Правый поворот запрещён

12

Ох, как не хотелось ему сегодня идти в институт опрашивать людей, которые через несколько часов должны отправиться на похороны. Скорик понимал, что сотрудники института не охвачены вселенской печалью — не все к Кубраковой одинаково относились, как и она к ним, кто-то ее любил, кто-то уважал, кто-то был равнодушен, а кто-то, он не сомневался, не терпел, может даже и ненавидел. Все это естественно. И все же атмосфера траура в той или иной мере коснулась каждого, что по его мнению, создавало для него определенное психологическое преимущество, которое может исчезнуть через два-три дня, начни он вызывать официально этих людей на допросы в качестве свидетелей. Начать Скорик хотел с директора института Яловского, а затем по списку, который он составил со слов секретарши…

Скорик вошел в директорскую приемную в пять минут десятого, в тот момент, когда Яловский выходил из кабинета. Задержав его, Скорик объяснил цель своего прихода и увидел, как недовольно скривилось лицо Яловского. Но Скорик был готов к подобной реакции со стороны каждого, с кем собирался тут собеседовать.

— Извините, я не могу сейчас, — сказал Яловский. — Срочно еду в облисполком, там ждут. Да и вообще сегодня… У нас ведь похороны…

— Знаю, — суховато ответил Скорик. — Но я ведь не посудачить пришел.

— Может, начнете с кого-нибудь другого, а через день-два я к вашим услугам.

— Пусть так.

— Располагайтесь в моем кабинете… Ольга Викторовна, — повернулся он к секретарше. — Товарищ из прокуратуры… Помогите ему, он устроится в моем кабинете, — попрощавшись, Яловский торопливо вышел…

По просьбе Скорика секретарша приглашала тех, кого он называл. К двум часам он закончил, в институтском буфете выпил стакан кофейного цвета бурды, съел два пирожка с повидлом и вышел на улицу. Стоя на противоположной стороне, смотрел; когда ближе к трем часам начали выходить сотрудники, они группировались кучками, курили, беседовали. Потом вынесли венки, люди стали рассаживаться по автобусам. Народу собралось много. Заиграл оркестр. Вынесли гроб. В толпе Скорик выделил женщину в черном, седые волосы выбились из-под тонкой траурной косынки, белое лицо, покрасневшие отрешенные глаза. Ее вел под руку невысокий худощавый майор. Скорик понял: мать и брат Кубраковой. Никому незнакомый, Скорик сел в один из автобусов на заднее сидение…

Похороны проходили по известному советскому ритуалу: выступавшие на кратком траурном митинге говорили, что Кубракова была сама справедливость, сама доброта, сама отзывчивость, сама душевность и так далее. И как всегда в таких случаях добрая половина слов была неискренней, а то и просто ложью. Скорик стоял на холмике под сосной, глядя издали.

Когда все закончилось, музыканты отошли в сторону, тромбонист, разобрав инструмент, стряхивая из него на траву слюну; закурили кладбищенские рабочие, звякая лопатами, счищая с них налипшую землю. И все это было как сигналом: все потянулись к аллее, а по ней — к выходу; пошел и Скорик, вслушиваясь в разговоры, ухватывая обрывки фраз: «Баба она была талантливая», «Крутая, все у нее там ходили на цыпочках», «Она и Яловского пыталась подмять», «А что говорят: утонула или убийство?», «Неужто кого-то так допекла?», «Это она умела», «Что ни говори, организатор она сильный, не то, что наш размазня», «И людей давить умела, прости Господи…».

Стоя у ворот, Скорик дождался майора Кубракова, мать шла чуть сзади, под руки ее вели Света и еще какая-то женщина.

— Извините, пожалуйста, — Скорик шагнул к майору. — Моя фамилия Скорик, я из прокуратуры, следователь. Понимаю, что сейчас вам не до меня. Я веду это дело…

Майор долгим взглядом обмеривал лицо Скорика, затем спросил:

— Что требуется?

— Побывать у вас, поговорить с вашей мамой.

— Но не сегодня же!

— Разумеется. Но тянуть тоже нельзя… Для пользы дела, — добавил Скорик.

— Приходите завтра. Я уговорю маму, — и не прощаясь, отошел.

Вернувшись в прокуратуру, Скорик устало сел за стол.

— Ну, как у тебя движется? — спросил коллега.

— Вяло, — он достал из кейса бумаги — результат своих разговоров с сотрудниками института.

Улов был почти нулевым. Трошкин — начальник отдела кадров, подполковник в отставке. «У нас никто не конфликтует…», «Коллектив здоровый…», «Профорганизация ведет работу в моральном плане…». И дальше — в том же духе. Не человек — амеба. Усманов — снабженец. Кубракова его не приняла, тут же отправила к заму по общим вопросам. Бобошко инженер из группы оформления документации — оказалась женщиной, к тому же предпенсионного возраста. Дзюбан — сотрудник патентного отдела — мужчина лет сорока, на протезе, ногу потерял в детстве в железнодорожной катастрофе. Вечтомова — инженер сектора оперативного анализа и планирования — молодая, тщедушная, в очках с толстенными линзами, зрение, наверное, минус 10–12, за пределом трех метров, пожалуй, ничего не видит. Никто из них, заходивших к Кубраковой или интересовавшихся ею накануне ее отъезда и в дни ее отсутствия не годились в «герои» сюжета. Лишь двое еще как-то могли «претендовать» на это — Назаркевич и электрик Лагойда. Но Назаркевич в больнице, с ним должен встретиться Агрба. Что же до Лагойды…

Скорик перечитал запись своего разговора с ним:

«Когда вы в последний раз видели Кубракову?»

«За день до ее отъезда».

«В связи с чем вы заходили к ней?»

«У них в лаборатории на компрессоре полетел трансформатор. Я нашел в одном месте. Мне надо было сообщить ей, потому что за него заломили большие деньги».

«Кто-нибудь присутствовал, когда вы были у нее?»

«Сотрудник лаборатории Назаркевич».

«А о чем они говорили?»

«Он спрашивал разрешения поехать на день в Богдановск».

«Он сказал зачем?»

«Сказал, что на мехстеклозавод».

«Потом, кажется, в четверг, вы справлялись у секретарши, не вернулась ли Кубракова?»

«Да. Надо было решать с трансформатором, владельцы торопили. Теперь на такие вещи спрос большой».

«Кубракова разрешила Назаркевичу поездку в Богдановск?»

«Разрешила. Ей тоже надо было туда, и он согласился взять ее».

«Что значит „согласился“. Может, предложил, она все же его начальница?»

«У них отношения не очень…»

«В каком смысле?»

«Ну если уж точно, как кошка с собакой».

«Откуда вы знаете о характере их отношений?»

«Об этом весь институт знает».

«На какой почве они враждуют?»

«Она вроде зажимает его, не дает ходу».

«И все-таки он согласился ее отвезти?»

«Сквозь зубы».

«На чем они поехали?»

«На его машине».

«Какая у него машина?»

«Тройка».

«А цвет?»

«Красная»…

Вот и все. Видел ее за день до отъезда. Интересовался у секретарши, не вернулась ли еще. Ну и что?..

Он сидел, уставившись в бумаги, пытаясь за пределами ответов на свои вопросы увидеть иной их смысл или какие-нибудь противоречия. Но ничего не получалось. В списке невычеркнутым оставался Назаркевич. Скорик позвонил Агрбе. Однако телефон молчал. Видимо, Агрба еще не вернулся…