Последнее письмо

Глава двенадцатая

Бекетт

Письмо # 18

Хаос,

Около часа назад я столкнулась с родителями Джеффа в продуктовом магазине. Это случается нечасто, может быть, раз или два в год, когда они приезжают в отпуск, но меня всегда передергивает, когда это происходит. Почему так? После семи лет можно было подумать, что у меня выработался иммунитет к встрече с ними, но это не так. Я стояла в отделе напитков и смотрела на все известные человеку вкусы Gatorade, размышляя от какого вкуса Мэйзи не стошнит. В последнее время ее очень тошнит, но я знаю, что из-за новых лекарств и возможной почечной недостаточности ей нужно пить побольше. В общем, я думаю о кислом яблоке. Потому что оно хотя бы зеленое, и когда ее неизбежно вырвет, я не буду паниковать, что это похоже на кровь. Когда я была беременна близнецами, кислые продукты были единственным средством от тошноты. Итак, я наполняю тележку, и когда я дохожу до конца прохода, там стоят родители Джеффа, выбирающие индейку для Дня благодарения. Не то чтобы я не знала, что сегодня День благодарения или что людям нужны индейки. Но я стою там, пытаясь понять, что купить, чтобы сохранить жизнь моей дочери, а они обсуждают достоинства шестнадцатифунтовой и восемнадцатифунтовой индейки. Как и Джефф, они никогда не видели ни одного из детей. Я списала их со счетов, как только его отец явился с большим чеком, документами на развод и просьбой прервать мою беременность. Затем, две недели назад, я проглотила свою гордость и попросила его отца добавить Мэйзи в страховку Джеффа — ведь Джефф работает на него. Он выгнал меня и сказал, что дети их не касаются. Полагаю, Джефф встречается с дочерью сенатора, и это делает моих детей обузой. Мэйзи умирает, а их больше волнует имидж Джеффа.

Так что, да. Мы не разговариваем.

Но сегодня, по какой-то причине это задело меня сильнее, чем обычно. Может это потому, что Мэйзи так больна. Потому что, когда я думаю о Джеффе, я всегда думаю, что дети могут сами найти его, когда станут достаточно взрослыми. Это на его совести. А теперь я понимаю, что Мэйзи, возможно, никогда не получит такого шанса. И хотя я не хочу иметь с ним ничего общего, я никогда не помешаю им искать ответы на эти вопросы. Но время может помешать ей. И все же я не спрашиваю ее, хочет ли она с ним встретиться. Мне нужно все то время, которое у нее есть. Я не хочу делить ее с Джеффом и, честно говоря, не думаю, что он принесет ей что-то, кроме душевной боли.

Первое, что я сделала после того, как напоила Мэйзи этим напитком, взяла ручку и написала тебе. Потому что, черт возьми я не могу понять, делает ли это меня плохим человеком или эгоисткой. И что еще хуже, если это так, то подавляющей части меня просто все равно. Разве это не еще хуже?

— Элла

***

— Ты готов? — спросил я, когда Кольт мчался по коридору в подсобную комнату. Парень тренировался три недели, и вот наконец наступила суббота, день игры в День памяти.

В понедельник близнецы должны были закончить детский сад — что бы это ни значило. Зачем им понадобились крошечные шапочки и мантии, ума не приложу, но для небольшой фотосессии, которую Элла устроила у озера, они выглядели вполне симпатично.

— Кроссовки! — крикнул он.

— В сумке, — я поднял в воздух маленькую сумку Adidas, когда он остановился передо мной в носках.

— Они у тебя?

— Да, и наколенники, и солнцезащитный крем для головы. Ну что, ты готов играть или как? — у нас было двадцать минут, пока нас ждали на поле для разминки.

— Да! — он подпрыгнул в воздух, вытянув обе руки к потолку.

— Ладно, прибереги немного энергии для игры, хорошо? Мы играем с командой из Монтроуз, и им придется несладко.

Его лоб наморщился.

— Им шесть. Как и мне.

— Да, но ты тоже крутой. Теперь надевай свои кроссовки, и пойдем.

Кольт убежал в подсобную комнату, а я отправился на поиски Эллы и обнаружил ее в кабинете с Мэйзи, растянувшейся на любимом кресле напротив ее стола с книгой в руках.

— Привет, Мэйзи. Элла, ты готова?

Она подняла взгляд от огромной стопки бумаг на столе из красного дерева и быстро спрятала панику, заставив себя улыбнуться.

— Да, только дай мне узнать, вернулась ли Хэйли, чтобы она могла присмотреть за Мэйзи.

— Я хочу пойти. Пожалуйста, мама? Пожалуйста? — взмолилась Мэйзи. Сегодня у нее был здоровый румянец, цвет ее щек вернулся, на следующей неделе ей предстоит пройти очередной курс химиотерапии.

Это был один из тех моментов, когда я так рад, что не являюсь родителем, потому что я бы каждый раз уступал. Каждый. Каждый раз.

Элла наморщила лоб.

— Я просто не знаю, Мэйзи.

— Я сегодня прекрасно себя чувствую, и погода хорошая, и я просто посижу в машине. Ну, пожалуйста? Я не хочу пропустить его первую игру.

— Ты бы сказала, что чувствуешь себя прекрасно, даже если бы это было не так.

— Пожалуйста?

Глаза Эллы остановились на моих.

— Тебе решать, — сказал я, прекрасно понимая, что мне не место в принятии этого решения.

— Я могу сказать, что сейчас тридцать три градуса, светит солнце, и у меня есть палатка в машине.

— Но все эти люди…

— Бекетт может их отпугнуть, верно? — Мэйзи посмотрела на меня своими большими голубыми глазами, и я тут же вскинул руки, отступая назад. Да, я каждый раз уступаю.

— Так что не буду вмешиваться. Элла, ты решай, а я просто побуду там, — подальше от женщин этого дома, которые в данный момент смотрели друг на друга, чтобы добиться согласия.

— Она может идти, — согласилась Элла.

Мы пришли на поле на пять минут позже, чем должны были, но я не собирался напрягаться. Это был детский футбол, а не чемпионат мира по футболу. Я посадил Кольта на сиденье, завязывая ему бутсы после того, как закрепил защитные щитки на ногах. Затем я протянул ему бутылочку с солнцезащитным кремом.

— Он весь липкий.

— Это спрей. И вообще, это ты настаивал на том, чтобы побрить голову.

— Это для Мэйзи!

— Я не спорю с твоими доводами, малыш. Но знаешь, что мне говорили в твоем возрасте? Ты свободен в своем выборе, но ты не свободен от последствий своего выбора. Бритье головы — это круто. А теперь — солнцезащитный крем, — было уже почти четыре часа, но послеполуденное солнце было таким же суровым для лысых голов.

Он сложил руки на груди своей бордовой униформы, но не проронил ни слова, пока я опрыскивал его, стараясь не задеть лицо руками.

— У тебя это хорошо получается, — сказала Элла, подходя к передней части моего грузовика.

— Он делает это легким, — сказал я и поставил Кольта на землю. — Ты можешь идти.

Он подошел к Элле, которая опустилась на колени, она была в шортах цвета хаки.

— Ладно, что самое важное в сегодняшней игре?

Выражение лица Кольта стало свирепым.

— Играть на своей позиции, не показывать страх, и сегодня мы пообедаем душами наших врагов!

Элла наклонилась вбок и подняла на меня бровь.

— Что? — я пожал плечами.

Она встала и поправила его форму.

— Иди.

— И держи руки подальше от мяча! — крикнул я ему вслед. Он повернулся, показал мне большой палец, а затем помчался к своей команде.

— Души его врагов? — спросила Элла, сдерживая смех, сложив руки под грудью. Я не стал обращать внимания на то, как она подняла их к вырезу бордовой рубашки. Не-а. Не смотрел.

— Что? Он же почти мужчина.

— Ему шесть.

— В древней Спарте мальчиков готовили в воины в семь лет.

Она рассмеялась, звук был совершенно пьянящим.

— Я обязательно исключу спартанцев из списка приглашенных на его день рождения.

— На всякий случай, — согласился я и был вознагражден еще одним смехом.

Именно такой должна быть ее жизнь, наполненная футбольными матчами, солнечным светом и улыбками обоих детей. Это было именно то, чего она заслуживала. Просто я был не тем человеком, который заслуживал дать ей это.

Хавок спрыгнула с крыши грузовика и составила мне компанию, пока я устанавливал палатку в тени, в стороне от места, где расположились другие родители. Такая конструкция пропускала свежий воздух, но не давала Мэйзи загорать, позволяя ей видеть игру.

— Сиди, — приказал я Хавок, и ее задница опустилась на землю у входа в палатку.

Когда я вернулся к грузовику, Элла уже выгружала складные стулья. Мэйзи сидела на краю сиденья, и тогда я увидел это — какой уставшей она была. Она хорошо это скрывала.

— Эй, почему бы тебе не пойти и не установить для Мэйзи сиденье, а я спущу ее вниз, — предложил я Элле. — Так она не будет долго находиться на солнце.

Элла согласилась и пошла через траву к палатке.

— Ты устала, — сказал я Мэйзи, обернувшись к ней.

Она кивнула, слегка опустив голову.

— Я не хотела это пропускать. Я по всему этому скучаю.

— Я понимаю, но ты также должна заботиться о себе, чтобы иметь возможность делать еще больше, когда тебе станет лучше.

Ее пальцы скользнули по тому месту под рубашкой, где в руке проходила линия катетера, защищенная сетчатой повязкой.

— Я знаю.

Именно то, как она это сказала, заставило меня взять ее за руку.

— Я вижу много футбольных матчей в твоем будущем. Все, через что ты сейчас проходишь, однажды станет безумной историей, которую ты сможешь рассказать всем, и это будет отлично смотреться в твоем вступительном сочинении в колледж, хорошо?

— Мне шесть, — ее губы скривила небольшая улыбка.

— Почему сегодня все мне это говорят? — спросил я. — Не хочешь, чтобы я подвез тебя на игру?

Ее улыбка вспыхнула от радости, и я подхватил ее на руки, поправляя длинные розовые брюки и соответствующую рубашку с длинными рукавами, чтобы закрыть всю кожу, а затем ее огромную, розовую шляпу, которая закрывала ее от солнца.

— Хорошо, я предложу тебе сделку, — сказал я, направляясь к палатке с Мэйзи на руках.

— Какую?

— Я соглашусь не ронять тебя, если ты проследишь, чтобы твоя шляпа не упала.

— Договорились! — она хихикнула, и я решил, что в списке лучших звуков на свете ее смех опережает только смех ее матери.

Некоторые мамы и папы других членов команды поприветствовали друг друга, и я ответил улыбкой, которая, как я надеялся, не выглядела принужденной, зная, что мне чертовски повезло, что я занимаю какое-то место в жизни Мэйзи и Кольта, каким бы маленьким оно ни было. Эта роль подразумевала общение с другими родителями, и я работал над этим. С каждой тренировкой светская беседа становилась немного легче, улыбки чуть менее фальшивыми, и я начал видеть в других родителях людей, а не просто… толпу.

Я усадил Мэйзи в походное кресло, которое поставила Элла, а затем подпер ее ноги еще одним поменьше, которое служило подставкой. Заметив мелкую дрожь, пробежавшую по ее телу, я быстро достал из машины одеяло и накрыл им ноги Мэйзи.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Она кивнула.

— Просто немного замерзла.

Я подоткнул ее одеяло, и мы уселись смотреть игру. Элла начинала как одна из тех тихих мам, более чем счастливая перед камерой, но сдержанная в своих комментариях. Во второй половине игры она уже вовсю кричала, когда Кольт забивал гол. Преображение было уморительным и чертовски сексуальным. Или, может быть, это из-за вида ее длинных ног в шортах. В любом случае, мне потребовалась огромная концентрация, чтобы не дотронуться до нежной кожи чуть выше ее колена. Черт, я хотел ее. Хотел каждую ее частичку — ее смех, ее слезы, ее детей, ее тело, ее сердце. Я хотел всего. К счастью для меня, моя тяга к ней физически уступала только потребности заботиться о ней, что сдерживало мое влечение.

По большей части.

Да, ладно, это была ложь. Чем больше времени мы проводили вместе, тем ближе я подходил к тому, чтобы поцеловать ее просто для того, чтобы узнать, какова она на вкус. Я хотел целовать ее до тех пор, пока она не забудет обо всем, что ее беспокоило, пока она не простит меня за ложь, которой я жил. Чем дольше я хранил свой секрет, тем дальше он казался. И тем больше я мечтал о возможности того, что она позволит мне остаться в ее жизни просто Бекеттом. Не то чтобы у меня не было искушения рассказать ей, кто я на самом деле. Рассказать, как ее письма спасли меня, что я влюбился в нее по одним только ее словам. Но потом я понял, насколько глубоко я влез в ее жизнь — покупал продукты, возил Кольта на футбол, гулял с Мэйзи, когда она была слишком больна, чтобы ходить в главный дом. Если бы я рассказал Элле, кто я на самом деле и что я сделал, она бы выгнала меня и снова стала бы самостоятельной, а я обещал приходить к ней и детям. Сдержать это обещание означало не давать ей повода выгнать меня. Рассказывать ей было эгоистично. Это причинило бы ей только боль.

У Хаоса не было шансов помочь Элле, быть рядом с ней. Не после того, что случилось. Я должен был подождать, пока Мэйзи не станет здоровой, прежде чем признаться Элле. Тогда выбор будет за ней.

— Что делает этот ребенок? Это же незаконно? Он не может так подставлять ему подножку! — крикнула Элла.

— Я думаю, это была скорее взаимная неуклюжесть, — возразил я.

— Боже мой, он опять это сделал! Держи его, Кольт! Не позволяй ему так поступать с тобой!

— Знаешь, ему всего шесть, — сказал я.

Она медленно повернулась ко мне, сверкая глазами и насмехаясь.

— Неважно.

Я рассмеялся и впервые осознал, что абсолютно, полностью доволен своей жизнью. Даже если я никогда не получу Эллу, не почувствую вкус ее губ, не прикоснусь к ее коже, не уложу ее в постель дождливым воскресным утром и не услышу от нее трех слов, которых я так жаждал, этого момента будет достаточно.

Оглянувшись на Мэйзи в тени, я увидел ее закрытые глаза и глубокие, ритмичные взлеты и падения груди. Она спала, свернувшись калачиком, а под вытянутыми ногами лежала Хавок. Если она уже так вымоталась, то как, черт возьми, она выдержит еще одну химиотерапию на следующей неделе?

— О нет… нет, нет, — пробормотала Элла, и я снова обратил свое внимание на поле.

Другая команда проскочила мимо Кольта, потом мимо защиты и забила гол, выиграв игру.

Ну. Черт.

У меня сердце сжалось, когда я увидел лицо Кольта и то, как опустились его плечи. Но он пожал руку команде соперников, как и подобает спортсмену, а потом долго сидел на скамейке запасных после того, как тренер закончил речь после матча. Увидев, как другие отцы пересекают поле, я посмотрел на Эллу, которая выглядела почти такой же разочарованной, как и Кольт.

— Ну, это отстой, — она сложила руки на груди, ее длинная боковая коса спускалась по руке, когда она повернулась, чтобы посмотреть на меня.

— Что мне ему сказать?

— Как насчет того, чтобы дать мне минуту?

— Пожалуйста, — она указала на скамейку. — Я все соберу.

Я пересек поле с его сумкой для бутс в руках, затем опустился перед ним, чтобы развязать двойные узлы, без которых, как он клялся, он не мог играть.

— Приятель, мне нравилось смотреть, как ты играешь, — сказал я ему, освобождая первую ногу.

— Я пропустил его вперед. Мы проиграли, потому что я все испортил.

Я освободил вторую ногу, а потом посмотрел на него.

— Нет. Вы выигрываете как команда и проигрываете как команда. В этом нет ничего постыдного.

— Я не хотел проигрывать, — прошептал он, словно это был грязный секрет.

— Никто не хочет, Кольт. Но я могу сказать, что иногда поражения так же важны, как и победы. Победы очень приятны и позволяют нам праздновать то, что мы сделали правильно. Но поражения учат нас большему. Они учат нас видеть, где мы можем совершенствоваться, и да, мы чувствуем себя чертовски плохо, и это нормально. Когда ты подрастешь, ты поймешь, что хорошим человеком тебя делает не то, как ты справляешься с победами, а то, как ты справляешься с поражениями.

Я передал ему принесенные кроссовки, и он, задумавшись, надел их на ноги, наморщив лоб, как Элла, когда что-то решала. Затем он застегнул липучки и спрыгнул со скамейки.

— Значит, проигрывать можно.

Я кивнул.

— Иногда нужно проигрывать. Это заставляет тебя быть скромнее, работать усерднее. Так что да, проигрывать не страшно. Иногда это даже полезно.

Он издал огромный мелодраматичный вздох, а затем кивнул.

— Пойдешь со мной?

— Конечно, — без раздумий ответил я и пошел за ним мимо нашей скамейки к скамейке команды гостей, где он нашел парня, забившего последний гол.

Парень увидел Кольта и встал.

Кольт направился прямо к нему.

— Я просто хотел сказать, что ты очень быстрый. Хорошая работа сегодня.

Парень улыбнулся.

— Ты тоже. Это был потрясающий гол!

Они пожали друг другу руки, как маленькие человечки, и Кольт усмехнулся, когда мы уходили.

— Я очень горжусь тобой, — сказал я, когда мы начали пересекать поле.

— Ну, он действительно быстрый. Но знаешь что? Мы снова сыграем с ними в конце лета, и я буду быстрее. Я могу подождать столько времени, чтобы надрать ему задницу.

Я хотел отчитать его, но был слишком занят тем, что изо всех сил старался не рассмеяться.

— Понятно. Значит, мы пообедаем душами наших врагов в следующий раз?

— Бинго.

Он остановился по середине поля, и мне пришлось отступить на пару шагов.

— Кольт, что случилось?

Он поднял на меня глаза, загораживая рукой солнце, а затем оглянулся на других родителей, идущих к своим машинам.

— Вот на что это похоже? — прошептал он так тихо, что я наклонился.

— Что похоже? — спросил я.

— Иметь папу? — он слегка наклонил голову.

Слова ударили мне в голову с той же скоростью, с которой на меня набросились эмоции. Его слова выбили почву у меня из-под ног, заставив меня почувствовать себя так, как я никогда раньше не чувствовал.

Я присел на корточки и сказал единственное, что пришло мне на ум.

— Знаешь, я не уверен. У меня никогда не было отца.

Его глаза расширились.

— У меня тоже.

Но я здесь и сейчас. Слова были у меня в голове, на кончике языка. Но я не мог их произнести. Это был сущий ад — полюбить чужого ребенка, когда ты не можешь претендовать на его любовь или любовь его матери. Я посмотрел на поле и увидел Эллу, которая сидела с Мэйзи под тенью и гладила руками траву.

— Что скажешь, если мы отвезем девочек домой? — спросил я Кольта, снимая бейсболку и надевая ее ему на голову, чтобы защитить от солнца.

— Хорошая идея. Давай займемся женщинами, — он направился к девушкам, и на этот раз я не сдержал смех. Как этот парень мог довести меня до слез в одну секунду и рассмешить в следующую — уму непостижимо.

— Мы проиграли, — сказал Кольт Элле, когда мы шли обратно к машине. Я держал Мэйзи на руках, прижимая ее голову к своей груди, а Элла шла за нами.

— О, Боже. Должна признать, я рада, что сегодня на ужин не будет ни одной вражеской души, — пошутила она, притянув его к себе. — Думаю, нам придется довольствоваться заказом пиццы.

— Пицца! — закричали оба ребенка, а затем поприветствовали друг друга, Кольт подпрыгнул, чтобы дотянуться до Мэйзи.

Я пристегнул каждого ребенка к детским сиденьям, которые купил для грузовика, и погрузил все вещи на заднее сиденье, пока Элла заказывала пиццу. Хавок запрыгнула в кузов между детьми. Элла значительно успокоилась после того, как онколог сказал ей, что Хавок совершенно безопасна для Мэйзи.

Я ехал обратно через Теллурид, пока Кольт и Мэйзи обсуждали достоинства сыра и пепперони.

— У нас когда-нибудь был разговор, в котором мы могли бы закончить фразу друг за друга? — спросил я Эллу.

— Нет. У них как будто свой собственный язык. Они просто знают, о чем думает другой, еще до того, как другой закончит, поэтому и не говорят.

— Жутковато, но здорово.

— Именно так.

Как естественно было бы взять ее за руку, провести поцелуем по ее ладони. Все в этом чувствовалось легко и правильно. Так же, как и в письме к ней… не факт, что она узнает об этом в ближайшее время.

Я остановился перед пиццерией и припарковал машину.

— Свободное место для парковки прямо перед входом? Похоже, пицце суждено быть сегодня! — объявил я.

Дети победно подняли руки, но у Мэйзи они были не такими сильными.

Мы с Эллой вылезли из машины, но я опередил ее на тротуаре.

— Ты же понимаешь, — сказал я ей.

— Ты не платишь за пиццу, — запротестовала она.

— Но я плачу.

— Не платишь, — она сложила руки на груди.

— Плачу.

Она подалась вперед и уставилась на меня, вся в гневе и упрямстве. Мой взгляд упал на ее губы, приоткрытые и идеальные. Столь привлекательные для поцелуев.

— Я плачу, — сказала она мягко и медленно, словно знала, что я изо всех сил стараюсь держать свои чертовы руки при себе.

— В твоих снах.

Выражение ее лица стало таким мягким, что я бы заплатил миллион долларов, чтобы узнать, о чем она только что подумала.

— Хорошо, — сказала она. — Но только если ты согласишься поужинать с нами.

— Договорились.

— Нет!

— И я тоже!

Мы оба повернулись, чтобы увидеть близнецов, которые насмехались над нами через открытую дверь, с огромными ухмылками на лицах.

— Да, да. Ладно. Успокойтесь, вы двое, или я положу вам анчоусы, — пригрозил я, не скрывая раздражения. — Может, возьмем еще пиццу?

— Я заказала три, — сказала Элла, пожав плечами.

Мы стояли и улыбались друг другу как идиоты, оба зная, что она планировала, чтобы я остался на ужин задолго до нашей маленькой сделки.

Хавок спрыгнула вниз, когда я шел к пиццерии, и я обернулся, чтобы почесать ее за ушами.

— Защищай Мэйзи и Кольта.

Она помчалась прочь, умостив свой зад прямо под открытой дверью.

— Элла! — Хэйли помахала рукой, и я вошел в здание, когда две женщины начали болтать у багажника грузовика.

Пять минут спустя — три пиццы были у меня, я вышел из пиццерии и чуть не уронил коробки. Пожилая, хорошо одетая пара, которая шла с противоположной стороны дороги, где Хэйли стояла и разговаривала с Эллой, приостановилась. Но не сама пауза вызвала у меня недоумение, а выражение их лиц. Они смотрели на близнецов в полном шоке. Хавок встала, она всегда хорошо разбиралась в людях, и я начал идти вперед. Женщина шагнула, словно не могла контролировать свои действия, а Хавок оскалила зубы и зарычала. Элла обернулась на рычание, и когда она затаила дыхание, у меня уже была вся необходимая информация.

— Нет! — огрызнулась она, но не на Хавок, а на пару. Она подошла к Хавок, которая уже показала зубы, и повторила. — Нет. Уходите. Сейчас же.

Я подошел к паре сзади, потом сбоку, перекладывая пиццу на пассажирское сиденье, чтобы оказаться между ними и Хавок.

— Не подходите ближе. Если вы хоть рукой шевельнете в сторону этих детей, она вцепится в яремную вену, — мой голос был ровным и низким. Как только я начинал волноваться, Хавок становилась опасной.

— Эта собака опасна, — сказал мужчина, с усмешкой глядя на меня.

— Только для тех, кого она считает угрозой для близнецов или Эллы. А теперь, я полагаю, Элла попросила вас уйти, — я шагнул вперед, заставив парочку отступить, зная, что Хавок последует за мной и даст Элле возможность закрыть дверь, чтобы не подвергать близнецов опасности.

Услышав, как захлопнулась дверь, я расслабился, а Хавок спрятала зубы.

— Кто вы такой? — потребовала женщина.

— Это не ваше дело.

— Это не твои дети, — прорычал мужчина.

— Они также и не ваши, — сказал я. — Но я принадлежу им, и это главное. И могу сказать, что если вы хоть раз приблизитесь к ним без разрешения Эллы, Хавок будет меньшей вашей проблемой.

Когда мужчина начал пристально разглядывать Эллу, я переместился в его поле зрения, закрывая ее от направленного на нее отвращения.

— Бекетт, — тихо позвала Элла, несомненно, заметив небольшую толпу, которая наблюдала за этим разговором.

— Приятного вечера, — сказал я паре, затем повернулся и подошел к Элле, положив руку ей на спину, заталкивая в грузовик, а затем закрыл за ней дверь.

Пара уехала. Я прошел мимо Хэйли, Хавок была рядом со мной.

— Родители Джеффа, — прошептала она.

— Я так и понял.

— В холодильнике есть текила, — она указала на кабину грузовика, где молча сидела ошеломленная Элла.

— Приятно слышать.

— Кто это был? — спросил Кольт.

— Тебе не о ком беспокоиться, — ответила Элла.

— Хавок волновалась, — возразила Мэйзи.

— Хавок хорошо разбирается в людях, — пробормотала Элла. — Это были просто люди, которых я когда-то знала.

— Они не были очень милыми, — заметил Кольт.

— Нет. И никогда ими не были.

Элла молчала, пока мы ехали обратно в «Солитьюд», и притворно улыбалась во время ужина. Потом она уложила детей спать, а я сел на диван и молча ждал, пока Хавок дремала у моих ног. Через полчаса она спустилась по лестнице, переодевшись во фланелевые штаны и майку. При виде меня ее губы сложились в удивленную букву «О».

— Я думала, ты ушел.

— Нет. Садись, — я похлопал по дивану рядом с собой и отвел взгляд от ее груди, которая хорошо просматривалась в вырезе майки.

Она опустилась в угол дивана, подтянув колени к груди.

— Держу пари, тебе очень интересно, что произошло возле пиццерии.

— Рассказывай.

Она положила подбородок на сложенные руки и глубоко вздохнула.

— Это были родители Джеффа.

— Я так и предполагал.

Ее глаза встретились с моими.

— Ты прямо как Райан, когда так поступаешь, делаешь выводы обо всем, что тебя окружает. И о людях тоже.

— Это помогает нам выжить, — ответил я, не успев подумать. Мои глаза на мгновение закрылись от оплошности и последовавшей за ней боли. — Ты понимаешь, о чем я.

Она кивнула.

— Они никогда не видели детей. Даже не спрашивали о них.

Я знал почти все это. Зачеркните это. Хаос знал. Но я хотел, чтобы Элла рассказала мне, Бекетту. Чтобы она доверяла мне так же, как тому безликому другу по переписке. Поэтому вместо того, чтобы лгать или просить ее продолжать, я просто ждал.

— Джефф ушел, когда я была на восьмой неделе беременности, — она отвела взгляд, ее лицо опустилось, когда она погрузилась в воспоминания. — Он не хотел жениться на самом деле. Это было ужасно.

— А, понял. Нет кольца — нет секса.

— В точку. Мы были вместе весь выпускной год, и, оглядываясь назад, когда я поймала его на лжи о курении, о чем только ему не приходилось врать, я должна была уйти, но я была потеряна в том наивном представлении о любви. Я думала что-то может изменить его. В общем, осенью мы уезжали в университет, и все это казалось очень романтичным. Сбежать и пожениться на следующий день после выпускного, провести брачную ночь в отеле, а на следующий день устроить свадьбу с моей бабушкой и его родителями.

— Полагаю, все пошло не по плану? — я не заметил в этом парне ни капли сострадания, и это никогда не делало его хорошим родителем.

— Это было похоже на тонну кирпичей, которые просто свалились. Бабушка плакала, — она сглотнула и сделала паузу. — Его родители отреклись от него, и мы переехали на лето в один из домиков, которые были больше похожи на лагерь, чем те, что ты видишь сейчас. Бабушка была разочарована, но это не изменило ее любви и обещания оплатить мой колледж. Джефф был таким грустным после той первой недели. Медовый месяц, можно сказать, закончился, и теперь он был озабочен тем, как оплатить учебу, и все пошло по спирали. За одну ночь он превратился из ребенка из целевого фонда в банкрота. Через четыре недели после нашего похода в суд я поняла, что беременна, а еще через две недели врач сказал мне, что у меня будут близнецы.

Я попытался поставить себя на ее место в том возрасте и не смог. В восемнадцать лет я поступил на военную службу и едва ли был способен позаботиться о себе, не говоря уже о двух других людях.

— Ты невероятно сильная

Она покачала головой.

— Нет, потому что в тот момент, когда доктор сделал ультразвук после анализа крови, у меня был момент, когда я пожалела обо всем. Обо всем, — повторила она через мгновение.

— Ты была молода, не могу представить себе молодую девушку на твоем месте, которая бы не паниковала.

— Мне было восемнадцать, и я была замужем за парнем, которому больше не нравилось смотреть на меня, ну если только я не была голой. И даже тогда… секс… — она пожала плечами. — Что ж, думаю ты понял. Я рассказала ему о беременности, как только вернулась домой, думая, что он знает, что делать. У него всегда были планы, понимаешь?

— И что он сделал?

— Он сидел какое-то время в шоке, и я все поняла. В конце концов, я чувствовала то же самое. Потом он… он попросил меня сделать аборт.

Мои пальцы впились в спинку дивана, но я не сказал ни слова.

— И в тот момент, когда выбор был сделан, шок прошел, я поняла, что хочу их. Что нет ничего, на что бы я не пошла, чтобы защитить их. Именно тогда я поняла, что любила человека, которым он притворялся: сильного, верного, заботливого, способного защитить… и все это было огромной ложью. Он отлично играл, но он не был каким-то большим, сильным мужчиной, который собирался увезти меня в колледж и построить ту удивительную жизнь. Он был маленьким испуганным мальчиком, который не мог поставить на первое место никого другого, в том числе и меня. И вот я здесь, понимаю, что готова умереть за близнецов, а он хотел, чтобы я убила их, потому что они были неудобны, и я тоже. Я отказалась. Он угрожал. Я отказалась. На следующее утро его не стало.

— Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через это.

Она пожала плечами.

— Это то, что есть, и это научило меня никогда не доверять лжецам. Если ты солгал один раз, есть шанс, что ты будешь делать это снова и снова. Так или иначе, отец Джеффа появился через неделю с большим, толстым чеком и документами на развод, сказав, что я могу забрать первую половину, если докажу, что больше не беременна.

— Ты шутишь? — прорычал я. Теперь я хотел, чтобы этот засранец снова оказался передо мной, чтобы его тощая шея оказалась между моих рук.

— Нет. Поэтому я подписала бумаги, выхватила чек из его рук и подожгла его прямо у него на глазах.

Это моя девочка.

— Мило. Очень наглядно.

— Да, но я немного переусердствовала и в итоге сожгла тот дом дотла. В буквальном смысле. Все исчезло.

— Значит, нельзя оставлять тебя одной с зажигалкой, вот что ты хочешь сказать? Ни гриля, ни костра, ни фейерверков?

Она рассмеялась, разряжая обстановку, но мне все равно хотелось придушить всех членов этой проклятой семейки.

— И ты осталась в Теллуриде и вырастила детей, — предположил я.

Она кивнула.

— Да. Джефф никогда не возвращался. Ни разу. Пэтти и Рич купили квартиру в Денвере, но они все равно приезжают на праздники, как ты видел сегодня. Они никогда не видели детей. Никогда не просили о встрече, по крайней мере, когда сталкивались со мной. Даже когда я попросила их помочь со страховкой для Мэйзи, Рич сказал, что дети — не их проблема. И что я совершу ошибку, если снова попрошу о помощи.

— Я не уверен, что они заслуживают того, чтобы видеться с детьми.

— Я тоже, но я беспокоюсь, что Мэйзи не получит такого шанса, если захочет, понимаешь? Ведь однажды они вырастут. Они будут задавать более глубокие вопросы и искать свои собственные ответы. А Мэйзи… — она зарылась лицом в свои руки.

Я подался вперед, пока ее тело не коснулось внешней стороны моего бедра. Затем я осторожно убрал ее руки, почти надеясь, что она плачет, что она научилась отпускать этот клапан давления более плавно и легко, чем во время операции Мэйзи. Но слез не было, только колодец печали, такой глубокий, что в нем утонула бы обычная душа. Но Элла не была обычной душой.

— У Мэйзи будет время сделать свой выбор, — я не имел права это говорить, но мысль не покидала меня, и я озвучил ее. — А дети спрашивают о нем? О Джеффе?

— Иногда. Им, конечно, любопытно, и День отца — всегда щекотливая тема, но мне очень повезло с Ларри, и дети здесь живут довольно отстраненно от других детей. Но не знаю каким бы был их первый год в школе.

— Что ты им говоришь?

— Конечно, у них есть папа, потому что у детей должны быть мама и папа. Но у них нет отца. Потому что, хотя все мужчины могут быть папами, не все из них подходят на роль отца, а их отец просто не подошел.

«Потому что твоему отцу-неудачнику ты был не нужен. Ему нужна была очередная утеха, нежели такой вопящий кусок дерьма, как ты». Слова матери крутились у меня в голове, как шарик, запущенный в пейнтбольный автомат.

— Ты потрясающая мать. Надеюсь, ты часто это слышишь, потому что это действительно так, — мои большие пальцы коснулись ее запястья, чуть выше пульса.

— Я не сделала ничего такого, чего не сделал бы кто-то другой, — опровергла она, пожав плечами.

— Нет. Не надо отмахиваться. Потому что я — продукт того, кто не делал того, что делала ты — того, что ты делаешь каждый божий день. Никогда не сомневайся в этом. И еще, если я когда-нибудь встречу Джеффа, я его убью.

Она одарила меня небольшой улыбкой.

— Не делай этого. Он теперь адвокат в Денвере. Он наверняка подаст на тебя в суд за то, что ты сломал его драгоценный нос. Если хочешь навредить Джеффу, бей по тому, что его волнует, по его кошельку. И, честно говоря, для нас лучше, что он ушел. Жизнь с ним была бы несчастной, и я бы не хотела, чтобы дети учились у такого отца, особенно Кольт.

— Я понимаю.

Ее взгляд скользнул к моим губам и ушел в сторону. Она не думает о том, чтобы поцеловать тебя, соврал я себе. Потому что, если бы я признал правду, она оказалась бы подо мной через три секунды. Мои руки были бы в ее волосах, мой язык в ее рту, ее вздохи в моем ухе. Между нами повисла тишина, кричащая о бесчисленных возможностях того, что может произойти дальше.

Медленно я отпустил ее запястья и вернулся на свою сторону дивана.

— Мне, наверное, пора идти. Уже поздно.

— Сейчас девять.

— Помоги мне, Элла, — и теперь мой голос звучал как наждачная бумага. Потрясающе.

— Помочь тебе в чем? — спросила она, переместившись так, чтобы ноги оказались под ней.

— Знаешь в чем. Не заставляй меня говорить это, — как только я это скажу, мы оба окажемся в полной заднице, и не в физическом смысле. Ну, ладно, это тоже.

— Может быть… может быть, я хочу, чтобы ты это сказал, — закончила она придушенным шепотом.

— Я не могу, — пока не могу. Не сейчас, пока я ходячая, говорящая ложь. Если бы она смотрела на мои колени, мне бы не понадобились слова. Но она смотрела на мои губы, и я напрягся.

— О. Я поняла, — она откинулась на спинку, и в моей голове зазвенели колокольчики тревоги.

— Что?

— Как будто я собираюсь это сказать, — она рассмеялась в знак моего самоуничижения.

— Элла, — это была просьба говорить или не говорить. Черт, я уже не знал.

— Ты не видишь меня так. Я все понимаю, — она потянулась к пульту от телевизора.

— Как именно я тебя не вижу? Пожалуйста, просвети меня, — я наклонился вперед и выхватил пульт. Она уже открыла эту коробку, и лучше бы она ее не трогала.

Она раздраженно хмыкнула.

— Ты видишь во мне мать. Маму Кольта и Мэйзи. Конечно, так и есть, потому что я действительно ею являюсь. Мама с двумя детьми.

— Ну да, — сказал я.

Ее материнство эта беззаветная преданность своим детям, было одним из самых привлекательных качеств.

Она закатила глаза, слегка вздохнув, и у меня в голове зажглась лампочка.

— Ты думаешь, что я не хочу тебя.

Она бросила на меня взгляд, который подтвердил мою догадку, она покраснела.

— Знаешь, ты прав. Уже поздно, — она притворно зевнула. — Очень поздно.

— Я хочу тебя, — черт, так приятно было произносить эти слова.

— Да, хорошо, — она бросила на меня глупый взгляд и показала большой палец вверх.

— Пожалуйста, не заставляй меня чувствовать себя еще большей идиоткой, чем сейчас.

Да, хватит этого дерьма.

Одним плавным движением я повалил ее на диван, скользнул по ней, взял ее запястья в одну руку над головой и устроился между ее раздвинутых бедер.

Дом.

— Черт возьми, как же ты быстро двигаешься, — в ее глазах не было страха, только удивление.

— Не на всех аренах, — сказал я.

Ее губы разошлись.

— Элла. Я хочу тебя.

— Бекетт… ты не должен.

Да, этот ее тихий вздох станет моей погибелью. Я отпустил ее запястья, пустив пальцы вниз по руке, пока одна рука не запустила пальцы в волосы у основания головы, а другая в изгиб талии.

— Чувствуешь? — затем я подался вперед, позволяя своему члену дотронуться до шва ее пижамных штанов достаточно сильно, чтобы она задыхалась от прикосновения. Я не мог припомнить, чтобы мне когда-либо в жизни так сильно хотелось разорвать кусок ткани.

— Я никогда не хотел женщину так сильно, как хочу тебя.

Я снова начал двигаться, и ее глаза закрылись, когда она испустила сладкий стон. Мой член запульсировал, осознавая, что все, о чем я фантазировал большую часть последних восьми месяцев, находится на расстоянии одного решения.

— Бекетт, — ее руки нашли мои бицепсы, а ногти впились в них.

— Никогда не думай, что я не хочу тебя, потому что, если бы все было иначе, я бы уже был внутри тебя. Я бы точно знал, как ты ощущаешься, как ты звучишь, как выглядишь, когда кончаешь. Я думал об этом как минимум сотней разных способов, и поверь мне, у меня отличное воображение.

Она качнула бедрами, и я зажмурился, чтобы не дать ей то, чего требовало ее тело.

— Элла, ты должна остановиться.

— Почему? — спросила она, ее губы оказались в опасной близости от моих. — Что ты имеешь в виду, если бы все было по-другому? — ее глаза расширились. — Это потому, что у меня есть дети?

— Что? Нет. Конечно, нет. Это потому, что ты младшая сестра Райана, — прежде чем я успел причинить еще больший вред, я отстранился от нее и сел на свою сторону дивана.

— Потому что… я младшая сестра Райана, — повторила она, перевернувшись так, чтобы сидеть прямо, лицом ко мне. — И ты думаешь, что он, что? Будет преследовать тебя?

Три вещи. Письмо. Рак. Ложь.

Я повторял их в голове, пока не убедился, что могу смотреть на нее и не утащить обратно под себя.

— Бекетт?

— Когда я рос, если я чего-то хотел, я брал это. Немедленно. У меня был секс в четырнадцать лет с девочкой из моей приемной семьи. Я открывал рождественские подарки раньше, если мне посчастливилось их получить, и обычно это были подарки от социального работника или благотворительной организации.

— Я не понимаю, — она снова обхватила руками колени.

— Я сразу же делал это без колебаний, потому что знал, если не сделаю этого, то не получу. Это было что-то вроде «сейчас или никогда», вторых шансов не было.

— Хорошо.

— Я не могу прикасаться к тебе, не могу говорить об этом, потому что боюсь, что буду действовать в соответствии с этим.

— И почему это имеет значение, если я хочу этого?

— Потому что у меня не будет второго шанса. Я не умею общаться с людьми, строить отношения. У меня никогда не было отношений, которые длились бы дольше месяца. Я никогда не любил женщин, с которыми спал. И есть шанс, что я сделаю что-нибудь, чтобы все испортить, потому что не только мой член хочет тебя, Элла.

Эта буква «О» снова появилась на ее лице, и я закрыл глаза, чтобы не броситься на нее и не поцеловать. Знание того, что она позволила мне, что она хочет этого, превратило мою потребность из пули в ядерную ракету.

— А когда я все испорчу, а это случится, поверь мне, это причинит боль и Кольту и Мэйзи. Ты снова останешься одна, потому что нет ни единого шанса, что ты позволишь мне остаться рядом и помочь тебе, как просил Райан.

— И вот оно.

— Вот оно. Ты младшая сестра Райана

— Между нами было всего пять лет. Не так уж и много, знаешь ли, — она потянулась за пультом.

— Я прекрасно знаю.

— Значит, если бы Райан был жив… — она бросила на меня последний взгляд.

На миллисекунду я позволил ей увидеть все в моих глазах, как сильно я хотел ее, и не только ее тело.

— Все было бы по-другому.

— Все?

— Все, кроме того, что я чувствую к тебе, за что он, вероятно, убил бы меня.

— Я стану старой девой, а ты будешь связан честью с призраком.

— Все не так.

Она откинула голову на спинку дивана, пробормотав под нос что-то похожее на ругательство. Затем она села прямо и щелчком большого пальца включила телевизор.

— Остается выбрать фильм. Потому что я не позволю тебе выйти за дверь прямо сейчас.

— Ты уверена?

— Нет. Но если ты сейчас уйдешь, ты можешь не вернуться. Честь — потрясающая вещь, но иногда гордость может быть намного сильнее, особенно когда убеждаешь себя, что это для блага другого человека.

Черт, эта женщина знала меня.

— Значит, кино, — согласился я. — Только… оставайся на своей стороне дивана.

— Это не я пересекла центральную линию, — поддразнила она с улыбкой, которая заставила меня снова напрячься.

Выбрав фильм, мы сидели и смотрели, оба украдкой бросая косые взгляды. Есть такая поговорка: «Лошадь вывели из сарая». Да, лошадь вывели из сарая, и она не собиралась туда возвращаться. Ни за что. Ни в коем случае. Эта лошадь разгуливала на свободе и нарушала мой тщательно выстроенный контроль. Но я не стал жаловаться, когда она подвинулась. Или, когда она прижалась к моему боку. Нет. Я поднял руку и наслаждался ее изгибами, ее доверием. Я не стал жаловаться, когда она легла в мои объятия. Нет, черт возьми, я держался и запоминал каждую секунду.

Я проснулся от того, что открылась дверь, и я потянулся за пистолетом, которого там не было. Но Хавок была рядом, и, поскольку ее хвост медленно вилял, ударяясь о твердое дерево, я понял, что это должна быть Хэйли. Ага. Она вошла на цыпочках, потом увидела нас на диване, и ухмыльнулась, прежде чем проскользнуть в комнату для гостей.

Я снова опустил голову, вдыхая цитрусовый аромат волос Эллы, и крепко обнял ее за талию, чтобы она не упала с дивана. Я бы спал, растянувшись на четырех досках, если бы это означало, что я могу обнять ее.

Не успел я заснуть, как снова услышал шаги, но на этот раз они доносились сверху. Прямо надо мной появилось лицо Кольта, и паника в его глазах говорила о том, что ему все равно, что я обнимаю его мать.

— Что случилось, приятель?

— Что-то не так с Мэйзи. Она вся горит.