернана, захлопали в ладоши, когда купэ помчалось как стрела к таинственному отелю, куда Баккара увозила свою добычу.

- Это, по меньшей мере, графиня! - проговорил голос в толпе.

- Э! Не всякая графиня имеет теперь отель, это жена пэра Франции Или оперная танцовщица.

Когда Фернан. Рошэ открыл глаза, ему показалось, что он. видит какой-то странный сон, ив недоумении посмотрел вокруг себя. Он лежал раздетый на кровати в комнате с светло-серыми обоями и лиловою бархатною мебелью, где Баккара принимала сэра Вильямса.

День уже клонился к вечеру, но Ночь еще не наступила. Остаток дневного света, который проникал через окна, выходившие в сад, боролся со светом от камина, отражавшимся на роскошной мебели и озарявшим красноватыми отблесками позолоту канделябр и люстры. Ни скромная квартирка министерского чиновника, ни мещанская гостиная его начальника г-на Бопрео, ни даже приемные залы министра, куда Фернан иногда ходил, не могли сравняться в деликатной роскоши и утонченном вкусе с комнатой, где он находился. С минуту он был как бы ослеплен этой роскошью и закрыл глаза, думая, что ему грезится.

Но снова открыв их, он увидел в двух шагах -от кровати склонившуюся над ним в тревожной позе женщину, черты которой он не мог уловить, так как она стояла спиной к свету. Когда он сделал движение, женщина эта подошла к нему, взяла его за руку и тихо пожала ее.

- У вас лихорадка, - сказала она кротким, прелестным голосом, который шевельнул все фибры сердца Фернана,

- Где я? - прошептал он в недоумении, на время забыв о несчастье, поразившем его несколько часов назад и не угадывая того, что с ним случилось.

- Вы у друга, - отвечала Баккара со смущением. Она подошла к камину, где зажгла две свечки. Свет вдруг облил фигуру этой женщины, и Фернан вскрикнул от восторга.

Фернан, видел Баккара только один раз в жизни у окна Вишни, несколько дней тому назад. Тогда он смотрел на нее так невнимательно, что теперь не узнал ее, видя в ней только женщину, удивительная красота которой как бы олицетворяла собой самые идеальные творения скульпторов и живописцев.

Пока, по приказанию доктора, Фернану предоставили спать, чтобы придти понемногу в чувства. Баккара, подобно полководцу, составляющему в несколько минут план сражения, успела в один миг, одним движением руки сделать себя еще прекраснее и обольстительнее прежнего.

Синий бархатный пеньюар обрисовывал до половины ее гибкий стан и прекрасные формы. По полуобнаженным плечам рассыпались золотистые локоны. Горе, смешанное с радостью, придавало ее лицу какое-то восхитительное одушевление, а любовь делала ее столь прекрасной, что красота Эрмины, Вишни и даже самой Жанны с ее аристократическим профилем, померкли бы перед этой чарующей красотой.

Фернан спрашивал себя, не ангел ли стоял перед ним и не находится ли уж он в лучшем мире. Баккара воротилась к нему, бросилась с какой-то сладострастной небрежностью в широкое кресло, стоявшее у изголовья кровати, и взяв в свои прекрасные белые ручки руку Фернана, устремила на него лихорадочный взгляд, полный магнетического тока.

- Доктор предписал вам покой, - сказала она,- покой безусловный… Не следует говорить, не следует вставать. Надо быть рассудительным и благоразумным.

Голос Баккара был такой кроткий и ласкающий, что Фернан содрогнулся до глубины души.

- Вы были очень больны, - продолжала Баккара. - Вы упали в обморок на улице и если бы меня там не было…

- Вы были там? - проговорил молодой человек с возрастающим удивлением.

- Да, - отвечала Баккара, слегка покраснев, - я проезжала… Случайно… Велела карете остановиться… И так как я вас узнала…

- Вы меня узнали? - спросил он, внимательно посмотрев на нее, и как бы припоминая, где он ее видел.

- Да, - отвечала Баккара, - а вы меня не узнаете?

- Мне кажется… Я думаю…- проговорил Фернан, пораженный дивной красотой куртизанки.

- Я сестра Вишни, - сказала она тихо, опуская глаза.

Имя Вишни было лучом света для Фернана.

- Ах, да! - отвечал он, - помню.,. Я видел вас у окна Вишни.

- Именно. Но, - продолжала она кротко и настоятельно, взяв его за руки, - мы поговорим об этом после… завтра. Когда вам будет лучше. А теперь не следует много говорить. Надо быть послушным.

Говоря это тоном старшей сестры, которая читает ласковую мораль, она склонилась к нему и поцеловала его в лоб.

Поцелуй этот опалил Фернана и заставил его вздрогнуть.

Ему показалось даже, что вместе с этим поцелуем жилам его сообщилась какая-то лихорадочность, и он подумал, что его странный сон все еще продолжается.

Баккара была так прекрасна, что могла свести с ума и мудреца.

Ночь близилась быстро. Бледный свет сумерек не проникал больше через шелковые занавески окон. Угасающий огонь камина, изредка вспыхивая, бросал причудливые отблески на предметы, окружающие Фернана, а Баккара была все еще тут, наклонясь над ним и пожимая его руки. Молодому человеку казалось, что он слышит учащенное биение ее сердца, и потом еще - было ли то следствием его галлюцинации, была ли то действительность? - ему показалось, что по этим румяным устам скользнуло слово, мелодическое и нежное, как дыхание вечернего ветерка,, слово, которое всегда будет шевелить все фибры сердца мужчины, слово, гимн или песня, которую одни женщины умеют произносить с таинственной и невыразимой гармонией:

- Я люблю тебя!

А это слово будет всегда потрясать юношескую душу.

Ночь прошла, настало утро. Солнечный луч, скользя по обнаженным деревьям сада, проник за мягкие занавески алькова Баккара и играл в белокурых волосах куртизанки и на бледном лице Фернана. Фернан мгновенно забыл Эрмину и думал, что он все еще бредит.

Баккара держала его голову в своих руках и, смотря на него с любовью, восторженно повторяла:

- Я люблю тебя! О! Я люблю тебя!

Но вдруг, около девяти часов, на улице послышался шум шагов и голосов. Баккара проворно спрыгнула на пол, испуганная, этой суматохой, причина которой была ей неизвестна.

Едва только она! успела накинуть на себя капот и надеть на ноги туфли, как в дверь сильно постучались.

- Именем закона, отворите! - послышалось снаружи.

Баккара была честная женщина в обыкновенном смысле этого слова. Она никогда не крала и не вмешивалась в политику, следовательно ей нечего было бояться. И однако, она содрогнулась при этом повелительном приказании, до того могущественен ужас, внушаемый во Франции полицией. Бедная женщина растерялась от испуга. Она в недоумении взглянула на Фернана, удивленного не меньше ее, и отперла дверь, бледная как белые статуи, видневшиеся в саду.

Полицейский комиссар, опоясанный своим шарфом, в сопровождении двух агентов, стоял на пороге и кланялся Баккара.

Комиссар, как человек образованный, снял перед молодой женщиной шляпу и сказал ей чрезвычайно вежливо:

- Простите меня, сударыня, что я пришел к вам в такое время и для такой тяжелой обязанности.

- Милостивый государь, - прошептала Баккара, едва не падая в обморок, - в чем меня обвиняют?

- Ни в чем, сударыня, - отвечал комиссар и, увидя молодого человека, спросил: - г-н Фернан Рошэ?

- Я самый, - сказал взволнованный Фернан. - Что вам угодно?

- Вы действительно Фернан Рошэ, чиновник министерства иностранных дел?

- Да.

- Хорошо. Неугодно ли вам одеться и следовать за мной.

- Но… Сударь…

- Милостивый государь, - сурово сказал комиссар, - я исполняю повеление арестовать вас, определенное сегодня утром королевским прокурором.

Фернан вскрикнул и смертельно побледнел.

- Боже мой! - сказал он. - Что же я сделал?

- Одевайтесь! - строго проговорил комиссар.

Фернан поднялся с постели и оделся с трепетом, как трепещут невинные, которые страшатся подозрения больше, чем преступник страшится казни.

Баккара, ошеломленная, опустилась на стул и смотрела на все бессмысленным взором.

Комиссар сделал знак своим агентам.

- Ведите этого господина, - сказал он.

- Но, - наконец вскричал Фернан, к которому возвратилось хладнокровие и присутствие духа, - за что же вы арестуете меня, сударь? Какое преступление совершил я?

- Милостивый государь, - отвечал комиссар, - ваш начальник г. Бопрео доверил вам вчера ключи от кассы и вы похитили из нее портфель с тридцатью тысячами франков.

- О! - воскликнул Фернан. - Кража? Меня подозревают в краже? Это ложь, это ложь!

Уничтоженный, ошеломленный он опустился на руки двух полицейских агентов, которые вынесли его полумертвым.

Баккара, сраженная подобным открытием, сидела на диване с неподвижным взором, сжатыми зубами, олицетворяя собою статую Ужаса.

Но в ту минуту, когда уходил комиссар, и когда силою уводили Фернана, она прыгнула как тигрица, у которой похищают детеныша. В голове ее мелькнула мысль странная, внезапная, она начала угадывать истину и хотела вырвать своего любовника из рук полицейских агентов, хотела бежать за ними и закричать им:

- Стойте!.. Стойте!.. Это Вильямс… Это он…- Но голос замер в ее груди, силы изменили ей, и она без памяти упала на пол.

Комиссар и Фернан были уже далеко.

В эту минуту дверь уборной отворилась, и вошел баронет сэр Вильямс.

Он был невозмутимо спокоен, и равнодушно смотрел на неподвижно лежавшую Баккара.

- Ого!.. - сказал он. - Я предвидел, милая, что ты угадаешь, и принял все предосторожности. Но будь спокойна, если Фернану придется выйти из тюрьмы только благодаря тебе, так он сгниет там!

И баронет позвонил.

Секунды через три прибежала Фанни и маленький тучный человечек, одетый в черное и белый галстук. В нем очень легко было узнать злополучного клерка нотариуса, завербованного Коляром на службу капитану Вильямсу.

- Милая, - сказал баронет, указывая горничной на Баккара, - ты уложишь свою барыню в постель и дашь ей нюхать спирт. Ты знаешь свою роль?

- Да, милорд, - отвечала Фанни, принадлежавшая уже телом и душой сэру Вильямсу.

- Что касается вас, - продолжал баронет, обращаясь к тучному господину, - вы доктор.

Мнимый доктор поклонился.

Вильямс вышел.

Сообщники баронета положили Баккара в постель и затем мнимый доктор сел в кресло у изголовья. В то же время Фанни поднесла ей к ноздрям флакон со спиртом.

- Фернан! Фернан! - произнесла молодая женщина, открывая глаза.

Она посмотрела кругом себя и увидела сначала только одну Фанни, которая старательно ухаживала за ней.

- Фанни… Фанни…- прошептала она, - где я? Что случилось?

- А! Наконец-то! - вскричала горничная радостно, что весьма удивило Баккара, - наконец-то моя добрая барыня опять заговорила!

- Заговорила? - повторила удивленная Баккара.

Увидев сидевшего у изголовья мнимого доктора, она не могла воздержаться от движения испуга.

- Что это за человек, Фанни? - спросила она.

- Это доктор, - отвечала Фанни.

- Доктор? Разве я больна?

- О! Да, барыня. Очень больны. Были, по крайней мере.

Поддельный доктор встал с важным видом и взял Баккара за руку.

- Посмотрим ваш пульс, сударыня, - сказал он.

Потом, взглянув на Фанни с таинственном видом, прибавил:

- Сегодня восьмой день лихорадки.

- Восьмой день! - вскричала Баккара.

- Лихорадка уменьшилась, - продолжал доктор торжественным тоном и обращаясь все-таки к Фанни, - но я боюсь, нет ли каких-нибудь последствий бреда.

- Бреда! Я бредила? - проговорила Баккара.

Фанни глубоко вздохнула.

- Бедная, милая барыня! - сказала она.

- Я боюсь, - продолжал доктор шепотом и как будто обращаясь к Фанни, а на самом деле, чтобы его слышала Баккара, - я боюсь, чтобы этот бред не перешел в помешательство.

- В помешательство! Но разве я помешалась? - вскричала Баккара, поспешно приподнимаясь в постели. - Господи, да что же такое случилось?

И она закрыла лицо руками, стараясь собраться с мыслями.

- Фернан… Фернан… Где Фернан? - спросила она.

Фанни вздохнула и молчала. Доктор повернулся к ней и сказал:

- Видите, помешательство ее возвращается.

- Да я не помешана! - воскликнула Баккара.

- Бедная барыня! Бедная барыня! - проговорила Фанни, притворяясь, будто отирает слезу.

Фанни уже давно служила у Баккара и куртизанка стала наконец верить в ее безусловную преданность, следовательно, ее теперешняя притворная печаль поставила бедную женщину положительно в тупик.

- Фанни! - повелительно сказала она, отталкивая доктора.

Фанни подошла.

- Посмотри на меня хорошенько, - сказала Баккара, - скажи мне правду.

- Милая барыня, - проговорила Фанни, заглушая рыдания, - что же мне сказать вам?..

- Правду.

- Ах, сударыня… разве я лгала когда-нибудь?

- Так я больна?

- Да-с.

- Давно?

- Неделю.

- Это невозможно!

Фанни подняла глаза к небу.

- Как! - вскричала Баккара, - я лежу в постели целую неделю!.. Но теперь… сейчас… этот комиссар…

- Какой комиссар? - спросила наивно субретка.

- Полицейский.

- Я не видала никакого комиссара, сударыня!

- Но Фернан… Фернан, которого он арестовал… где он?

- Господин Фернан никогда не бывал здесь, - отвечала Фанни самоуверенно, - я только потому и знаю господина Фернана что слыхала часто, как барыня говорила о нем… Особенно во время болезни.

Баккара вскрикнула.

- Но, - проговорила она с невыразимым ужасом, - разве я сумасшедшая, разве мне пригрезилось?

- С вами был бред целую неделю.

- Это невозможно! Нет, нет, невозможно! - вскричала молодая женщина вне себя и цепляясь за свои воспоминания, как утопающий цепляется за соломинку.

И, как-бы говоря про себя, Баккара продолжала:

- Я не помешана… мне не пригрезилось… меня обманывают… я помню очень хорошо, что нашла вчера Фернана без чувств на тротуаре на улице Сент-Луи… Я велела перенести его в свою карету и привезла сюда… потом позвала доктора… не этого… а сегодня комиссар…

Мнимый доктор неожиданно перебил Баккара, сказав Фанни вполголоса:

- Этот род помешательства называется чувствительною мономанией, его ничем нельзя победить, кроме употребления через каждые два часа душа из ледяной воды.

Слова эти нанесли последний удар колеблющемуся рассудку Баккара.

- Боже мой! Боже мой! - проговорила она, закрывая лицо руками и заливаясь слезами.

Через несколько минут к молодой женщине воротилась та дикая энергия, которая таилась в ее характере; в потрясенном рассудке ее мелькнул свет, ей вспомнилось одно имя.

- Вильямс! - сказала она, - это Вильямс!

И так как в известных обстоятельствах возбужденная деятельность разума приобретает иногда удивительную ясность, Баккара сообразила вдруг, что англичанин, вероятно, и был виновником этой ужасной мистификации, которой она была жертвою, и что он одурачил ее, употребив, орудием против Фернана.

Она устремила спокойный, испытующий взгляд на бесстрастное лицо Фанни и на жирную физиономию мнимого доктора, стараясь прочесть в них истину. Но Фанни и доктор остались непроницаемы. Баккара не сопровождала своего взгляда ни одним словом, ни одним размышлением. И прежде, нежели Фанни успела ее остановить, она спрыгнула с постели и, полунагая, подбежала к зеркалу.

- Это странно! - сказала она, - для женщины, которая целую неделю лежала в постели, я не кажусь слишком исхудалой; притом же, не чувствую в себе ни малейшей слабости, а между тем, меня, вероятно, держали на диете.

Баккара шевелила поочередно руками и ногами, чтобы удостовериться в их упругости, изгибала свой стан, нисколько не потерявший своей гибкости, и потом еще раз посмотрела на Фанни, которая подбежала к ней со словами:

- Барыня, барыня, ложитесь, пожалуйста…

- Любезная моя, - сказала ей Баккара, - ты играешь со мной в большую игру, и, верно, англичанин очень дорого заплатил тебе. Но ты напрасно так делаешь; такую женщину, как я, провести труднее, чем какую-нибудь герцогиню, и ты раскаешься, что сочла англичанина богаче меня.

Говоря таким образом, она взяла с камина красивый кинжал, историю которого мы уже рассказали, и, измерив взглядом мнимого доктора, сказала ему:

- Любезный доктор, если вы слишком близко подойдете ко мне, я всажу вам в грудь вот эту маленькую игрушку. А ты, - прибавила она, обращаясь к Фанни, - одень меня, да проворнее, потому что я хочу выйти.

Фанни попробовала еще раз отважно играть свою роль и бросила отчаянный взгляд на доктора, но тот принял холодную, величественную позу царя науки и сказал субретке повелительным тоном:

- Повинуйтесь барыне… Ей лучше, бред кончился… это видно… Она больше не помешанная… и ей действительно следует выйти, свежий воздух принесет ей пользу. Я тоже уйду и ворочусь вечером.

И мнимый доктор вышел, поклонившись Баккара.

Внезапное спокойствие этого человека, которого она принимала за доктора, ужаснуло ее более, чем все то, что она перед этим слышала.

- Неужели я действительно сошла с ума? - прошептала она, вздрогнув всем телом.