Правый поворот запрещён

27

Скорик стирал в ванной сорочки, когда пришла Катя.

— Ты что это? — спросила она. — Я бы постирала.

— Ладно, какая разница.

— У нас новость: хотим выделиться, отпочковаться и с судебными медиками создать кооператив различных экспертиз.

— Разбогатеешь.

— Может тогда ты на мне женишься.

— И так годишься.

— По Фрейду?

— Тебе этого мало?

— Я хочу и по «Домострою»… Знаешь, кого мы намерены пригласить криминалистом? Устименко.

— Адвоката?!

— Да. По договору.

— Ну и ну!

— Как у тебя с ним?

— Нормально.

— Ты поосторожней, не отказывай. Он был сильным следователем, учти это, не разозли, смотри.

— Учитываю, учитываю, — буркнул Скорик.

— Как движется? Щерба когда приезжает? — она задавала вопросы, угадывая настроение Скорика.

— Движется, — односложно ответил. Шло время, он нервничал, ничего нового не добыл, каждый раз встречаясь с Устименко, настораживался, если и возражал, то осмотрительно. Еще нервировало, что скоро должен был возвратиться Щерба, а дело не закончено, хотя думал, что успеет и отправит в суд. Сегодня приходил Устименко с ходатайством допросить в его присутствии секретаршу Кубраковой. Договорились на пятницу…

Катя сидела на тахте, он лежал, положив ей голову на колени, она гладила ладонью его лоб, словно снимала головную боль, он чувствовал затылком тепло ее тела и стал задремывать. Из этой сладкой безмятежности его вырвал телефонный звонок. Беря трубку, машинально посмотрел на часы: четверть десятого.

— Слушаю, — Скорик прокашлялся.

— Виктор Борисович? Это я, Агрба. Отдыхаешь?

— Дремал.

— Сейчас я тебя взбодрю.

— Ты откуда говоришь, Джума?

— Из управления. Собираюсь домой. Могу заскочить по дороге, есть что рассказать.

— Заезжай, — Скорик понял, что зря в такую пору Джума звонить не стал бы. Что-то его распирало, коль уж напросился в гости.

— Через полчаса буду, — Агрба повесил трубку.

— У нас есть что выпить и закусить, Катюнь? Джума Агрба сейчас заедет.

— Початая бутылка водки в холодильнике. Есть банка кильки в томате и банка китайской ветчины. Картошка на плите, — она встала, — есть еще венгерские консервированные помидоры…

Джума приехал через сорок минут. Катя накрыла на кухне. Скорик налил себе в маленькую рюмку, Агрбу фужер емкостью полстакана. Катя пить отказалась. Джума с удовольствием выпил, ел шумно, с удовольствием.

— Ну, — выждав, пока Агрба прожует, обратился к нему Скорик.

— Сперва Проценко велел помалкивать, — вытерев рот и толстые пальцы платком, начал Джума. — Сегодня повернулось так, что от тебя скрывать нельзя, — и он рассказал о приезде майора милиции Чеслава Ендрыха, о кольцах с феонитом вместо бриллиантов, о чемоданчике с конфетной коробкой, бирок, привезенных из Баку. Чемоданчик этот Джуме удалось найти.

— Бирки привезены сюда, чтоб нацепить на кольца, которые где-то у нас? По логике так получается, — перебил Скорик. — Но у нас нет ведь ювелирной фабрики, красть кольца и феониты неоткуда.

— Это ерунда. Феонит поставляют на рынок наши туристы из Индии или из Турции, черт его знает.

— Из Индии идет цирконий, — вставила Катя.

— Это тоже не суть важно, — сказал Джума. — Важно вот что: сегодня позвонил Чеслав Ендрых. Таксист, сбывавший кольца, держит машину в гараже частной автомастерской некоего Тадеуша Бронича. Плут, делец, вертится в преступном мире, хотя нигде не замарался, но на учете полиции давно. Занимается коммерцией, а скорее — контрабандой. Как показал таксист при очередном допросе, сейчас этот Бронич укатил в Турцию. Понятно, через нашу территорию. Теперь слушай главное: полиция устроила великий шмон в гараже Бронича: три бокса под одной крышей. Повод придумали: угнано несколько машин, не раскурочены ли они на запчасти и не попали ли в таком виде в мастерскую Бронича. При обыске среди разных бутылок на стеллажах нашли нашу поллитровку от «столичной» с какой-то прозрачной жидкостью. На поллитровке довольно свежая белая наклейка поверх этикетки и на ней по-русски написано «поликаувиль», — Агрба умолк, взглянул на Скорика, ожидая реакции.

— Лак Кубраковой? — ошеломленно спросил Скорик.

— Он самый. Ты угадал, — усмехнулся Джума. — Но и это еще не все. Когда приезжал, сказал, что их ювелиры подтвердили: кольца из золота, выбита 583 проба. Но позавчера повторили анализ, и нашелся один ушлый ювелир, он предложил, если полиции не жалко, распилить одно кольцо поперек. Получив добро, распилил, накапал на торец ляписом, еще чем-то, и оказалось, что это такое же золото, как я грузинская царица Тамара. Ювелир ахал: кольца сделаны мастером экстра класса. А сделаны из бериллиевой кислоты, покрыты каким-то бесцветным неизвестным лаком, очень прочным, стойким. С таким, как сказал ювелир, столкнулся впервые, ничто это покрытие не берет, — Джума налил себе еще водки, положил на ломоть хлеба кусок ветчины, и жуя сказал: — На вопрос Чеслава, что это за жидкость в бутылке, таксист ответил: «Не знаю. Это Тадек привез и все похвалялся, что она дороже золота».

Скорик молчал. Катя искоса следила за его лицом. Дожевав бутерброд, Агрба встал.

— Значит кольца покрывали поликаувилем, чтоб невозможно было установить, что они из медяшки, а не из золота?

— Выходит, так, — кивнул Агрба.

— Но как к ним в руки мог попасть лак?! — воскликнул Скорик.

— Это нам с тобой расчухивать, — Джума заталкивал в карман пачку сигарет и зажигалку.

— Чаю, Джума, — предложила Катя.

— Нет, спасибо, побегу, дома ждут, жена не управляется с моими разбойниками. Они только меня слушают.

Скорик понял, что дело Назаркевича набирает новый удельный вес, смещается в иную плотную среду, в которой можно крепко увязнуть. Таковы были первые его ощущения после сообщения Агрбы. Но поразмыслив, увидел в этом и некий добрый знак: Назаркевич связан с этим поликаувилем напрямую хотя бы только по месту действия — лаборатория, где работал и где этот поликаувиль создан. Это в связи с кольцами ставило версию на две крепкие ноги…

«Ладно, сейчас увидим», — подумал он, входя в здание СИЗО.

Назаркевич похудел, был небрит, спокоен, и только в глазах его Скорик уловил злобный огонек, едва Назаркевич уселся напротив.

— Сергей Матвеевич, хочу поговорить с вами о поликаувиле, — начал Скорик.

— Темы разговора — ваша прерогатива, — Назаркевич напрягся.

— Обозначьте коротко характеристики поликаувиля.

— Бесцветен, термостоек, сверхпрочен, индифферентен к любой среде, к любым кислотам, сверхизолятор.

— Где возможно его применение?

— Он универсален. Может служить основой для многих соединений. Аналога в мире пока не существует. — Назаркевич отвечал коротко, по деловому, словно его не занимала причина, по которой следователь вдруг проявил интерес к лаку.

— Вы имели отношение к его созданию?

— Самое прямое.

— Уточните, пожалуйста.

— Кубракова — теоретическое. Я — экспериментально-прикладное. Скажем так, чтоб вам хоть что-то понять, — кривая улыбка потянула его губы.

— Кто еще? И ваше мнение о них.

— Лаборантка Юзич. Недавно закончила химфак. Какая-то дальняя родственница директора института Яловского. В химии полный и безнадежный нуль.

— Она могла проявлять интерес к поликаувилю?

— Ее интерес — в джинсах, в основном мужских, снаружи и внутри.

— Кто еще?

— Бутрин. Инженер вакуумной установки. Ветеран войны, бывший авиаинженер. Протеже Кубраковой. Восемнадцать лет работает с Кубраковой. Еще Зацерковная. Младший научный сотрудник. Правая рука Кубраковой. Химик от Бога. Начинала во время войны на каком-то оборонном заводе. В апреле этого года умерла от инсульта.

— Живые, Бутрин и эта девица-лаборантка, знали о достоинствах поликаувиля, технологию его производства?

— Абсолютно исключено.

— А вы?

— Знал, но не все. Кубракова умела блюсти свои интересы.

— В чем хранится лак? Опишите подробно.

— В герметической емкости типа небольшой цистерны. В ней три застекленных окошечка: датчики давления, температуры и количества.

— Сергей Матвеевич, когда вы в последний раз видели Тадеуша Бронича? И где?

— Это кто? Я такого не знаю, — помедлив, ответил Назаркевич.

— Проникнуть в эту емкость можно?

— Очень трудно. Только через отстойник. Да и то с помощью крепких рук, умеющих работать отверткой и разводным ключом.

— Вы когда-нибудь пытались?

— Зачем? — Назаркевич испытывающе посмотрел в глаза Скорику.

— Этот вопрос и меня занимает.

— Тогда запишите в протокол: нет, не пытался.

«Но тебе это было доступно, и слишком хорошо ты знал цену поликаувиля», — подумал Скорик.

Скорик был удовлетворен этим разговором, — информацией о поликаувиле. Его уже не удивляла откровенность, с какой Назаркевич невыгодно для себя отвечал на вопросы, как бы сам подставлялся. Скорик уже привык к такой его манере поведения, определив ее, как устойчиво избранную позицию сопротивления.

«Кто же снабдил поляка Тадеуша Бронича поликаувилем? — гадал он по дороге на работу. — Тадеуш Бронич…», — и тут эта фамилия как бы вспомнилась заново: то ли слышал ее прежде, до сообщения Агрбы, то ли читал где-то. Мучаясь, он вертел в голове это имя и фамилию, пока из памяти вдруг не вынырнуло: «Господи! Да на визитной карточке в кабинете Кубраковой, когда осматривал его в первый раз. В папке „По зарубежным связям“!.. Конечно!.. Какой-то фирмач! Хорош фирмач!.. Что же он там делал? Чего поперся прямо к Кубраковой?..»

Войдя в кабинет, он тут же позвонил в приемную Кубраковой:

— Светлана Васильевна? Здравствуйте… Это Скорик из прокуратуры. Помните?.. Вот и славно. С вами хочет повидаться адвокат Назаркевича… В пятницу к десяти… Вам прислать повестку или моего звонка достаточно? Хорошо… повестку я вам здесь напишу… Кабинет номер восемнадцать… Да, у меня к вам просьба: в папке Кубраковой «По зарубежным связям» лежала визитная карточка некоего Тадеуша Бронича. Где эта папка?.. Очень хорошо! Пожалуйста, найдите в ней визитку и захватите в пятницу с собой, она мне нужна… До свидания… — он опустил трубку.

«Что теперь? — он мельком посмотрел на записи в календаре и тут же вспомнил: Устименко! Возникшая польская линия иначе и надежней привязывала Назаркевича к смерти Кубраковой: через поликаувиль от Кубраковой она шла к Назаркевичу, от него к Тадеушу Броничу. Скрывать от Устименко бессмысленно и не удастся, наоборот, надо сообщить: для меня это еще один крепкий эпизод в деле, для Устименко, пожалуй, если не удар, то сумятица безусловно».