Правый поворот запрещён

9

Богдановск городок небольшой, райцентр. Основан на правом, крутом, берегу реки, левый, плоский, является как бы предпольем, через которое не раз из степи пыталась прорваться рать, но добраться за реку до городских стен на высоком правобережье ей не удавалось. С тех пор он и развивался там, где был заложен. И только спустя четыре века, в наши дни, левый берег стали обживать, но бестолково: хорошие пляжные места, где уже разместились пансионат, дом отдыха, лодочная станция, начали застраивать складами, базами, да еще воткнули рыбокоптильный завод и провели узкоколейку.

В каких-то анналах отыскали упоминание, что якобы двое суток в городке провел Богдан Хмельницкий, ожидая встречи с польским полководой, однако тот не прибыл. Дремал этот городок четыре столетия, покуда в конце шестидесятых не воздвигли в нем по итальянскому проекту завод резиновых изделий, а в середине семидесятых — мехстеклозавод.

Ничего этого Скорик, родившийся и выросший в других местах — в Донецкой области — не знал, и сейчас, сидя в кабинете местного следователя в ожидании приглашенного зама главного технолога завода, разглядывая гравюру с изображением Богдановска в древности, слушал рассказ о нем своего коллеги…

— Ну что же он так долго? — Скорик взглянул на часы.

— Сейчас еще раз позвоню, — следователь взялся за трубку.

Но в этот момент раскрылась дверь.

— Извините, товарищи, еле вырвался, — невысокий, плотный, с круглым щекастым лицом человек вытирал лоб сложенным вчетверо платком, шумно выдвигал стул и, наконец, уселся. Следователь представил ему Скорика:

— Это товарищ Скорик из прокуратуры области. К вам несколько вопросов.

— Да я мало что знаю, — начал было технолог, но Скорик перебил его:

— Как вы считаете, Кубракова приезжала в Богдановск именно к вам на завод?

— К нам, конечно, к нам!

— А почему вы так уверены?

— У нас с нею, как говорится, давняя и постоянная любовь. Мы выполняем ее заказы. Правда, все штучные. На этот раз даже позвонила накануне, в понедельник, что назавтра прибудет. Честно говоря, не очень обрадовала.

— Почему?

— Характер у нее… пусть простит покойница… неуживчивый. Каждая встреча обязательно со скандалом. И в нынешний раз тоже.

— В связи с чем? — спросил Скорик.

— Мы ей уплотнители делали. Нестандартные. Не понравились, вроде жесткие получились, не эластичные.

— Накануне, в понедельник, Кубракова лично вам звонила?

— Нет, директору. А потом уж, когда прибыла, мы и занимались делом.

— Одна она была?

— Да вроде одна. Случалось, кого-нибудь из подчиненных присылала. А когда что-нибудь важное или срочное, сама наведывалась.

— Сколько же вы с нею общались?

— Во вторник после обеда, так, часов с двух до четырех.

— А на следующий день, в среду?

— Нет. Во вторник мы с нею все решили.

— Значит вы считаете, что утонувшая женщина безусловно Кубракова?

— Что значит «считаю»? — он развел руками, как бы опешив от нелепости вопроса. — Я достаточно хорошо ее знал! Да и кофта на ней вязанная та же, что и во вторник была!

Они умолкли. Скорик думал, о чем бы надо еще спросить. Хозяин кабинета деликатно молчал, он уже догадывался, что дело у него заберут в область и в душе был рад этому…

Войцеховский ждал: приближалось время встречи с директором завода Омеляном, а Скорика все не было. К Омеляну они должны были идти вдвоем. Подождав еще минут пятнадцать, мысленно ругнув Скорика, Войцеховский вышел из гостиницы…

Возле черной «Волги», стоявшей у райотдела милиции, прощались двое: заместитель начальника управления угрозыска области подполковник Проценко и начальник отделения Богдановского угрозыска майор Мотрич. Проценко взялся было за ручку дверцы, но, заметив приближающего Войцеховского, остановился:

— Уезжаешь? — подошел Войцеховский.

— Надо. В три часа коллегия. Начальство вызвало.

— Есть что-нибудь новое? — Войцеховский адресовал вопрос обоим.

— Пока ничего, — ответил Мотрич. — Работаем.

— Пытаемся установить тех, кто часто бывает на реке — владельцев лодок, заядлых купальщиков, рыбаков, торговцев раками на рынке… ну, кто там еще?.. — сказал Проценко таким тоном, будто сам этим только и занят.

— Одежда Кубраковой высохла? — поинтересовался Войцеховский.

— Да. Упаковали в бумажный мешок, — ответил Мотрич.

— Пусть положат в мою машину. Труп надо бы отправить в морг областной больницы. Там уж родственники заберут. Транспорт найдете?

— Постараюсь, — ответил Мотрич. — А вы к нам шли, что ли?

— Что же мне делать? Вы люди опытные, только мешать буду, — засмеялся Войцеховский. — Я на завод к Омеляну.

— Садись, Адам Генрихович, подвезу, мне по дороге, — предложил Проценко. Войцеховский сел, машина тронулась.

— Что думаешь, Адам Генрихович, самоубийство, несчастный случай или убийство? — грузный Проценко, сидевший на переднем сидении, тяжко поерзав, повернулся к Войцеховскому.

— А ты как считаешь? — спросил Войцеховский.

— Черт его знает… похоже… — он не закончил, отвернулся.

Войцеховский знал эту манеру Проценко: вроде что-то и сказать хотел, а в сущности — ничего.

— Вот и я так думаю, — внутренне усмехаясь, ответил Войцеховский.

Они миновали переезд, дальше шло загородное шоссе, справа виднелись заводские корпуса.

— Все! Я приехал, у того киоска тормозни, — попросил Войцеховский. Он вышел из машины. — Счастливо! — хлопнул дверцей.

— Жми! — приказал Проценко водителю. Машина рванулась по шоссе, удаляясь от Богдановска.

Директор завода резиновых изделий Лев Иванович Омелян ждал. Секретарша внесла на подносе чайник с кипятком, банку растворимого кофе, сахар, небольшие чашечки и на тарелке сушки.

— Я отниму у вас немного времени, Лев Иванович, — Войцеховский зачерпнул ложечку кофе. — Вы хорошо знали Кубракову?

— Что значит хорошо? Институт их — наш постоянный заказчик. Польза от них копеечная, не те объемы. Так, походя, кое-что делаем им, как говорится, по старой дружбе.

— Одним словом, снисходите.

— Пожалуй. Хлопот больше, чем выгоды. Но куда же их гнать в наше-то время? Никто не захочет с такой мелкотой возиться… Выполняем иногда заказы для лаборатории Кубраковой. Лет десять, как знаком с нею. В особых случаях наведывалась лично.

— Что за особые случаи?

— Если уж что-то больно хитрое, а подчиненным не доверяла.

— А в этот раз?

— Мы ей сделали уплотнители, — не понравились, забраковала. Вот и приехала вправлять мозги, — Омелян покачал головой. — С ней непросто, ей бы мужиком родиться, — он отхлебнул кофе, утер губы. — Дело свое знает, дерется за него со всеми, иногда без правил.

— В каком смысле?

— Не стесняется в словах, иногда забывая, что не все у нее в подчинении и не все обязаны выслушивать. Так сказать, на повышенных регистрах.

— Ну а вы?

— Терпел. Женщина все-таки. Уважал и за одержимость. Хотя в этот раз не сдержался, поругались. Она без моего разрешения пошла в цех и устроила мастеру разнос. Ну, тут я и не стерпел, высказался.

— Так и не помирились?

— Помирились. На следующий день. Что с ней поделать?

— Когда Кубракова приехала к вам?

— Во вторник, пятнадцатого.

— Неожиданно для вас?

— Нет, почему же? Накануне позвонила, договорились, попросила заказать на сутки гостиницу.

— Каким транспортом она приехала?

— Вот этого не знаю. Возможно рейсовым автобусом, а может быть и машиной. Я видел ее в машине на следующий день.

— Тогда давайте по-порядку, Лев Иванович, сначала. В котором часу во вторник она появилась у вас?

— В начале десятого утра. Просидели почти до двенадцати. В перерыв я ее видел в заводской столовой. После двух ею занимался мой зам главного технолога. А после него до конца дня она пробыла у наших химиков в лаборатории.

— А на следующий день?

— Чтоб все подытожить, накануне мы договорились встретиться у меня в 8 утра. Рабочий день у нас начинается в 8.30, но я обычно в 8 уже у себя. До 8.30 мы все решили и она ушла. Через час я уехал в райисполком. Переезд был закрыт и перед шлагбаумом с обеих сторон было полно машин. Когда открыли, все медленно поползли. И во встречном потоке в конце этого хвоста я увидел Кубракову. На выезде из города. Я еще подумал: «Ну, слава Богу, отбыла». Глянул на часы, было 10 утра.

— Вы не помните, какая машина?

— Помню, что красные «Жигули».

— А модель или номер?

— Где там! После стояния у шлагбаума все ринулись, сигналят, спешат. Да и к чему мне это было?

— Она сидела рядом с водителем?

— Нет, на заднем сидении.

— Водителя не запомнили?

— Видел, что мужик. Единственно, что отпечаталось в памяти, это каскетка на нем, белая с зелеными клиньями и светозащитным пластиковым козырьком. Он ее почти на глаза надвинул.

— Солнце было?

Омелян словно споткнулся об этот вопрос, задумался, затем сказал:

— Нет. В эту пору оно еще на Востоке, значит мне в глаза, а встречным в затылок.

— И больше вы Кубракову не видели?

— Нет.

— Лев Иванович, все-таки она, пусть не часто, но приезжала сюда много лет. Не упоминала хоть раз за эти годы, что у нее есть здесь родственники или знакомые?

— Никогда.

— Ну что ж, — Войцеховский поднялся, бросил взгляд за окно. Там вдалеке виднелось шоссе, сталью блестел на солнце асфальт, беззвучно неслись машины. «По этой дороге в то утро она уехала из Богдановска, а домой не прибыла. С кем и куда?», — подумал он…

Гостиница была плохонькая, серое двухэтажное здание, облупившееся крыльцо, проржавевшая, в дырах водосточная труба. Из нее вода, видимо, попадала на стену, и она промокла на всю глубину, отчего синюшное пятно на вздувшихся обоях в номере казалось мокрым.

— Ты где пропадал? Чего это я вместо тебя должен заниматься допросами? — с напускным недовольством спросил Войцеховский.

— Ну не на танцах же я был, — огрызнулся Скорик.

— Куда обедать пойдем?

— Какая разница? Тут, наверное, всюду отрава.

— Скажи, какой гурман! Идем в Дом быта, там есть ресторан…

Ресторан на втором этаже был пуст, похоже, цены всех распугали. Официантка подошла быстро, сразу определив, что эти двое — не местные, своих здешних знала, подала меню. Войцеховский заказал, не долго раздумывая:

— Борщ, котлеты, бутылку пива.

Она записала и терпеливо ждала, пока Скорик изучал меню.

— Мне куриный бульон. Что из цельного мяса есть?

— Говяжья вырезка.

— Ух ты! А почему в меню не указано?

— Ее никто не берет, дорогая. Да и долго ждать, а люди спешат.

— Я не спешу. Значит бульон, вырезку. Что, и деруны есть?

— Есть.

— Давайте!

— И вам пива?

— И мне… Мясо пусть не очень прожаривают.

Она ушла.

— Ты, однако, зануда, — сказал Войцеховский. — Как будто попал к «Максиму» в Париже.

— Кто бы думал, что в районной харчевне можно нормально поесть?

— Да это ж не государственный ресторан, а потребкооперации…

Они ели, обмениваясь новостями, которые каждый добыл.

— В общем почти все одинаково, — подытожил Скорик. — Неплохо. А вот красные «Жигули», на которых Кубракова отбыла, это уже новость. Приятная или нет — вопрос. С кем же она уехала, на чьей машине? — риторически спросил он.

— Ты хотел, чтоб я тебе сообщил номер, серию, модель, фамилию, имя-отчество владельца и с кем он спит? — хмыкнул Войцеховский.

— А что, если он спит с нею? — неожиданно сказал Скорик.

— Я с ним в долю не иду… Характер у нее, видно… Спать с ежихой удовольствие сомнительное.

— От таких стараются побыстрее избавиться.

— У тебя что, опыт есть? — вальяжно откинувшись, Войцеховский с наслаждением пил пиво и курил. — Кубраковой под пятьдесят, — он подмигнул.

— Ну и что?

— Климакс, предзакатная вспышка гормонов, краткая связь с молодым любовником, которого она стала тяготить необузданной страстью. И он решил от нее избавиться… Сюжет для романа-адюльтера. Но и в нашей с тобой жизни встречается… Думать надо. Искать машину и владельца… Что собираешься делать сейчас?

— Допросить администратора гостиницы. А ты?

— Посплю часок. Есть еще, оказывается, «верхний» мост, он вверх по течению, много выше места, где нашли труп. Вот и съезжу к нему. Да и скорость течения хорошо бы знать, — оглянувшись, Войцеховский позвал взглядом официантку.

— Сбросили с моста или в реку сиганула? — спросил Скорик.

— Всяко бывает, сам знаешь… Мне б чего-нибудь вместо поплавка. Разве что эту бутылку от пива. — Девушка, — обратился к официантке, — у вас пиво есть?

— Есть. Крапленое, крымское. Принести?

— Нет, вы посчитайте, что мы тут нагуляли.

— Вместе?

— Отдельно. Добавьте стоимость бутылки, я ее у вас покупаю. А вместо вина, пожалуйста, хорошую тугую пробку от винной бутылки.

Она торопливо кивнула, стараясь понять странную просьбу клиента.

Скорик сидел в каморке-кабинете директорши гостиницы за ее столом, сама же хозяйка и женщина, дежурившая в тот злополучный день, разместились под стеной на стульях.

— Товарищ Омелян заказал ей номер на сутки, — отвечая на вопрос Скорика, произнесла директорша.

— В котором часу она приехала? — спросил у дежурной.

— Я как раз смену принимала. Это в половине девятого. Слышу, остановилась под окном машина, потом эта дама вошла.

— А какая машина?

— Я в них не понимаю. Видела, что красная, да и занята я была, смену принимала.

— Она одна вошла или кто-то сопровождал?

— Одна. Я поселила ее в одноместный номер. Минут через десять она ушла, а вернулась вечером.

— Какие у нее с собой вещи были?

— Небольшая хозяйственная сумка, черная.

— Может быть кто-нибудь ей звонил, заходил сюда, спрашивал ее?

— Звонить-то может и звонили в номер. Этого не знаю. А спрашивать никого таких не было.

— В котором часу гражданка Кубракова покинула гостиницу на следующий день, в среду?

— В семь утра. Рассчиталась и ушла с той же сумкой.

— Вы не видели, эта красная машина ждала ее?

— Нет, никто не ждал. Окно дежурки глядит на улицу, всех кто входит и выходит видно. Одна ушла, а в сквере напротив, где киоск, еще газетку покупала… Вот беда-то какая, — вздохнула дежурная. — Семья, наверное, есть, муж, дети? — спросила осторожно.

— Может быть, может быть, — механически ответил Скорик. Он открыл кейс, чтоб сложить бумаги, и подумал, что надо бы осмотреть номер, в котором сутки прожила Кубракова. Спросил: — Номер после гражданки Кубраковой убирали?

— А как же! — ответила директорша.

— Что ж, на сегодня хватит… — «После уборки там, пожалуй, делать нечего», — подумал.

Уезжали они из Богдановска под вечер, уставшие, молчаливые, вроде перечеркнув и отбросив истекшие полтора дня. И как бы условившись о нежелании говорить о чем-либо, уселись в пустом «рафике» отдельно друг от друга. На сидении у заднего окна валялся бумажный мешок с одеждой Кубраковой.

«Вот он, тот переезд, где Омелян последний раз видел ее», — подумал Войцеховский, когда машина, притормозив, осторожно перевалила через рельсы, минуя будку и поднятый шлагбаум. Вскоре выскочили на автостраду, уходившую плавной дугой влево от реки. Не заметив, проскочили развилку со знаком «правый поворот запрещен», где, отделившись от шоссе, к берегу уходила грунтовка, там, внизу под высоким берегом текла река. Шофер прибавил газу, под колесами ровно и монотонно отозвался асфальт. Войцеховский клевал носом, иногда выплывал из липкой дремоты и на секунду тяжело подняв веки, снова погружался в сладкую пустоту.

Скорик, сняв туфли, положил ноги на противоположное сидение, бездумно смотрел в окно, за которым проносились поля с зелеными полосами еще маленьких капустных кочанчиков…