Польские новеллисты

ЭРНЕСТ БРЫЛЛЬ Горько, горько…

— Яська, ты с ним туда не пойдешь! — сказал я своей сестре, когда сват, зачерпнув кружкой самогону из только что принесенного ведра, объявил, что «петухи уже пропели и пора куру попридушить насед…».

— Не пойдешь, не пойдешь, провалиться мне на этом месте, — бормотал я, обращаясь к выходящей сегодня замуж Яське, упорно запихивая при этом под стол валявшегося у меня на пути кума, нашего ближайшего соседа. — Не ходи, — умолял я, складывая перед нею руки, словно перед ксендзом. — Это же хамы…

— Но ведь они дальние родственники матери, — испугалась сестра, наклонившись ко мне, ослабила узел на галстуке и нечаянно оторвала при этом пуговицу на рубашке.

Франек, ее жених, а после полудня — муж, уже давно сидел с расстегнутым воротом, и было видно, как у него ходуном ходит плохо выбритый кадык. Мои дружки поговаривали, что он, наверное, боится повести Яську, как полагается, на супружеское ложе и уже подумывает, не попросить ли кого-нибудь о помощи.

Об этой помощи судачили, пожалуй, уже с час. Я слушал, и поначалу все это казалось мне даже смешным, как это всегда в таких случаях бывает на свадьбах. Я и сам точно так же рассуждал о женщинах, которые не были моими сестрами. После второй кружки приятели даже спросили меня насчет Яськи — какая, мол, она из себя, небось видел ее, ведь случается же нередко, что сестру видишь всю с ног до головы. Я подтвердил, что действительно видел ее всю — оно так и было на самом деле, — и стал хвастать, что через минуту в постели ей придется Франека граблями искать. Такие они, эти Куркуцы, маленькие все…

— Как лилипуты, но с такими… — показал Збышек.

— Хочешь верь, хочешь нет, — скривился я, — по мне Яську жалко.

— А на что у него годится? Только в носу ковырять, сразу видно…

Мои кумовья тихо засмеялись, и мы пропустили еще по кружке. Как раз в это время сват громко крикнул: «Горько, горько!», и нам оставалось лишь присоединиться к его требованию.

— Смотрите, как Яська его схватила, — шепнул мой кум, облизывая потрескавшиеся губы, — Как она его схватила…

Франек уже был готов. Он с трудом поднял свесившуюся над перепачканной скатертью голову, задрал лицо кверху, и свет лампы как бы окутал его потную физиономию, а он раскрыл рот, любезно позволив жене стереть со своих губ остатки бигоса. Потом стал неуклюже целовать маленький Яськин рот. Не попадая в губы, он целовал ее в щеки, лизал нос и наконец, отчаявшись от нарастающего смеха, облапил сестру, поглаживая ей плечи, грудь, живот.

Когда я увидал, как Яська краснеет, мне стало вдруг тяжко. Парни, сидевшие возле меня, были довольны молодоженами. Они то и дело заглядывали под скатерть, стараясь как можно поподробнее разглядеть все проделки Франека.

— Осторожно, Франек, чулки невесте порвешь, — сказал кто-то из них, вроде бы доброжелательно к моему будущему зятю.

— Не твои, — буркнул я и увидел, как мой кум проворно отодвигается в сторону, будто я собирался проткнуть его лежащим на столе кухонным ножом.

— Не твои, — повторил я, пряча нож в рукав, и уже не мог спокойно, как раньше, думать о том, что будет с Яськой, когда ей придется идти на супружеское ложе. Франек валился на стол, и на лице сестры я увидел как бы тень усталости. А быть может, и отчаяние. А ведь всего несколько часов назад, когда она выходила из костела после венчания, на губах ее играла счастливая улыбка. Тогда я допил свою кружку и сказал сестре, что сегодняшней свадьбы вроде бы и не было.

Яська, пользуясь тем, что все запели хором какую-то песенку о рыбках и улыбках, оттащила меня в сторону и заклинала всеми святыми:

— Не делай этого, Фердек. Что люди скажут, вся деревня…

— Ничего не скажут…

— Фердек…

— Не для того мы тебя растили, — рассердился я. — Раз, и все будет кончено… Сейчас вот возьму лампу…

— Фердек, он мой муж. — Сестра обняла меня за шею, так что со стороны могло показаться, что происходит трогательное прощание брата с сестрой. — Фердек…

— Ну и что, что муж. Не для того мы тебя в школу посылали. На курсах училась. И стряпать и шить умеешь. Сама платье сшила, — расчувствовавшись, продолжал я. — Сама, будто сирота какая. Но все равно твое платье самое красивое. Ни у кого в Кунах такого нет… А как ты готовишь! Ни на одной свадьбе так не угощали…

За столом заметили наше прощание. Увидев, как Яська повисла у меня на шее, некоторые гости поехиднее стали посмеиваться над Франеком.

— Жену у тебя отбивают! — орали они. — И кто — собственный шурин! Вставай, Франек, вставай…

— Ладно, ладно, — бормотал жених, с трудом поднимаясь из-за стола. Я с ненавистью смотрел на его худую спину, нелепо обвисший мешковатый черный пиджак. Яська еще крепче стиснула мне левое плечо и вдруг сквозь рукав пиджака нащупала узкую полоску стали.

— Что ты задумал? — спросила Яська, и губы у нее задрожали, словно она собиралась заплакать.

— Ничего. Не плачь. Двину разок, и пойдем домой. Завтра уедешь в город. Будешь настоящей портнихой, вот увидишь.

— Фердек…

— Ну что? — спросил я мягко, жалея о своем прежнем безразличии, ведь мог же я воспрепятствовать этому браку…

— Фердек, я люблю его…

— Его?! Будет сотня лучших…

— Фердек, я люблю его, сегодня он не в себе. Пить не может. А на свадьбе, знаешь, надо. — Яська все поглаживала мой рукав, будто хотела таким образом приручить спрятанный нож.

— Этого?! — повторил я. — Этого? И ты ляжешь с ним в кровать?

— Фердек, я люблю его. — Сестра прижалась ко мне, и вдруг я почувствовал, как на рубашку закапали слезы.

— Да ведь тебя там изведут, у этих Куркуцев. Кого ты любишь? И ты ляжешь с ним сегодня спать? Он даже вести себя не умеет.

Яська прижалась ко мне еще сильнее. Я схватил сестру за подбородок и, силой запрокинув ей голову назад, спросил:

— Ну что, пойдешь? Будешь с ним сегодня?..

— Буду, — сказала сестра, а я почувствовал на шее чьи-то липкие руки. Это Франек оттаскивал меня от сестры.

— Обожди минутку, — пробурчал я. — У тебя вся ночь впереди.

— Он хороший парень, — шепнула Яська и, отодвинувшись, прижалась к едва державшемуся на ногах Франеку.

За столом радостно закричали. «Петух и наседка, что яйца несла…» — затянул шафер, и все подхватили плясовую: «А когда туда попал, думал, что в раю застрял, наседка…»

— Спокойной ночи. Яська, — сказал я со злостью.

— Спокойной ночи, Фердек, спокойной ночи, дорогой, — улыбнулась сестра и, схватив за плечо пошатнувшегося Франека, повела его к супружескому ложу так красиво, словно онп еще раз шли от алтаря до самого притвора по повой ковровой дорожке, которую за мои пятьсот злотых разостлал перед ними наш церковный сторож.