Последнее письмо

Глава двадцать восьмая

Элла

Вертолет приземлился на небольшой поляне в тридцати ярдах передо мной, и у меня екнуло сердце. Было только две причины, по которым они могли приземлиться. Либо они не нашли Кольта, либо…

— Дыши, — сказала мне Ада. Ларри забрал Мэйзи домой. Я не хотела, чтобы она была здесь, не хотела, чтобы она была на первой линии трагедии. Группа из округа стояла позади нас, все наблюдали. Ждали.

— Если бы они нашли его, то доставили бы в Монтроуз по воздуху, — сказала я. Я изо всех сил старалась подавить страх, который сжимал мой желудок.

— Бекетт найдет его. Ты знаешь, что найдет.

Я видела карту, знала, как далеко находится тот водопад.

Дверь вертолета открылась, и первым спустился Марк, а затем Бекетт. На нем была кофта с длинными рукавами, но без синей куртки.

Он посмотрел на меня, и мне не нужно было видеть его лицо с расстояния. Его поза говорила сама за себя.

— Нет, — звук был едва слышным шепотом.

Нет. Нет. Нет.

Этого не может быть. Это было невозможно.

Бекетт повернулся, когда другие члены Поисково-спасательной службы Теллуррида спустились вниз, а затем вытащили носилки.

Потом я увидела куртку Бекетта.

Она закрывала лицо Кольта.

Мои колени подкосились, и мир померк.

***

Я моргнула, и мир прояснился. Надо мной висели яркие лампы, и я уловила стерильный запах больницы. Повернув голову, я увидела Бекетта в кресле рядом со мной, его глаза опухли и покраснели. Хавок спала под его креслом.

— Привет, — сказал он, наклонившись вперед, чтобы взять меня за руку.

— Что случилось?

— Ты потеряла сознание. Мы в Теллурид Медикал, и с тобой все в порядке.

Все вернулось ко мне, вертолет. Куртка.

— Кольт?

— Элла, мне так жаль. Его больше нет, — лицо Бекетта сморщилось.

— Нет, нет, нет, — повторяла я. — Кольт.

Слезы хлынули потоком, сильно и быстро, и я издала нечто среднее между криком и плачем, который, казалось, не прекращался. Может быть, он затихал, пока я переводила дыхание, но я не уверена. Мой ребенок. Мой красивый, сильный малыш. Мой Кольт.

Теплые руки окружили меня, когда Бекетт забрался в кровать рядом со мной, и я зарылась головой в его грудь и зарыдала. Боль была недостаточно сильным словом. Здесь не было шкалы. Не было никаких лекарств. Эту агонию нельзя было измерить, она была непостижима. Мой маленький мальчик умер в одиночестве и холоде у подножия горы, под которой он вырос.

— Я был с ним, — тихо сказал Бекетт, словно читая мои мысли. — Он был не один. Я успел вовремя, чтобы быть с ним. Я сказал ему, что его любят, а он просил передать тебе, чтобы ты не грустила. Что у него есть все, что он хотел, — его голос оборвался.

Я подняла глаза на Бекетта, мое дыхание было коротким и прерывистым.

— Ты видел его?

— Да. Я сказал ему, что усыновил его, что у него есть мама и папа, которые сделают для него все.

Он был не один. В этом что-то есть, верно? Он родился на руках у матери и умер на руках у отца.

— Хорошо. Я рада, что он узнал. Надо было сказать ему раньше.

Все это время было потрачено впустую, потому что я была так напугана. Все те дни, когда он мог иметь Бекетта и знать, кем он был для него.

— Ему было больно? — должно быть, ему было так больно, а меня там не было.

— Сначала, но боль быстро прошла. Ему было совсем не больно, когда он умер. Элла, я клянусь тебе, что сделал все, что мог.

— Я знаю, что сделал, — это было само собой разумеющимся, даже не зная, что произошло. Бекетт умер бы, чтобы спасти Кольта.

— Он был напуган? — я снова начала плакать.

— Нет. Он был таким сильным и уверенным. Он спрашивал об Эмме. Он спас ее, Элла. Вот почему она выжила. Он подтолкнул ее к безопасности. Он был таким храбрым, и он так любил вас с Мэйзи. Вот что он сказал напоследок. Он сказал тебе и Мэйзи, что он любит вас. А потом он назвал меня папой и ушел.

Рыдания начались снова, неконтролируемые и неудержимые.

Это не было болью в сердце. Или печаль.

Это была полная опустошенность моей души.

***

— Вы ничего не могли сделать, — сказал доктор Франклин, сидя за столом в окружении других врачей.

Я выглянула в окно и увидела едва заметный намек на рассвет. Я не хотела, чтобы наступил новый день. Я хотела, чтобы это был тот самый день, когда я поцеловала его на прощание и обняла перед тем, как он сел в автобус. Я не хотела знать, как выглядит солнце, если оно не светит на него.

— У Колтона были серьезные внутренние повреждения, включая оторванный позвоночник, разрыв селезенки и разрыв аорты в сочетании с разрывом бедренной артерии. И это только то, что мы увидели на УЗИ. Пожалуйста, поверьте мне, когда я говорю, что вы ничего не могли сделать, мистер Джентри. Если уж на то пошло, то ваша быстрая реакция, дала вам те минуты, которые у вас были.

— Вот почему не было больно, — сказал Бекетт, накрыв своей рукой мою. — Он потерял все чувства. Поэтому не было больно.

Слезы покатились по моим щекам, но я не стала их вытирать. Какой в этом смысл, если их просто заменят другие?

— Если бы я добрался быстрее? — голос Бекетта придушил последнее слово.

Доктор Франклин покачал головой.

— Даже если бы он упал в пределах нашей больницы, мы бы ничего не смогли сделать. И даже в Монтроуз. Травмы такой тяжести? То время, которое у вас было — просто чудо. Я очень сожалею о вашей потере.

Моей потере.

Кольт не потерялся. Я точно знала, где он находится.

Ему не место в морге. Его место было дома, в своей постели, в тепле и безопасности.

— Нам нужно идти домой, — сказала я Бекетту. — Мы должны рассказать Мэйзи, — на глаза навернулись слезы. Как я должна была сказать своей маленькой девочке, что вторая половина ее сердца исчезла? Как она должна была взять себя в руки и продолжать жить, будучи без своей второй половины?

— Хорошо. Пошли домой.

Доктор Франклин что-то сказал Бекетту и тот кивнул. Затем я каким-то образом поставила одну ногу перед другой, и мы направились к входной двери. Перед самой дверью я остановилась. Близнецы родились здесь. Я встала с кресла-каталки на этом самом месте и вывезла их в автокреслах, не обращая внимания на протесты медсестер, я шла, потому что должна была знать, что смогу сделать это сама.

— Элла?

— Я не могу просто оставить его здесь, — у меня защемило в груди, и я секунду боролась с собой, прежде чем смогла сделать вдох. Мое тело не хотело жить в мире без Кольта.

Руки Бекетта обхватили меня.

— Он у них. Он в безопасности. Мы позаботимся о нем завтра. А пока давай просто отвезем тебя домой.

— Не думаю, что смогу двигаться, — прошептала я. Я не могла заставить свои ноги сдвинуться с места, чтобы оставить Кольта позади, пока я иду домой.

— Хочешь, я помогу тебе? — спросил он.

Я кивнула, Бекетт наклонился и подхватил меня, одной рукой обхватив колени, а другой поддерживая спину. Я обхватила его за шею и прижалась головой к его плечу, пока он нес меня к утренней заре.

Бекетт отвез нас домой на моей машине. По крайней мере, мне так показалось. Время потеряло всякий смысл и значение. Я дрейфовала в океане, ожидая, когда следующая волна унесет меня под воду.

Я моргнула, и мы оказались внутри, Ада о чем-то хлопотала. Бекетт усадил меня на диван и накрыл ноги одеялом. Ада что-то сказала, и я кивнула, не заботясь о том, что именно это было. В моих руках появилась чашка кофе.

Солнце взошло вопреки моему горю. Не обращая внимания на то, что мой мир закончился прошлой ночью, оно решило идти вперед.

— Мама? — Мэйзи вошла в комнату, прижимая к себе голубого плюшевого мишку. Она была одета в фиолетовую пижаму, ее волосы были уложены, а лицо покрывали мелкие складочки от подушки. Так похоже на лицо Кольта. Смогу ли я когда-нибудь смотреть на нее и не видеть его?

— Привет, — прошептала я.

Бекетт появилась рядом с ней.

— Он мертв, — сказала она, как будто это был факт, ее лицо было более серьезным, чем когда-либо во время лечения.

Мои глаза метнулись к Бекетту, но он покачал головой.

— Я поняла это прошлой ночью. Боль прекратилась. Я знала, что его больше нет, — ее лицо исказилось, и Бекетт притянул ее к себе. — Он попрощался, пока я спала. Он сказал, что все в порядке, и чтобы я проверила его карман в рюкзаке.

Бекетт усадил ее рядом со мной на диван, а я подняла руку, чтобы обнять ее.

— Мне так жаль, Мэйзи, — я поцеловала ее в лоб, и она прижалась ко мне еще сильнее.

— Это неправильно. Он не должен был умереть. Я должна была. Почему он умер? Это несправедливо. У нас был уговор. Мы всегда должны были быть вместе, — она начала плакать, отчего у меня снова навернулись слезы. Ее крошечное тело прижалось к моему, а слезы пропитали мою рубашку. Я заставляла себя найти нужные слова, чтобы не оставлять дочь наедине с ее горем, потому что не видела выхода из своего.

— Это несправедливо, — сказала я ей, поглаживая по спине ее маленького голубого медвежонка, зажатого, между нами. — И ты не должна была умирать. Никто из вас не должен был. Просто так получилось.

Почему не может быть лучшего объяснения, чем это? Какой смысл в несчастном случае, который вы не могли предвидеть? Где здесь справедливость?

Бекетт встал на другую сторону, и мы окружили ее всем, что могли дать. Она нуждалась во всем этом. Может, я и потеряла сына, но она потеряла свою вторую половину.

Примерно через час она уснула, повернувшись к Бекетту. Он прижал ее к своей груди, провел руками по ее волосам, и я невольно подумала, не так ли он держал Кольта, когда тот умирал. Потом я отогнала эту мысль и засунула ее за дверь, которую открою, когда буду готова к ответу.

Вошла Ада, держа в руках рюкзак.

— Тебе это нужно? Она сказала проверить карман.

Я залезла в рюкзак и достала кофту Кольта. Там не было ни крови, ни слез, ничего, что указывало бы на нанесенную ему травму. Я осмотрела первый карман и обнаружила пустоту. Следующий тоже будет пуст, если верить логике. В конце концов, если они близнецы, это не значит… Мои пальцы наткнулись на что-то тонкое и сморщенное. Я потянула, и дыхание перехватило.

Это был красный лист.

***

В тот день, когда мы хоронили Кольта, солнце светило необыкновенно ярко. Оно пробивалось сквозь листву деревьев на маленьком острове, усеивая землю крошечными пятнами света. Поднялся ветерок, обрушив на землю каскад цветов, в основном золотистых от осины.

Я стояла между Бекеттом и Мэйзи, когда они опускали в землю маленький белый гроб Кольта. Мэйзи отказалась надеть черное, сказав, что это глупый цвет и Кольт его ненавидит. Она надела желтое, цвет солнечного света, и сжала в руках розового медвежонка Кольта.

Своего голубого она положила к нему вчера вечером, сказав, что только так они могут быть вместе. Но глядя, как свет уходит из ее глаз, я поняла, что мы хороним не только Кольта, но и частичку Мэйзи.

Эмма, маленькая девочка, которую спас Кольт, стояла рядом с родителями, по ее щекам текли крошечные слезы. Я безмерно гордилась тем, что сделал Кольт, и не могла заставить себя желать зла Эмме, она ни в чем не виновата. Но я все еще не могла понять, как Бог мог обменять жизнь одного ребенка на жизнь другого.

Был ли это Кольт вместо Эммы?

Или я слишком усердно молилась последние пару лет и случайно обменяла Кольта на Мэйзи своими отчаянными мольбами о том, чтобы она жила?

Очередь скорбящих стала подходить к нам, желая выразить свою скорбь. Зачем мне слушать, как сильно они по нему скучают? Я едва могла дышать, пытаясь впитать в себя боль Мэйзи и поддержать Бекетта. Для чужого горя просто не оставалось места.

— Я не могу, — сказала я Бекетту.

— Ладно, я справлюсь, — сказал он и проводил меня к маленькой скамейке, которую мы поставили на острове после смерти Райана. Мэйзи села рядом со мной, Бекетт и Ада принимали соболезнования, а Ларри провожал всех к маленьким лодкам, которые мы наняли, чтобы доставить людей на берег.

— Теперь я такая же как ты, мама.

— Какая детка?

Ее глаза не отрывались от Кольта.

— У нас обеих здесь братья.

Еще одна волна горя нахлынула на меня, затягивая в такие густые волны, что я не могла дышать, не могла видеть дорогу. Как кто-то смог пережить потерю ребенка? Почему боль просто не остановит мое сердце, как она постоянно угрожала, и не отправит меня вместе с ним?

Рука Мэйзи нашла мою, и в легкие потянулся воздух.

— Мы должны быть сильными, — наконец-то я нашла в себе силы ответить ей.

— Бекетт тоже с нами, — она перевела взгляд на Бекетта, который кивал и пожимал руку последнему из очереди. — Оба его лучших друга здесь.

Я в тысячный раз сглотнула, пытаясь прогнать постоянный комок в горле, наблюдая за ним. Он стоял крепко и уверенно, справляясь с тем, с чем не справилась я, хотя его горе не уступало моему. Он просто был настолько сильным.

Вскоре на скамейке остались только Бекетт, Мэйзи и я, сидящие лицом к дому, который Бекетт построил для нас.

— Вы готовы? — спросил Бекетт. — Мы можем пробыть здесь столько, сколько захотите.

Мне было невыносимо смотреть, как они засыпают грязью моего маленького мальчика, заслоняют солнечный свет на его лице. Это было слишком неправильно.

— Да, пойдемте.

Мы прошли мимо места, где рабочие закапывали Кольта, и я остановилась у надгробия Райана, положив руку на гладкую гранитную поверхность.

— Теперь он с тобой. И я знаю, что ты никогда не хотел быть родителем, но ты должен им стать, хотя бы ненадолго. Пока мы не окажемся там. Убедись, что он играет. Научи его всему, что он хочет знать. Обнимай его и люби. Он твой на некоторое время, — мое зрение затуманилось и Бекетт взял меня за руку. Я повернулась и увидела Мэйзи, стоящую на коленях у края могилы Кольта, ее плечи тряслись. Я двинулась вперед, но Бекетт остановил меня.

— Дай ей секунду.

Я услышала ее тоненький голосок, говоривший с ним. Я не могла разобрать слов, но знала, что это было только для них двоих, как и многое другое, пока он был жив. Бекетт стоял молча, поддерживая меня, пока Мэйзи не была готова.

Как попрощаться с человеком, который разделил с тобой душу? Кто был с тобой в каждом ударе сердца?

Она встала, высокая и уверенная, затем повернулась к нам с грустной улыбкой. Потом она вытерла глаза и перестала плакать.

— Теперь с ним все в порядке. Мы оба в порядке.

И почему-то я знала, что она говорила серьезно. Она обрела покой с той уверенностью, которая может быть только у ребенка.

Мы вернулись в дом. Ада организовала прием в главном доме, поэтому в моем было тихо и пусто, что мне как раз и было нужно. Я отправила Бекетта в дом вместе с Мэйзи и просто сидела, стараясь просто существовать. Хавок лежала у меня под боком, положив голову мне на колени, а я пропускала воздух через легкие, сосредоточившись на простых механизмах жизни.

В дверь постучали, и вошел капитан Донахью.

— Прости, что беспокою. Я не могу представить, что ты чувствуешь, и не буду притворяться, что знаю, — он встал передо мной, а затем опустился на уровень моих глаз. Так похоже на Бекетта.

— Я знаю, что сейчас не время, но мы уезжаем и я не знаю, когда вернусь в Теллурид. Так что — это для тебя, — он протянул мне белый конверт с почерком Бекетта. Он был адресован мне.

— Что это? — спросила я, разворачивая бумагу.

— Пока не читай. Сейчас не время. Некоторые ребята попросили меня сохранить их последние письма. Я сохранил письмо Мака для Джентри, а письмо Джентри — для тебя.

— Для меня?

Он кивнул.

— Я оставляю это тебе на случай, если ты начнешь чувствовать себя потерянной или забудешь, как сильно он тебя любит. Как я уже сказал, не сейчас. Но когда-нибудь.

Он ушел, но я не помнила ни его ухода, ни возвращения кого-либо еще. Я сосредоточилась на ровном ритме дыхания, считая до десяти, пытаясь пережить боль. Я сидела, пила воду, которую мне приносили, ела приготовленную еду и притворно улыбнулась, когда Мэйзи сказала, что пора спать.

Я взяла себя в руки, чтобы уложить ее. Я зачесала пальцами ее волосы за ухо и положила руку ей на грудь, когда она задремала, день взял свое с ее крошечного тела. Биение ее сердца придавало силы моему, знание того, что она все еще здесь, потому что я чертовски сражалась, чтобы сохранить ей жизнь.

Но Бог не дал мне такого шанса с Кольтом.

Я нашла Бекетта в коридоре, прислонившегося к двери в комнату Кольта.

— Это похоже на какую-то жестокую шутку, — сказала я, напугав Бекетта. — Как будто это все не по-настоящему.

Он снова повернулся ко мне.

— Я все жду, что найду его здесь. Как будто я могу сказать Хавок, чтобы она его искала, и он выскочит, где бы ни прятался.

Я кивнула, слова не шли у меня из головы.

— Давай пройдемся, — предложил он.

Я не стала возражать, и мы вышли на улицу, свежий воздух жалил мои влажные, израненные солью щеки. На острове мой сын лежал рядом с моим братом, а я все еще не могла осознать реальность происходящего. Туман, окружавший мой мозг, начал рассеиваться с дуновением ветерка с озера, впервые за несколько дней оставляя место для других эмоций.

Это было нечестно. Ничего подобного. Кольт заслуживал лучшего.

— Я так боролась за Мэйзи, — сказала я, упираясь руками в деревянные перила своей лестницы. — Я твердила, что нужна ей, и что с Кольтом все будет хорошо, но Мэйзи умирала. Как же это было глупо, черт возьми! — мой голос сорвался.

Бекетт прислонился к перилам и слушал, словно знал, что я не жду ответа.

— Все эти процедуры, поездки и пребывание в больнице, просто попытки сохранить ей жизнь, спасти от монстра внутри нее. Весь этот страх и радость, когда у нее наступила ремиссия. Все эти эмоции… а потом происходит это. Он падает всего в нескольких милях от нашего дома и умирает, прежде чем я успеваю с ним попрощаться.

Его рука накрыла мою на перилах.

— Почему у меня не было возможности бороться за него? У меня должен был быть шанс. Где были его врачи? Где его лечение? Где его папка и график? Где черт возьми была я? Неужели я променяла его жизнь на ее? Так вот что произошло?

— Нет.

— Вот на что это похоже. Как будто все худшие кошмары, которые я видела о Мэйзи, готовясь потерять ее, только что сбылись с Кольтом, но это хуже, чем все, что я могла себе представить. Два года я боролась за жизнь Мэйзи, но при этом старалась сделать каждый момент особенным, ведь он мог стать для нее последним. Я была так занята, глядя вслед несущемуся на Мэйзи товарному поезду, что потеряла из виду Кольта, и теперь он потерян. Я потеряла его.

— Он знал, что ты любишь его, — мягко сказал Бекетт.

— Знал? Я все время прокручиваю в голове то утро. Мы так торопились, и я обняла его, я помню это, но не думаю, что сказала, что люблю его. Он так быстро убежал, а я ничего не успела сказать. Я думала, что увижу его позже. Почему я не остановила его? Почему мы не легли спать позже? Он бы опоздал на автобус. Почему я не обнимала его дольше? Это было так быстро, Бекетт. Все. Вся его жизнь пролетела так быстро, а я забыла сказать ему, что люблю его.

— Он знал.

Я покачала головой.

— Нет. Я пропустила его спектакли, игры, проекты, и месяцы его жизни, потому что выбрала Мэйзи, и он это знал. Я всегда выбирала Мэйзи, потому что не знала, что он будет единственным, кто уйдет. Какая мать так поступает? Постоянно выбирает одного ребенка вместо другого?

— Если бы ты этого не делала, мы бы сейчас хоронили двоих детей. Элла, это не твоя вина. Ты не променяла Кольта на Мэйзи. Ты не променяла его на Мэйзи, не потеряла его, потому что чертовски боролась за нее. Это был… я даже не знаю. Это был несчастный случай.

— Нет никакой причины! Никакой. Нет войны, чтобы сражаться, нет способа бороться с тем, что только что произошло. Все закончилось еще до того, как я поняла, что началось. Я не могла бороться за него. Я бы сражалась, Бекетт. Я бы боролась.

Бекетт вытер слезы, которых я не чувствовала.

— Я знаю, ты бы боролась. Я никогда не встречал женщину, которая сражалась бы так, как ты. И я знаю, что тебе это не поможет, но я боролся. Я сделал все, что от меня зависело, а когда этого оказалось недостаточно, я лег и обнял его за нас обоих. Он был не один. Ты не бросила его. Ты никогда его не бросала. Ни во время болезни Мэйзи, ни в день экскурсии.

Боль захлестнула меня с головой. Я не могла представить, что она когда-нибудь уменьшится или что с ней можно будет жить день за днем.

— Я не знаю, как дышать. Как встать завтра.

Он обхватил меня сзади и положил подбородок мне на макушку.

— Мы разберемся с этим вместе. И если ты не сможешь дышать, я сделаю это за тебя. По одному утру за раз. Минута за минутой, если понадобится.

— Почему ты так уверен?

— Потому что одна очень мудрая женщина сказала мне однажды, что со Вселенной нельзя договориться, какой бы здравой ни была твоя логика. И что мы можем либо дышать через боль, либо позволить ей сформировать нас. Так что я уверен, что мы будем делать вдох за вдохом, пока боль хоть немного не утихнет.

— Это никогда не пройдет.

— Нет. Я буду скучать по нему каждый день. Может быть, мы потеряли немного нашего солнечного света, но Мэйзи здесь, и возможно без Кольта будет не так светло, но и не совсем темно.

Он был прав. Я понимала это умом, но сердце все еще не хотело видеть дальше следующих пяти минут.

— Капитан Донахью заходил к нам. Он хотел попрощаться. Думаю подразделение уезжает, — осторожно сказала я. Если Бекетт и собирался уехать, то именно сейчас. Сейчас Теллурид был мучительным местом.

— Я пожелаю им удачи.

— Ты не хочешь уехать? — моя грудь напряглась в ожидании ответа.

Он повернул меня в своих объятиях так, чтобы видеть мое лицо.

— Нет. Я не хочу. И это все равно не имеет значения. Я подписал бумаги на прошлой неделе. Я ухожу.

— Ты уходишь?

— Я ухожу. К тому же, работа на полную ставку в «Поиске и спасении» имеет очень хорошую страховку, — он улыбнулся мне полуулыбкой.

— Ты не уйдешь.

— Даже если ты меня выгонишь, я все равно буду спать у твоей задней двери. Я никогда тебя не брошу, — в его голосе и глазах отчетливо прозвучала правда.

Я забыла сказать Кольту, что люблю его. Я бы никогда не повторила эту ошибку.

— Я люблю тебя, — сказала я. — Прости, что не говорила этого так долго. Но я люблю тебя. Я никогда не переставала.

— Я люблю тебя, — он поцеловал меня в лоб. — У нас все будет хорошо.

В ту секунду я не чувствовала, что у нас все будет хорошо, но мой мозг знал, что он прав. Потому что в ту короткую секунду, когда он сказал мне, что решил остаться, в моем сердце пронеслась вспышка радости, которую быстро погасило всепоглощающее горе. Но эта вспышка была. Я все еще была способна чувствовать что-то еще, кроме… этого.

Поэтому я забрала свое счастье и спрятала его. Я достану его снова, когда станет не так темно, когда в моей душе появится место для него.

А пока что дышать это все, что я могла делать.

И этого было достаточно.