Правый поворот запрещён

39

Вечером мне домой позвонил Миня Щерба:

— Я нашел статью твоей сестры из Харькова. Можешь зайти забрать.

— Спасибо. В понедельник зайду…

Получилось, правда, не в понедельник, а во вторник.

— Привет, Артем. Садись, — он откинулся грузным телом на спинку кресла. — Ну что, победитель, торжествуешь, пьешь по этому поводу коньячок? — сощурился он.

— Ладно тебе, Миня, — озлился я.

— Шучу, шучу… Возвращайся в прокуратуру, а я вместо тебя, засмеялся он.

— Поздновато…

— Тоже верно… Ничего, Скорику этот синяк на пользу пойдет. Тут и я немного виноват, правда, я был в отпуске.

— Ты передай ему: будь я на его месте, все делал бы почти так, как и он. Ну, может, чуть мягче, не столь ретиво. В остальном у нас просто разные роли. Ты понял?

— Это я давно понял.

— Что с делом? — спросил я.

— Лагойда на первом же допросе был душка. Без особого усердия со стороны Скорика торопился все признать, выложить свои грехи: как доставал бериллий, кто и где делал фальшивые кольца, сколько получал за услуги от поляка Бронича… Но о поликаувиле, сукин сын, умолчал. А в конце даже улыбнулся: мол, облегчил я душу, гражданин следователь, и готов нести наказание. Правда, осторожно поинтересовался, какой срок ему грозит. Что скажешь? — хитровато сощурился Миня.

— Не люблю я таких торопливых признаний.

— Я тоже. На этом и последующих допросах Скорик ни разу не касался гибели Кубраковой. Так, полувопросы, полубеседы, уточнения каких-то деталей, мелочей, общие слова, прямо тебе светские разговоры. Скорик расслаблял его, как бы успокаивал, иногда вставляя между словесами нужный вопросик. Как-то вдруг спросил: «Юрий Игнатьевич, а где вы были и что делали двадцатого августа? Скажем, в десять утра?» — и дату и месяц Скорик взял с потолка. Сейчас поймешь, почему. Лагойда сперва опешил, а потом у него искренне вырвалось: «Совершенно не помню! Это же было месяц назад! Где тут в нашей суете упомнить. Разрешите спросить: почему вас интересует именно этот день и час?» — «Наши польские коллеги проверяют показания Бронича», — придумал Скорик. Дальше опять пошел малозначительный треп. А на последующем допросе, позавчера, продолжая ту же трепотню, Скорик к концу, когда почувствовал, что Лагойда подустал, затеял вроде неожиданный разговор о гибели Кубраковой, мол, какие у вас с нею были отношения, показал очки Кубраковой и между делом сообщил: «Она ведь была сперва оглушена газом из баллончика „Метах“». В общем приводил Лагойду в состояние боевой готовности, чтоб у того в каждой извилине появилась Кубракова, чтоб задницу ему бдительность сверлила. Когда Скорик почувствовал, что Лагойда уже в нужной кондиции, спросил: «Юрий Игнатьевич, а утром в среду 16-го июня, где вы были, что делали?» Назвал ему число, день и время убийства. На что расчет? Если наши предположения верны, то Лагойда должен был все время ожидать этот вопрос и, естественно, иметь заготовленный ответ. И он на ходу выпалил: «Сидел дома, зуб у меня разболелся, я даже на работу не пошел». — «Вы уверены, что это было именно в этот день?» — «Абсолютно». «Однако странная у вас память. То, что произошло месяц назад, двадцатого августа, вы запамятовали, а вот в какой день недели, какого числа утром у вас заболел зуб три месяца назад в июне, вы помните. С чего бы это?» — Тут я должен рассказать вам следующее, — закурив, Миня заходил по кабинету. Во время обыска у Лагойды среди всяких бумажек нашли страховой полис. Этот негодяй страховал свою машину. Взглянув на дату, словно уксусу глотнули: 16-е июня, т. е. среда, день убийства Кубраковой! Значит алиби?! И все же Скорик допросил страхового агента, такая бабуля-пенсионерка, подрабатывает. Она страхует его «Жигули» уже семь лет. В тот день, как и договорилась с Лагойдой, пришла к нему в четверть десятого утра. Звонит, значит, в дверь — никто не отзывается. Тут из другой квартиры на лестничной площадке выходит соседка, спрашивает: «Вы к кому?» — Та говорит: «К Юрию Игнатьевичу Лагойде, он ждет меня». — «Не ждет он, еще рано утром уехал». Вторично бабуля из госстраха в тот же день позвонила Лагойде около пяти вечера, он уже был дома, она пошла к нему, оформила полис. Чтоб закрепить это, Скорик допросил соседку. Та говорит: точно, было такое. А на вопрос, откуда у нее уверенность, что это было утром, ведь прошло три месяца, могла забыть, спутать время, сказала: «В начале десятого, когда я уже возвращалась из молочного магазина, женщина эта стояла под дверью и звонила. А занимать очередь за сметаной я ходила в шесть утра, видела, как Юрий Игнатьевич садился в свою машину, отъезжал. Я ему купила бутылку сметаны и молока. Он всегда просит накануне, когда нужно. А в четыре часа занесла ему, слышала, когда он вернулся.» Скорик ему это выложил и тут же закончил допрос; пусть понервничает, пусть перед глазами у него попрыгают вопросительные знаки, пусть гадает: а что мы еще знаем? Лагойда на вопрос Скорика среагировал заготовленной ложью. С чего бы? — Миня остановился, загасил окурок и сам себе ответил: — Этого пока мы еще не знаем, но щелочка для интуитивных блужданий появилась. Люблю, когда ловятся на лжи в самом начале! Возможно, конечно, утренний поспешный отъезд Лагойды к нам не имеет никакого отношения… Черт его знает! Хоть бы Агрба привез из Богдановска что-нибудь. Уже неделю сидит там, роет. Не может быть, чтоб кто-нибудь, кроме Омеляна, не видел красные «Жигули», женщину в них и водителя в каскетке. Но на этот раз не Назаркевича.

— Достаточно водителя в каскетке и красных «Жигулей», даже без женщины, — сказал я.

— Тоже правильно, — согласился Щерба. — Если, конечно, в то утро он был там.

— Ты подскажи Скорику, мне неудобно: я почти убежден, что колпачок от газового баллончика Назаркевичу в машину подкинул кто-то свой, кто знал, что правая передняя дверца не запирается, замок сломался дней за десять до поездки Назаркевича в Богдановск. Человек, подбросивший колпачок, должен был также знать, где обычно Назаркевич держит машину. Таких два места: у дома и на стоянке возле института. Поговорите с Назаркевичем, выясните круг лиц, знавших о поломке замка. Их не может быть много, ну три-четыре человека.

— Захочет ли он разговаривать со Скориком?

— Ну, может, ты… «Пробу» нашли?

— Нет, в бегах он, где-то «партизанит». Дали во всесоюзный розыск… — Артем, — снова хитро сощурился Миня, — скажи честно, как ты нашел этого Агеева?

— Да не искал я его! — соврал я и понял, что Миня не поверил.

— Ну Бог с тобой… Что дома? Внук большой уже?

— Шесть лет. Собираемся в конце недели в отпуск.

— Куда?

— В Евпаторию.

— Отдыхай, я уже свое отгулял, — он встал. — Старые мы уже, а?

— Что поделать…

Из Богдановска Джума вернулся ни с чем.

В субботу жена осталась с детьми, а он отправился на Центральный рынок. Он любил осенние базары, их толчею, шум, пестроту красок — горы овощей, фруктов, местных и привезенных из Молдавии и Кавказа. Джума закупал обычно на всю неделю, в будни времени нет выбраться отсюда. С двумя большими сумками он долго ходил в мясных рядах, торговался, как опытная хозяйка, помня наставления жены: «Ты торгуйся, цены-то — с ума сойти! Как жить дальше будем?!» Купив баранины и говядины, Джума ушел в свои любимые овощные ряды: баклажаны, укроп, петрушка, помидоры, тархун, кинза… Для него обеденный стол без этого — не стол… Некоторые продавцы с Кавказа, постоянно продававшие здесь в сезон, уже встречали Джуму, как своего покупателя, тем более знавшего толк в товаре, отпускали подешевле и провожали с пожеланиями мира его дому…

Купив все, что нужно, стоя с двумя тяжеленными сумками, Агрба еще раз обвел медленным взглядом ближние и дальние ряды с овощами частников, брезгливо посмотрел на морковь, огурцы и капусту в ларьках торговли и словно ощутил их гнилостный запах, шибанувший в нос, когда он ступил на территорию овощной базы в поисках алкаша Усова…

«Усов… Усов… — думал Джума, сидя в троллейбусе. — А что если…»

Дома, поставив сумки на кухне, сказал жене:

— Разбери сама, Надя. Мне нужно по делу съездить в управление…

У себя в кабинете Джума порылся в сейфе, нашел несколько старых фотографий, пожалуй, не вспомнил бы, где и когда изъял их, вложил в конверт и сунул в карман. Затем позвонил Скорику домой. Трубку сняла Катя:

— Джума? Здравствуйте.

— Мне Виктора, пожалуйста.

— А он на работе, Джума…

— Спасибо. — Агрба тут же перезвонил Скорику в прокуратуру:

— Я к тебе сейчас подъеду. Ты долго там будешь?

— До обеда побуду, — сказал Скорик. — Что случилось?

— Ничего. Просто возникла одна мыслишка. Может и зряшная, но прокачать ее нужно… Приезжай.

— То, что Лагойда и «Проба» хорошо знакомы, нам уже ясно. Могли они встречаться в доме у «Пробы»? Вполне. Бутылочка, рюмочка, разговоры всякие под стопку. А разве разок-другой туда не мог заскочить Усов, по-соседски? У него нюх на дармовую выпивку, как у всех алкашей. Что-то он, наверное, мог и услышать, о чем калякают, захмелев, «Проба» и Лагойда, — Джума вопросительно посмотрел на Скорика.

— Что ж, надо попробовать, — сказал Скорик, выслушав Агрбу.

— Фотографии Лагойды, которые изъяли у него при обыске, у тебя?

— Конечно, в деле.

— Надо только подумать, кому заняться: тебе или мне. Он, конечно, настучал «Пробе» о моем визите на базу. Тот не дурак, вычислил, что я не из БХСС. Пожалуй, лучше тебе, Витя. Ты ему сперва запусти что-нибудь насчет хищений. Они ведь воруют на базах, кто больше, кто меньше. Глядишь, затоскует. И остальное, что нужно нам, покажется ему, как вздох облегчения.

— Пожалуй. Я ему сейчас выпишу повестку.

— Возьми фотографии для «кучи», — Джума достал из кармана конверт. Пиши повестку, я по дороге брошу в почтовый ящик. Завтра он и получит.

Повестку Усов получил не в воскресенье, а в понедельник утром: идя на работу, увидел какое-то письмо сквозь дырочки в своем почтовом ящике, удивился, поскольку ни с кем ни в какой переписке не состоял. Сперва этот вызов озадачил его, даже несколько взволновал: с базы в Клинцах они с напарником отломили шесть ящиков огурцов, скинули их, левые, знакомой лоточнице. Навар небольшой, но все же… Но он не думал, что она сгорела: прошло уже столько дней! Может, это насчет «Пробы»? Усов повеселел, на работу можно сегодня не идти, а сходить в пивной бар…

— Да вы садитесь, Владимир Александрович, — Скорик в упор разглядывал Усова, и когда тот, не выдержав взгляда, отвернул лицо и сел, Скорик сказал: — Мы проверяли ваш торг, сигналы поступили, — Скорик бил по невидимой цели, наперед предполагая, что она есть: он знал по опыту, что с баз воруют, тащат левый товар и реализуют в сговоре с торговлей. — Вы из каких районов возите овощи?

Усов почувствовал, как в животе что-то холодно шевельнулось, словно жабу проглотил, а шея горячо взмокла. «Все, где-то мы погорели! — тоскливо подумал он. — Но где?..» — И на вопрос Скорика перечислил районы области, из которых возили овощи…

Еще минут пятнадцать Скорик потрошил его расспросами о луке и помидорах, огурцах и капусте, выяснял, какие магазины обслуживает база. Усов вздыхал, утирал пот, ему казалось, что в пересохшем рту язык разбух и мешает говорить.

— Хорошо, Владимир Александрович, мы к этому еще вернемся, а сейчас взгляните-ка сюда. — Скорик снял газету, покрывавшую стол. Под ней оказалось штук десять фотографий: те, что принес Агрба, и одна приложенная Скориком, где был изображен Лагойда. — Владимир Александрович, тут есть кто-нибудь, кто вам знаком? Посмотрите внимательно, — Скорик взял новый бланк допроса.

Усов, как бы ощутив передышку, быстро привстав, склонился над снимками, суетливо забегал глазами по лицам.

— Вот этого знаю, — ткнул он пальцем в фотографию Лагойды.

— Кто он?

— Фамилию и имя не знаю.

— Где вы с ним встречались?

— Раза два-три видел его.

— У кого?

— У Жени Корольца, — Усов отвечал быстро на быстрые вопросы Скорика, новая тема принесла облегчение, следователь вроде позабыл об овощах. Усов был рад поддержать ее, даже услужить следователю, лишь бы тот больше не возвращался к их начальному разговору; краем сознания Усов улавливал, что все повернулось почему-то к «Пробе», но теперь ему было наплевать на того: во-первых, надо спасаться самому, а во-вторых, «Проба» далеко-далеко, в Калмыкии, а на этого, чью морду он опознал, ему вообще чихать…

— При каких обстоятельствах вы видели этого человека? — продолжал Скорик.

— Заходил к соседу, один раз, кажется за солью, а еще раз взял в долг деньжат. Он как раз сидел у него.

— О чем-нибудь говорили?

— Они?

— Они и вы.

— Может и говорили, не знаю. Я взял за чем пришел, тут же и ушел.

— Вы сказали, что видели два-три раза. Пока получилось два, а где третий? Тоже у Корольца?

— Нет.

— А где?

— На шоссейке.

— Где, где? — изумился Скорик. Он ожидал всего, только не этого.

— На шоссейке.

— Ну-ка, Владимир Александрович, подробней, — Скорик невольно закусил губу.

Без особого труда Усов вспомнил жаркое июньское утро, шоссе за Богдановском, машину, на которой они везли ящики с огурцами, красный «жигуленок», пытавшийся обогнать их и свернувший потом на грунтовку, шедшую к берегу на пятнадцатом километре, где висел знак «Правый поворот запрещен», вспомнил водителя, двухцветную каскетку с большим козырьком и женщину, сидевшую в салоне…

— Вы смогли бы ее узнать? — спросил Скорик. — Женщину эту.

— Нет, лица не разглядел, она сидела в глубине.

— Когда это было?

— В июне, кажется, в середине.

— Число не помните?

— Нет.

«Если были они, Кубракова и Лагойда, то только в среду 16-го июня, подумал Скорик. — В какие числа база получала огурцы в Богдановске, установим по накладным… Это не проблема… Есть еще грузчик — напарник Усова и шофер, у него путевой лист… Да и работники, отпускавшие в Богдановске огурцы…»

— Хорошо, Владимир Александрович, на сегодня хватит. Можете идти, сказал Скорик.

— На работу? — вздохнув, спросил Усов радостно.

— Чего вам спешить на работу? — вдруг весело подмигнул Скорик. Гуляйте сегодня, начальству завтра покажете повестку… Только подпишите мне эти странички, — он придвинул Усову протокол допроса…

Когда Усов ушел, Скорик, улыбаясь во весь рот, сгребая фотографии со стола, взял снимок Лагойды и сказал ему:

— Вот так, милок! Нельзя ездить под запретный знак!

Зазвонил телефон. Скорик взял трубку.

— Ты что, Витя, забыл? — раздался голос Войцеховского. — Мы уже сорок минут ждем.

Только сейчас Скорик вспомнил, что у Войцеховского сегодня день рождения. Обычно для нескольких коллег Войцеховский устраивал днем выпивку у себя в кабинете криминалистики.

— Иду, Адам! У меня подарок к тебе обнаружился! Ох, какой подарок!

— Давай по-быстрому: водка перегреется… Хрен с ним, с подарком!..

— Не скажи, — Скорик дал отбой и тут же позвонил Кате: — Катюнь, я задержусь и приду домой пьяный, — весело сказал он.

— В честь чего?

— У Адама день рождения. А во-вторых… У Адама день рождения, мы выпьем за его здоровье и за здоровье Лагойды. Поняла?

— Поняла, конспиратор. Домой будешь идти, смотри под трамвай не попади. Передай Адаму мои поздравления.

— Я его поцелую. А вечером тебя…

— Еще посмотрим, в каком состоянии придешь…