У Сергея Назаркевича гаража не было. Машину свою — красные «Жигули 2103» он держал за домом, где жил, в проеме между двумя металлическими гаражами соседей — шофера из таксопарка и старика — инвалида войны.
Было воскресенье. Жарко. Вытоптанную площадку покрывала тень от высокого старого платана. Ветерок смел потемневшие опавшие со «свечек» лепестки в кучки к полуобвалившемуся деревянному забору, за которым лежал большой пустырь.
Дверь в металлическую коробку гаража, где стоял старенький «Москвич» таксиста, распахнута, в сумеречной глубине виднелись стеллажи с аккуратно разложенными инструментами, шлангами, баночками, бутылями; сбоку стоял стол с большими тисками, в углу компрессор.
Юрий Лагойда, обнаженный по пояс, в латаных джинсах и стоптанных кедах оглядывал весь этот разумный порядок завистливо, словно хозяин металлической коробки был виноват перед Лагойдой за бардак, царивший в его добротном, кирпичном, на две машины боксе. В нужный момент Лагойда не мог отыскать торцовый ключ или баночку с графитовым порошком.
— Ну, мужики, думайте быстрее, что еще понадобится, — сказал таксист. — Мне ехать нужно, жинка на барахолку собралась.
— Тебе что-нибудь еще, Коля? — спросил Лагойда у Вячина.
— На всякий случай большой газовый ключ и солидола, — ответил Вячин. Он тоже был обнажен по пояс, в старых синих вьетнамских брюках, и сидел на снятом колесе, разглядывая истершуюся тормозную колодку.
— Сосед, немножко тонкой шкурки и грунтовки, — попросил Назаркевич…
В это воскресенье они собрались привести в порядок машину Назаркевича. Вячин — ходовую часть, Лагойда — барахливший замок зажигания, а сам хозяин — зашкурить и загрунтовать кромки крыльев, где появились пятна ржавчины…
Каждый делал свое дело почти молча, иногда перебрасывались фразой-другой. К двум часам дня решили передохнуть, от обеда, предложенного Сергеем Назаркевичем, отказались; но сбегав домой, он все же принес термос с кофе, большие чашки и бутерброды с колбасой и сыром. Перекусив, сели покурить.
— Ты хотя бы поставил противоугонное, — сказал Вячин. — Держишь машину в этом закутке и спишь спокойно? — спросил он Назаркевича.
— А какой выход? До платной стоянки час добираться двумя трамваями.
— У тебя же и правая передняя дверца не запирается, — сказал Лагойда. — Замок надо менять, а зубчатка «съедена».
— Заработаю в кооперативе — куплю «девятку», — засмеялся Назаркевич.
— Таких умников много, — сказал Лагойда. — Знаешь, сколько сейчас «девятка» тянет? Да попробуй еще найди!
— Серега, у тебя, кажется, была пишущая машинка с латинским шрифтом? — спросил Вячин у Назаркевича.
— Есть. Наташа иногда пользуется, когда печатает диссертации медикам. А что нужно печатать?
— Два деловых письма по-польски, — сказал Вячин. — Еду в Польшу, в Жешув.
— За каким чертом, — спросил Лагойда.
— Меня разыскали поляки-мебельщики. Им понравилась наша фурнитура. Прислали приглашение. Может наладим экспорт для них, и они нам чего-нибудь. В общем потолковать надо, проспект им показать.
— Приходи, Наташа напечатает, — сказал Назаркевич. — В Общий рынок вступить хочешь?
— На советском пещерном уровне, — сказал Вячин. — Слушай, Кубракова уже приехала?
— Нет еще… Выбрось из головы, не станет она с тобой даже говорить о лаке. Для нее это — табу.
— Ладно, черт с нею… Ну что, пошли работать? — встал Вячин.
— Сейчас бы вздремнуть после такого кофе, — лениво поднимаясь, сказал Лагойда…