Поздняя греческая проза

Геродиан — историк, родом из Сирии, автор сочинения "История империи после Марка", в котором чувствуется сильное влияние риторики.

I, 16-11, 7 [Правление Пертинакса]

16. Но все же когда-нибудь должен был настать конец безумствам и тираническому правлению Комода. Этому суждено было случиться в день Нового года. Римляне чтят этот праздник и связывают его с древнейшим италийским божеством[571]. Миф рассказывает, что Крон, лишенный Зевсом власти, сошел на землю, стал гостем этого бога и тайно скрывался у него, так как трепетал перед могуществом сына. Тамошняя земля поэтому заимствовала свое наименование с греческого и зовется Лациум;[572] поэтому также до сих пор празднуются сначала Кронии в честь бога-беглеца, а затем наступление нового года — в честь местного италийского бога: его изображают двуликим, ибо он — начало нового и конец старого года; в день этого праздника римляне особенно приветливо встречаются, пожимают друг другу руки и обмениваются подарками, монетами и. всевозможными благами земли и моря. Должностные лица, именами которых обозначается год[573], впервые на весь этот срок облекаются в пурпурные одежды, народ веселится. Во время этого торжества Комод задумал, вопреки обычаю, совершить свой праздничный выход не из дворца, а из гладиаторских казарм, и предстать перед римлянами не в благородном императорском пурпуре, но вооруженным, в сопровождении гладиаторов. Император рассказал о своем намерении любимой наложнице Марции; она жила во дворце, как законная супруга, и пользовалась всеми подобающими супруге императора почестями, за исключением того, что перед ней не носили огонь[574] Марция, узнав об этом странном и недостойном желании Комода, пробовала отговорить его и, упав к его ногам, слезно умоляла не оскорблять достоинства римской державы и не рисковать жизнью, доверяясь гладиаторам и прочему сброду. Однако мольбы ее ни к чему не привели, и Марция с плачем удалилась. Комод же послал за префектом претория Летом и кубикулярием[575] Эклектом и приказал позаботиться об устройстве ему ночлега в гладиаторских казармах, откуда он собирался проследовать на торжественное жертвоприношение и в полном вооружении предстать перед римлянами. Они тоже упрашивали Комода и старались отговорить его от недостойного императора поступка.

17. Но Комод с досадой отослал их и удалился в свои покои отдохнуть: в полдень он обычно ложился спать. Здесь он достает таблички из липового дерева (от долгого употребления они свободно закрывались на обе стороны) и вписывает имена тех, кого он той ночью решил предать смерти. Первой значилась Марция, затем Лет и Эклект, за которыми следовал длинный перечень знатнейших сенаторов. Комод хотел устранить всех этих еще оставшихся в живых стариков, друзей отца, стряшась в их лице свидетелей своих позорных деяний. Имущество казненных он предполагал раздать, разделив между воинами и гладиаторами, чтобы первые заботились о его безопасности, а вторые о забавах" Исписанные таблички Комод бросает на кровать в уверенности, что в спальню никто не войдет. А в эту пору во дворце жил маленький мальчик, каких принято держать в богатых римских домах; они ходят без одежды и украшены только золотом и драгоценными камнями. Комод очень любил его и нередко оставлял с собой спать; мальчика даже звали Филокомодом из-за привязанности к нему императора[576]. И вот, избалованный ребенок, когда Комод, по своему обыкновению, отправился в бани или на пиршество, как всегда входит в спальный покой, забавы ради берет с кровати таблички и бежит с ними прочь. По воле богов, однако, он сталкивается с Марцией. Она с поцелуями прижимает мальчика к себе (Марция тоже любила его) и отнимает таблички из страха, как бы Филокомод, играя, по детской неразумности не испортил нужную вещь. Узнав же почерк Комода, Марция, естественно, спешит взглянуть на таблички. Роковой смысл написанного и то, что ее именем открывался список обреченных казни, а далее следовали имена Лета, Эклекта и еще многих других, исторг из ее груди стон. — Хорошо, Комод, — сказала она, — вот благодарность за мою любовь и привязанность, за то, что я столько лет терпела от тебя грубости и обиды. Пьяница, теперь ты заплатишь за все! — С этими словами Марция посылает за Эклектом: как кубикулярий он имел к ней доступ, и говорили даже об их связи. Марция протянула ему таблички и сказала: — Смотри, какой ночной праздник ждет нас. — Эклект читает и, потрясенный, тут же запечатывает вновь (египтянин родом, он привык дерзать, действовать и отдаваться порывам гнева) и с верным человеком отсылает Лету. Тот, тоже в волнении, спешит и Марции якобы для того, чтобы обсудить распоряжения Комода о его ночлеге в гладиаторских казармах. Под этим предлогом они собираются во дворце и решают опередить Комода быстротой действий, чтобы не стать его жертвами, поскольку обстоятельства не допускают медлительности и раздумий. Поэтому было постановлено отравить императора; Марция обещала сделать это безотлагательно — ведь она обычно смешивала для Комода первую чашу вина, чтобы напиток, поданный руками возлюбленной, казался ему приятнее на вкус. Когда император возвратился после омовения, Марция всыпала в чашу яд и, подлив душистого вина, протянула ему. Он спокойно выпил, не подозревая ничего, так как чувствовал жажду после долгого купания и борьбы с дикими зверями. Комод тотчас ослабел, и его стало клонить ко сну; решив, что это вызвано усталостью, он лег, а Зклект и Марция под видом заботы о покое императора распорядились, чтобы все разошлись. После неумеренных возлияний Комода нередко одолевала такая сонливость. Так как он часто посещал бани и много раз на дню трапезовал, у него не было определенного времени для отдыха — ведь Комод постоянно, подчас даже неохотно, предавался сменяющим друг друга и разнообразным удовольствиям. Немного полежав, император, когда яд проник в желудок и внутренности, почувствовал дурноту, и у него началась сильная рвота: исторгала яд либо пища, съеденная во время питья, либо заблаговременно, как это делают цари перед всякой едой, принятое противоядие. Так как рвота не прекращалась, заговорщики стали опасаться, что Комод, извергнув яд, придет в себя, и тогда всем им не миновать гибели. Поэтому, суля великие награды, они уговаривают некоего юношу по имени Нарцисс (он был человеком решительным и сильным) удавить Комода. Тот входит к императору, ослабевшему от яда и выпитого вина, и душит его веревкой. Таков был конец Комода; он правил после смерти отца тринадцать лет, был самым родовитым из своих царственных предшественников, отличался среди современников самой красивой наружностью и удивительной соразмерностью сложения; если же говорить о его воинских качествах, он не уступал никому меткостью и силой руки; однако, как я уже упоминал, позорные пороки пятнали эти его природные достоинства.

II. 1. Чтобы убийство не было обнаружено дворцовой стражей, Заговорщики, покончив с Комодом (об этом рассказано выше), завязали труп в какое-то покрывало, а двое преданных им рабов вынесли его из спального покоя, сделав вид, что выносят какую-то утварь. Носильщики шли через самую гущу стражников; правда, одни спали после выпитого вина, еще бодрствующих клонило ко сну, и они, опираясь на копья, клевали носом, а третьим было безразлично, что именно выносят из спальни. Так под покровом ночи тело императора было тайно доставлено за ворота дворца, погружено на повозку и перевезено в аристион[577]. Лет, Эклект и Марция стали совещаться о дальнейших действиях, и было постановлено объявить, что император скоропостижно скончался от удара. Объяснение это, по их мнению, должно было показаться правдоподобным, так как неслыханное чревоугодие Комода давно было общеизвестно. Затем заговорщики решили найти пожилого и рассудительного преемника власти, чтобы и самим избегнуть опасности, и всем дать отдых от жестокой и безудержной тирании. Взвесив все, они сочли, что наиболее подходящий — Перти-накс. Он был родом из Италии, не раз отличался на военном и государственном поприще, воздвиг множество трофеев в честь своих побед над германцами и живущими на востоке варварами и, среди близких императору Марку лиц, единственный был пощажен Комодом, который не предал казни этого наиболее заслуженного из сподвижников и военачальников Марка — то ли потому, что у него не поднялась рука на почтенного старца, то ли по причине его бедности. Ведь заслугой Пертинакса было и то, что, занимая самые высокие должности, он обладал ничтожным, сравнительно с другими, имуществом. Глубокой ночью, когда все спало, к этому Пертинаксу, в сопровождении еще нескольких Заговорщиков, отправляются Лет и Эклект. Так как ворота его дома оказались запертыми, они будят привратника. Тот, открыв и увидев перед собой вооруженных людей и префекта претория (привратник узнал Лета), в ужасе сообщает об их приходе хозяину. Пертинакс приказывает ввести пришедшего, добавив, что пробил наконец роковой час, которого он давно ожидает. Говорят, что он проявил удивительное хладнокровие и даже не поднялся с постели, а оставался в прежнем положении, хотя полагал, что ему угрожает смерть, и, не изменившись в лице, обратился со следующими словами к вошедшему в сопровождении Эклекта Лету: — Уже много ночей я ждал такого конца и удивлялся, почему Комод медлит: ведь я единственный из друзей его отца, который оставался в живых. Чего вы колеблетесь? Исполните приказ и избавьте меня от тягостного ожидания и постоянного страха! — Лет отвечает: — Пертинакс, не говори слов, недостойных тебя и прожитой тобой жизни. Мы пришли не ради твоей погибели, а чтобы спасти себя и римскую державу. Тиран За все заплатил сполна и ныне мертв; ему самому пришлось претерпеть то, что он готовил нам. Мы здесь, чтобы вверить тебе императорскую власть, ибо ты в сенате самый почтенный вследствие жизненной мудрости, великих заслуг и старческих седин, а кроме того, тебя любит и почитает народ. Поэтому мы уверены, что он обрадуется нашему выбору, а мы благодаря этому выбору обретем спасение. — Пертинакс ответил: — Не глумитесь над стариком и не думайте, что я так малодушен. Меня вовсе не нужно обманывать, чтобы убить. — Если не веришь, — возразил Эклект, — прочитай вот эти таблички (ты, надеюсь, узнаешь почерк Комода — ведь тебе он хорошо знаком), и ты поймешь, что мы избегли страшной опасности и не обманываем тебя, а говорим чистую правду. — Тогда Пертинакс пробегает глазами написанное и, поверив Лету и Эклекту, которые и раньше были его друзьями, и узнав о содеянном, дает согласие.

2. Было решено прежде всего отправиться в лагерь преторианцев, чтобы заручиться их поддержкой. Как префект претория Лет надеялся склонить воинов на сторону Пертинакса, и вот, в сопровождении остальных присутствовавших в доме, они поспешили туда. Тем временем миновала большая часть ночи. Так как был канун праздника, все нужно было завершить еще до рассвета, поэтому заговорщики рассылают верных людей с сообщением о смерти Комода и о том, что Пертинакс направился в лагерь преторианцев, чтобы утвердить за собой императорскую власть. Когда эти вести распространились в городе, весь народ был охвачен радостным неистовством и ликовал, словно на вакхическом празднестве; каждый спешил сообщить долгожданную новость близким, особенно если они занимали высокие должности или были богаты, так как все знали, что против них Комод особенно злоумышлял. Люди бежали к алтарям и в храмы, чтобы возблагодарить богов; повсюду слышались различные возгласы: одни кричали "тиран убит", другие — "не стало гладиатора", третьи хулили Комода еще сильнее. Если прежде людей удерживал от Этого страх, то теперь, при полной безнаказанности и свободе, легко произносились самые страшные слова. Множество народу бросилось к лагерю преторианцев, так как все боялись, что те воспротивятся власти Пертинакса. Можно было ожидать, что правление нового императора будет умеренным, и он не станет покровительствовать воинам, которые, служа тирании, привыкли к грабежам и насилиям. И вот, чтобы принудить преторианцев признать нового императора, народ толпами стекался к их лагерю. Туда тем временем прибыли Лет и Эклект, сопровождавшие Пертинакса. Префект претория созвал воинов и обратился к ним с такой речью: — Комод, наш император, скончался от удара. Виновен в этой смерти не кто иной, как он сам. Всякими благими советами он неизменно пренебрегал и, избрав свой, известный вам образ жизни, погиб, задохнувшись от груза вина и яств.

Комода постиг конец, определенный ему судьбой. Ведь причина смерти у разных людей разная, но при всех различиях она приводит к одному. На место умершего императора мы вместе с римским народом избрали для вас мужа почтенных лет, рассудительного и испытанной доблести. Старейшие из вас были свидетелями его воинских подвигов, остальные в течение долгих лет чтили и уважали его как префекта города Рима. Судьба в его лице дарует вам не только императора, но доброго отца, поэтому служить Пертинаксу будет радостно и вам, преторианцам, и воинам у берегов пограничных рек и рубежей римской державы, хранящим в памяти его деяния. Теперь вы перестанете откупаться от варваров деньгами: испытав достаточно поражений во времена, когда Пертинакс был военачальником, они, в страхе, покорятся сами. — Не успел Лет кончить, как народ, не сдержавшись, хотя воины еще медлили и колебались, провозглашает Пертинакса императором, называет отцом и всяческим образом прославляет. Тогда к нему присоединяются преторианцы, но с меньшим рвением и единственно по необходимости — ведь со всех сторон их окружали сбежавшиеся в лагерь люди, они были малочисленны и, по случаю праздника, безоружны. На рассвете, после обычной присяги и жертвоприношения, народ и когорты преторианцев в лавровых венках проводили Пертинакса в императорский дворец.

3. Лишь только новый император вступил во дворец, куда его, как было рассказано, ночью сопровождали воины и народ, его стали тревожить тяжелые заботы. Хотя Пертинакс был тверд духом и мужествен, он страшился происшедших событий, но не из опасения за себя (он не раз смело смотрел в глаза даже большей опасности), а так как думал о внезапности происшедшей в государстве перемены и предполагал, что многие знатные сенаторы не потерпят, чтобы преемником высокородного Комода стал человек из ничем не примечательной и не родовитой семьи. Пертинакса одобряли за высокие нравственные достоинства и чтили за военные заслуги, однако происхождением он значительно уступал патрициям. Поэтому с наступлением дня он отправился в сенат, не разрешив нести перед собой священный огонь и другие знаки императорского достоинства, пока сенаторы не выскажут своего мнения. Когда же при его появлении все единодушно приветствовали Пертинакса, именуя его императором и августом, он стал отказываться от власти, ссылаясь на свои преклонные годы, и заявил, что многие патриции являются более достойными преемниками императора, чем он. С этими словами Пертинакс взял за руку Глабриона и подвел его к трону. Глабрион был знатнейшим патрицием (он возводил свой род к Энею, сыну Афродиты и Анхиза) и дважды избирался консулом. В ответ Глабрион сказал: — Я, кого ты считаешь самым достойным, уступаю тебе права и вместе со всеми остальными вверяю всю полноту власти. — Тут сенат стал настаивать и уговаривать Пертинакса; тогда в сомнениях и нерешительности он взошел на трон и обратился к присутствующим с речью: — Великая, оказанная мне вашим расположением, и поистине исключительная честь не допускает подозрений в неискренности, напротив, я вижу во всем Этом доказательство и поруку вашей благосклонности. Другому на моем месте это могло бы внушить уверенность в себе, готовность принять вверяемую ему власть и даже надежду, что, при столь великом расположении подданных, бремя государственных Забот окажется не таким тяжким и управление государством не таким неодолимо трудным. Меня же неизмеримость оказанных почестей, в которой я отдаю себе отчет, приводит в замешательство и наполняет мою душу страхом и опасениями, ибо трудно полной мерой воздать за обретение великого блага. Ведь даже для тех, кто получил немного, воздаяние за это большим представляется необходимым. В случае же если сделавший доброе дело первым наложил тем самым на другого непомерно большие обязательства, несоразмерная с услугой расплата покажется не следствием беспомощности, а свидетельством неблагодарности и бесчувственности. Я знаю, что мне предстоит безнадежное соперничество, если я захочу быть достойным оказанной мне чести, ибо первенство определяется не местом, которое занимает человек, а его поступками, если он не хочет это первенство посрамить. Известно, что чем ненавистнее дурное прошлое, тем больше надежд сулит будущее. Страшное событие всегда долго помнится (то, что опечалило нас, не легко стирается из памяти), радостное же, едва мы им насладились, тотчас улетучивается из человеческого сознания; поэтому свобода радует не столь сильно, как угнетает рабство. Действительно, человек не благодарит судьбу, если его имущество в безопасности, считая, что пользуется тем, что ему принадлежит, но, потеряв его по чьей-нибудь злой воле, вовек не простит этого обидчику. И в том случае, когда в общественной жизни происходит перемена к лучшему, никто не считает, что она распространилась и на него, потому что каждый в отдельности не заботится об общем благе и видит в нем мало проку для себя, если что-нибудь в касающихся его делах складывается вразрез с его желаниями. Люди, привыкшие к роскоши из-за беспорядочно сыплющихся щедрот тирана, считают переход к более умеренному и непритязательному образу жизни, вызванный ограниченностью денежных средств, не следствием разумной бережливости и рассудительности правителя, а жалкой мелочностью и крохоборством. При этом они не задумываются над тем, что источником расточаемых без разбора богатых дарений являются грабежи и насилия. Напротив того, дарения по обдуманному выбору, согласно заслугам человека, если отказаться от непозволительной роскоши и не пополнять казну неправым путем, должны приучать к разумному сбережению справедливо добытого. Вам надлежит поддерживать меня в этом и считать управление государством нашей общей заботой; поскольку же вам предстоит служить не тирании, а аристократии, исполнитесь сами упований па лучшее и обещайте их свершение тем, кем вы управляете. — Речь Пертинакса встретила одобрение, и, приветствуемый благими пожеланиями, стяжав всяческие знаки почета и уважения, он в сопровождении сената проследовал в храм Юпитера и остальные храмы, чтобы принести жертвы в ознаменование своего вступления на престол, а затем возвратился во дворец.

4. Когда стало известно содержание речи Пертинакса в сенате и его послание к народу, все ликовали, надеясь, что обрели скорее почтенного и мудрого наставника и отца, чем императора, ибо, стремясь установить порядок, он запретил воинам применять насилие против граждан, иметь при себе секиры и наносить удары прохожим, одним словом, пытался установить повсюду спокойствие и благопристойность; во время выходов и в судах Пертинакс проявил кротость и мягкость нрава. Стремлением подражать императору Марку он радовал пожилых своих подданных, напоминая им о его правлении; остальных же новый император без труда расположил к себе, когда жестокости и произвол тирании сменила размеренная, не омраченная заботами жизнь. Слух о его мягкости достиг всех подвластных и союзных Риму народов, всех воинских лагерей и подвигнул их всех прославлять Пертинакса, как бога. Варвары, которые раньше пытались сбросить с себя ярмо и восставали, добровольно подчинялись ему в страхе перед памятной им по прежним походом доблестью Пертинакса и в уверенности, что император незаслуженно не нанесет никому обиды, но, воздавая всем по заслугам, чужд как недостойного лицеприятия, так и проявлений жестокого насилия. Отовсюду стекались посольства, ибо весь мир разделял радость римлян по поводу правления Пертинакса. Все ценили мягкость и умеренность императорской власти как в общественных, так и в частных делах. Одна только преторианская гвардия была недовольна всем, что одобряли в новом императоре остальные. Ведь теперь преторианцам не разрешалось грабить и бесчинствовать; они были введены в границы умеренности и порядка и видели поэтому в мягкости и кротости правления оскорбление своего достоинства и попрание своих неограниченных прав, с которым не могли примириться. Постепенно преторианцы начали проявлять строптивость и перестали выполнять приказания Пертинакса. Не прошло еще двух месяцев со дня его прихода к власти — а за это время император сделал много мудрого и полезного и сумел внушить своим подданным добрые надежды, — как враждебная судьба безжалостно все это опрокинула и не позволила свершиться его замечательным начинаниям, необходимым для общего блага. Ведь, став императором, Пертинакс сразу же предоставил гражданам право забрать в свои руки столько невозделанной земли и в самой Италии, и за ее пределами, сколько каждый пожелает и сможет, даже если она императорская собственность, и всем, кто действительно обрабатывает эту землю, позволил считать ее своей. Кроме того, он на десять лет полностью освободил этих людей от налогов и навечно утвердил их в правах. Пертинакс также запретил называть императорскую собственность принадлежащей лично ему, ссылаясь на то, что это не частное владение императора, а общее достояние всего римского государства. Восстановив старый свободный порядок, он отменил пошлины, которые в период тирании для обогащения императорской казны взимались на берегах рек, в гаванях и на дорогах. Пертинакс, как это следует из его образа мыслей, предполагал еще дальше пойти по этому пути, когда изгнал из Рима доносчиков, отдав приказ преследовать их всюду, чтобы освободить граждан от угроз разнузданного коварства и опасности ложных обвинений. Сенат и граждане обрели надежду на спокойную и счастливую жизнь. Император был таким поборником непритязательности и гражданского равенства, что не разрешил своему сыну, уже юноше, переселиться из отцовского дома во дворец, но заставил посещать обычную школу и гимнасий и делать это наравне с другими, не проявляя надменности и чуждаясь роскоши.

5. В это счастливое и благополучное время роптали только преторианцы, вспоминая о недавних грабежах и насилиях... <..текст испорчен..> Они решили избавиться от неугодного и ненавистного им императора и вручить власть тому, кто бы вновь предоставил им безнаказанность и ничем не ограниченную свободу. И вот неожиданно, когда все было спокойно и никто не подозревал ничего дурного, они в припадке ярости и бессмысленного озлобления покинули лагерь и среди бела дпя с копьями наперевес и обнаженными мечами устремились ко дворцу. Слуги, испуганные неожиданным и дерзким нападением, а также и тем, что, малочисленные и невооруженные, они должны были противостоять многочисленному и вооруженному войску, растерялись, покинули свои места и бросились бежать — кто через ведущую со двора на улицу дверь, кто через другие выходы. Однако несколько преданных императору прислужников предупредили его о грозящей опасности и побуждали покинуть дворец, чтобы искать защиты у народа. Он же не послушался их полезного в этих грозных обстоятельствах совета и не пожелал бежать или скрыться где-нибудь, считая подобный поступок малодушным, неблагородным, несовместимым ни с императорским достоинством, ни со всей прожитой жизнью и совершенными им делами. Напротив того, Пертинакс решил пойти навстречу опасности и обратиться к преторианцам, надеясь успокоить их и заставить одуматься. И действительно, покинув свои покои, он появился перед воинами, чтобы узнать о причине возмущения и образумить их. При этом Пертинакс сохранил спокойствие и достоинство, приличное императору, не выказав ни малодушия, ни растерянности, ни искательности. — Меня, достойно дожившего до глубокой старости, — сказал он, — не страшит смерть от вашей руки: ведь конец сужден каждому человеку.

Но если вы, стражи и защитники императора в опасностях, превратитесь в его убийц и запятнаете руки кровью своего согражданина, более того, своего императора, смотрите, как бы это нечестивое дело не обернулось для вас злой бедой в будущем. Я не нанес вам никакой обиды. Может быть, вы гневаетесь из-за смерти Комода, но ведь он человек, и кончина его поэтому естественна. Если вы думаете, что он пал жертвой злоумышления, я к нему непричастен. Вы ведь знаете, что я вне подозрений и в ту пору был осведомлен обо всем не более вашего, поэтому, если мысль о преступлении не оставляет вас, ищите других виновников. Хотя Комода больше нет в живых, вы получите все, что вам подобает, без насилий над моей волей и грабежей. — Такими речами Пертинаксу едва не удалось образумить воинов; многие устыдились его седин и уже стали расходиться. Но в это время другие напали на него и убили, прежде чем он кончил говорить. Когда столь страшное дело было совершено, преторианцы, боясь расплаты, решили предупредить действия народа, зная, с каким негодованием он отнесется к этому преступлению; они поэтому поспешно возвратились в лагерь и засели там, заперев все ворота и входы и расставив на башнях стражу, чтобы защититься от возможного нападения. Таков был конец Пертинакса, об образе мыслей и жизни которого мы выше рассказали.

6. Когда об убийстве императора стало известно народу, печаль и ужас объяли всех. Люди метались по улицам как безумные, не зная, куда бежать, разыскивали убийц, но не могли найти и покарать их. Особенно опечален был сенат, видевший в случившемся общественное бедствие, так как лишился в лице Пертинакса доброго отца и надежного защитника. Возникали также опасения, что возродится тирания, так как преторианцы, по-видимому, стремились к этому. На следующий и на третий день после убийства народ в страхе попрятался по домам, а люди видные удалились в свои самые отдаленные поместья, чтобы не пострадать от руки того, кто придет к власти. Преторианцы же, убедившись в том, что народ успокоился и никто не отваживается мстить За пролитую ими кровь, продолжали оставаться за закрытыми воротами лагеря, но заставили подняться на стену воинов, обладавших зычным голосом, и объявить, что императорская власть продается и преторианцы обещают отдать ее и силой оружия водворить в императорском дворце того, кто предложит больше денег. Когда это стало известно в Риме, наиболее почтенные и влиятельные сенаторы, а также люди высокородные и богатые, в малом числе еще оставшиеся в живых после преследований Комода, не пожелали приблизиться к преторианскому лагерю, чтобы постыдным образом за деньги купить трон. Но вот некий Юлиан, бывший однажды консулом и слывший человеком богатым, поздним вечером, за трапезой, во время опьянения и разгула (он был известен своим беспутным образом жизни) услышал о решении преторианцев; его жена, дочь и толпа параситов уговаривают его немедля встать из-за стола, отправиться к лагерю преторианцев и узнать, что там происходит. Всю дорогу они настаивают, чтобы он овладел троном; денег у него не счесть, и любого соперника он может победить щедростью подарков. Приблизившись к лагерю, Юлиан стал кричать, что даст, сколько они потребуют — у него кучи денег и сокровищницы доверху набиты золотом и серебром. В это же самое время, чтобы купить себе императорскую власть, сюда, к преторианским укреплениям, пришел и Сульпициан, отец жены Пертинакса, тоже бывший прежде консулом и префектом города Рима. Но воины не открыли ему ворота из опасения, что, как свойственник Пертинакса, он идет на хитрость, чтобы отомстить за его убийство. Юлиану, напротив того, спустив со стены лестницу, помогли подняться на укрепление: открыть ворота преторианцы не хотели, пока не узнают, велика ли сумма, которую он собирается уплатить. Оказавшись в лагере, Юлиан посулил восстановить память Комода, его статуи, уничтоженные сенатом, и все те преимущества, которыми преторианцы пользовались при нем, а каждому в отдельности обещал дать столько денег, сколько им и не снилось, причем произвести расплату немедленно, послав За своей казной. Поверив этим словам и обрадовавшись посулам, преторианцы провозглашают Юлиана императором и настаивают, чтобы к его личному и родовому имени было присоединено еще имя Комод. Затем они поднимают воинские значки[578], снова прикрепляют к ним изображение Комода и готовятся сопровождать Юлиана во дворец. Когда новый император, еще находясь в лагере, совершил полагающиеся в таких случаях жертвоприношения, воины двинулись, окружив его в количестве, значительно превышающем обычную свиту императора. Ведь он, человек с дурной славой, купил трон за деньги, действуя насильственно и вразрез с волей народа, и потому, естественно, страшился противодействия с его стороны. В полном вооружении, построившись фалангой, чтобы, если придется, тотчас вступить в бой, преторианцы заключили в центр своего императора, подняли над его головой щиты и копья, на тот случай, если кто-нибудь бросит в него камень из окна, и проводили до дворца. Народ не решился на враждебные действия, но воздержался также и от обычных приветственных возгласов; стоя поодаль, люди возмущались и поносили Юлиана За то, что он купил императорский трон. Тогда впервые пошатнулись нравы преторианцев: они стали ненасытно и постыдно корыстолюбивы и потеряли всякое уважение к начальствующим. То обстоятельство, что никто не отомстил им за совершение злодейского убийства и никто не препятствовал постыдной и открытой торговле императорским престолом, стало причиной дальнейшего неповиновения и распущенности; корыстолюбие и презрение к власти дошли до того, что преторианцы перестали останавливаться, даже перед кровопролитием.

7. Юлиан между тем предавался наслаждениям и пьянству; не проявляя интереса к государственным делам, он роскошествовал и погрязал в пороках. Вскоре выяснилось, что он обманул преторианцев и не в состоянии выполнить своих обещаний: ведь Юлиан в действительности не обладал богатствами, какими хвастал, не располагал он также государственными средствами, так как казна была опустошена непомерной расточительностью Комода. Воины, обманувшись в своих надеждах, начали роптать, а народ, почувствовав их настроение, стал относиться к императору презрительно — осыпал бранью при выходах и издевался над его постыдными и сомнительными наслаждениями.

III, 11-12 [Заговор Плавтиана]

11. Плавтиан, принимая в соображение, что Север уже стар и хвор, а Антонин жесток и необуздан, и памятуя его угрозы, предпочел не дожидаться своей участи и опередить Антонина" Многое побуждало его жаждать императорской власти: богатство, никогда прежде в таком изобилии не скапливавшееся у частного человека, расположение войска, почтение подчиненных, пышность, с которой он появлялся на улицах. Плавтиан носил одежду с пурпурной полосой, пользовался уважением, подобающим людям, дважды избираемым консулами, всегда имел у пояса меч — короче, один был отмечен всеми знаками почета. Видя Плавтиана, все трепетали; никто не осмеливался приближаться к нему, а встречные поворачивали назад, ибо шедшие впереди слуги объявляли, чтобы люди не смели останавливаться и смотреть на него, но каждый бы отворачивался и опускал глаза. Север был недоволен, когда ему сообщили об этом, и разгневался на Плавтиана настолько, что ограничил его власть и призывал укротить неумеренную гордыню. Это было для Плавтиана невыносимо, и он решил захватить императорскую власть. Придуманный им план был таков. Среди его воинов был хилиарх[579] по имени Сатурнин, который выказывал Плавтиану исключительное почтение. Даже при том, что все вокруг старались один перед другим угодить Плавтиану, Сатурнин превзошел всех и потому стал пользоваться его особым доверием. Считая хилиарха преданным себе, способным держать в тайне и привести в исполнение его преступные замыслы, Плавтиан однажды вечером, когда все удалились, призвал Сатурнина и сказал: — Теперь для тебя настало время достойно доказать свою преданность и готовность мне служить, а для меня — воздать тебе по заслугам и как подобает отблагодарить. Перед тобою выбор — либо стать тем, кем являюсь теперь я, то есть получить мою власть и занять мое нынешнее место, либо тотчас умереть, если ты откажешься повиноваться. Пусть тебя не отпугивает величие моего замысла и не смущает слово "императоры". Тебе одному дозволяется входить в их спальню, когда наступает твоя очередь нести ночной караул. То, что надлежит сделать, ты можешь осуществить беспрепятственно и тайно, иначе я, поверь, не потребовал бы от тебя этого, а ты не должен был бы повиноваться. Ступай же, войди во дворец под предлогом, что принес от меня срочное и тайное известие, и убей их. Мужайся: не трудно справиться со стариком и мальчишкой, и помни, что, разделив со мной опасность, ты разделишь впоследствии и величайшие почести. — Услышав это, Сатурнин был потрясен, но не потерял присутствия духа; как от человека умного (он ведь был сирийцем, а жители Востока отличаются исключительной сообразительностью) от него не укрылось, что Плавтиан очень возбужден; зная, кроме того, как он могуществен, Сатурнин решил не возражать, чтобы не поплатиться за это жизнью, прикинулся, что сочувствует намерениям Плавтиана, пал перед ним ниц, как перед императором, и попросил письменного распоряжения убить Севера и Антонина: ведь правители, согласно обычаю, в случае убийства без приговора отдают письменный приказ его исполнителям, чтобы те, по совершении, имели на что ссылаться. Ослепленный своими планами, Плавтиан дает такой приказ и отсылает Сатурнина, повелев, как только он покончит с обоими и пока весть не разнесется по городу, послать за ним, чтобы его прежде увидели во дворце, чем услышали о том, что он стал императором.

12. Сатурнин с таким напутствием удалился и, как обычно, беспрепятственно прошел через дворцовые покои; так как он понимал, что невозможно убить обоих императоров, вдобавок живущих на разных половинах дворца, то остановился перед спальным покоем Севера, созвал телохранителей и потребовал, чтобы они ввели его к императору для сообщения вестей, касающихся его жизни и безопасности. Телохранители доложили об этом Северу и по приказу императора ввели хилиарха в спальню. — Я прихожу к тебе, повелитель, — сказал, войдя, Сатурнин, — как думает тот, кто послал меня, твоим палачом и убийцей; в действительности же — по своей воле и желанию, спасителем и другом. Плавтиан жаждет мести и потому приказал мне убить тебя и твоего сына; сделал он это не только словесно, но и письменно: вот его приказ. Я обещал повиноваться, чтобы, в случае моего отказа, он не остановил свой выбор на ком-нибудь другом, и Пришел открыть тебе его коварный замысел. — Эти слова и слезы Сатурнина не сразу убедили Севера: он был сердечно расположен к Плавтиану, заподозрил, что все это лживые наветы и клевета, и полагал, что сын из вражды к Плавтиану и ненависти к его дочери[580] строит против него козни и коварно ищет его гибели. Поэтому он призывает Антонина и корит его за ложное обвинение против верного человека и к тому же свойственника. Антонин клянется, что слышит все это в первый раз; поскольку же хилиарх настаивает на своем обвинении и показывает приказ Плавтиана, Антонин ободряет его и побуждает к дальнейшим разоблачениям. Сатурнин сознает грозящую ему беду: он опасается расположения императора к Плавтиану и понимает, что если злоумышление останется нераскрытым и он не обличит виновника, его ждет страшная смерть. — Какое же еще требуется доказательство, повелитель, — сказал он, — и какие более неоспоримые улики? Дозвольте мне покинуть этот покой, чтобы послать к Плавтиану надежного человека с известием, что дело сделано. Уверенный в своем торжестве, он немедленно приедет сюда, и тогда вы сможете убедиться в правдивости моих слов. Прикажите, чтобы во дворце все сохраняли спокойствие: для успеха предприятия до времени ничего не должно быть известно. — Сказав это, Сатурнин тотчас же поручает одному из наиболее преданных ему людей позвать как можно скорее Плавтиана: оба императора-де убиты и ему необходимо, спешно прибыть, прежде чем эта весть распространится в городе. Ведь когда дворец будет уже захвачен, власть окажется в его руках и люди волей-неволей признают того, кто уже стал императором, а не только намеревается им стать. Поверив словам посланца и исполнившись надежд, Плавтиан, однако, на всякий случай надевает под одежду панцирь, невзирая на поздний час, садится в повозку и в сопровождении нескольких слуг, уверенных, что он по важному делу вызван императором, спешит во дворец. Он беспрепятственно входит (стража ничего о происходящем не знает), ему навстречу идет Сатурнин и, чтобы вернее завлечь в ловушку, приветствует как императора, берет за руку и ведет в тот покой, где, по его словам, лежат тела императоров. Тем временем Север успевает спрятать в спальне наиболее сильных своих телохранителей, чтобы схватить Плавтиана, как только он войдет. Тот, полный надежд, переступает порог спальни и видит перед собою обоих императоров; его хватают. ^Пораженный случившимся, он молит о спасении, оправдываясь тем, что все — ложь, наветы и подстроено врагами. Тут Север начинает укорять его почестями, которые даровал ему, и оказанными благодеяниями, а тот — напоминать о своей прежней верности и преданности. Император был уже склонен поверить словам Плавтиана, как вдруг в разошедшихся складках его одежды блеснул панцирь. Это не укрылось и от Антонина; вспыльчивый, горячий и вдобавок полный ненависти к Плавтиану, он воскликнул: — Что ты можешь возразить против этих двух улик? Ты ночью, без приказа, являешься во дворец и на тебе панцирь! Разве кто-нибудь отправляется на обед или пирушку вооруженным? — С этими словами он велит Сатурнину и прочим обнажить мечи и заколоть Плавтиана как изобличенного изменника. Они, не задумываясь, повинуются молодому императору, убивают Плавтиана и выбрасывают его тело на улицу, всем напоказ, чтобы враги могли над ним надругаться. Такова была смерть Плавтиана; он жил в ненасытной жажде благ и под конец испытал вероломство своего слуги.

IV, 12-13 [Убийство императора Антонина]

12. У императора Антонина было два префекта претория, один, по имени Адвент, уже весьма почтенных лет, человек необразованный, не сведущий в вопросах государственных, но зато отличный воин, другой — Макрин, осведомленный в юриспруденции и прекрасный знаток законов. Император на людях в своих шутках над Макрином постоянно доходил до прямых оскорблений, смеялся над тем, что тот никудышный воин и трус. А когда узнал, что образ жизни Макрина далек от лагерной непритязательности, что он гнушается грубой пищей и питьем, которыми по привычке воина довольствовался император, и при всех обстоятельствах придает значение своей наружности, будь он в простом плаще или в более изысканной одежде, Антонин стал упрекать его в изнеженности и женоподобии и даже грозился убить. Макрина очень задевали эти нападки императора. Однажды — жизни Антонина уже сужден был конец — случилось вот что. Будучи человеком беспокойным, император желал знать не только все людские дела, но пытался проникнуть в дела богов и демонов, а так как везде и всегда видел измену, то вопрошал все оракулы и отовсюду созывал к себе магов, звездочетов и гадателей по внутренностям животных, не оставляя в покое никого из людей этого рода. Однако, подозревая, что все они из лести лгут, он поручил некоему Матерниану (ему Антонин тогда вверил управление Римом), которого считал самым преданным другом и его единственного посвящал во все тайны, созвать для заклинания мертвых самых знаменитых магов, чтобы вопросить о часе своей кончины, а также узнать, не замышляет ли кто-нибудь захватить власть. Матерниан исполнил приказ императора и, то ли действительно передавая слова оракула, то ли из коварства, написал, что к власти стремится Макрин и потому должен быть устранен. Это свое письмо Матерниан запечатывает и вместе с другими, как всегда, передает людям, доставляющим почту и, конечно, ничего не знающим о ее содержании. Они с обычной быстротой прибывают к Антонину как раз в то время, когда он в одежде возничего уже собирается подняться на колесницу, и протягивают пачку писем, в которой было и письмо Матерниана. Антонин, всецело поглощенный мыслью о предстоящем удовольствии, велит Макрину заняться в стороне чтением писем и доложить ему, если будет что-нибудь, требующее его вмешательства, а остальное решить самому. Император часто давал Макрину такого рода поручения. Вот и теперь, сделав это распоряжение, он направился к колеснице. Макрин остается один, распечатывает письма и, натолкнувшись на то, которое заключало его смертный приговор, отчетливо видит грозящую опасность; зная беспощадную жестокость Антонина и понимая, что письмо послужит императору удобным предлогом для расправы с ним, Макрин его уничтожает, а об остальных, согласно приказу, докладывает.

13. В страхе, как бы Матерниан не написал второго письма, Макрин предпочел действовать, не дожидаясь беды. Он отважился на следующее. Среди телохранителей императора был некий гекатонарх[581] по имени Мартиалий, всегда сопровождавший его. Брат Этого Мартиалия несколько дней тому назад был казнен по непроверенному доносу, а самого Мартиалия император оскорбил, назвав его бабой, трусом и прихвостнем Макрина. Тому же было известно, что Мартиалий горько оплакивает смерть брата и задет оскорблениями, а потому он призвал его к себе (Макрин отважился на эт0" так как гекатонарх не раз доказывал свою преданность и, в свою очередь, видел с его стороны много добра) и стал уговаривать при первом удобном случае убить Антонина" Мартиалий с готовностью соглашается, соблазнившись посулами Макрина, а также из ненависти к императору и желания отомстить за брата. Вскоре после этого разговора Антонин, находившийся тогда в месопотамском городе Харан, решил отправиться в храм Луны: местные жители особо чтут ее. Так как храм лежит далеко от города, его посещение превращается в настоящее путешествие. И вот в сопровождении немногих всадников, чтобы не утомлять все войско, Антонин пускается в путь, собираясь сейчас же после жертвоприношения богине вернуться назад. В середине пути потребность желудка заставила императора отослать всех и в сопровождении одного только слуги немного отойти, чтобы облегчиться. Из почтения к императору и естественного чувства неловкости все отвернулись и отъехали как можно дальше. Как только Мартиалий, выжидавший подходящего случая для осуществления своего замысла, заметил, что император один, без свиты, он тотчас, под видом того, что Антонин кивком головы зачем-то подозвал его к себе, быстро приблизился к императору, когда тот стягивал с себя одежду, и поразил со спины скрытым в ладони кинжалом. Удар пришелся под ключицу и оказался смертельным. Так неожиданным образом был убит Антонин, когда он меньше всего этого опасался. Едва император рухнул на землю, Мартиалий вскочил на коня и пытался бежать, но всадники — германцы, любимцы и телохранители императора, находившиеся несколько ближе, чем остальные, первые заметили происшедшее, бросились в погоню и убили Мартиалия дротиками; затем, когда гибель Антонина стала известна остальным, все сбежались, и Макрин первый, стоя над убитым императором, притворно стенал и плакал.