Серая «Вольво» с польскими номерами, мягко вкатываясь в рытвины поселка и осторожно выползая из них, миновала последние дачные домики.
— Ну и дороги у вас! — сказал водитель.
— А то ты не знал! Первый раз, что ли? Да и у вас не лучше. Ездил, знаю, — ответил мужчина, сидевший на правом сидении.
Машина без разгона легко поднялась на лесистый холм, остановилась. Они вышли.
— Дверцы не закрывай, пусть проветрится, душно, — сказал поляк.
В этот будничный день здесь было безлюдно и тихо. В знойный воздух густо испарился запах хвои. Где-то за лесом прерывисто загнусавил сигнал у закрывающего переезда, и тут же ответно рявкнула электричка, вбивая в тишину колесную дробь.
Поляк лег навзничь на траву, усыпанную рыжими прошлогодними сосновыми иглами и вольготно раскинул руки. Его спутник, отойдя на несколько шагов, любовался автомобилем.
— Хороша, — сказал он. — Тадек, я вижу, не только машину поменял, но и номера?
— Да. Были лодзинские, а сейчас варшавские, — ответил по-русски с легким польским акцентом.
— Границу пересекал в Бресте?
— Нет у вас.
— Опять в Турцию?
— Да.
— Надолго? — он присел рядом, растирая в руках травинку и обнюхивая пальцы.
— Не знаю. Видно будет. Еще предстоит заехать в Баку погасить долг.
— А к нам надолго?
— Дней десять пробуду. Есть дела.
— Как идут «колесики»?
— Хорошо! Спокойней. Ты молодец, что сообразил.
— Перемышль, Жешув, Люблин?
— Нет, хватит. Тут граница близко. Как это у вас говорят: «жадность фраера сгубила». Гоню их подальше: в Труймясто[1], в Эльблонг, там по хуторам и деревням… Ты говорил, что на основе этого… как его… поликаувиля получается антикоррозионный клей…
— Хороший? Лучшего нет ни у нас, ни на Западе! Испытывали кислотно-солевыми растворами днище и скрытые сечения. В разных температурных режимах, в разной среде.
— На чем же она варит этот лак?
— Для антикоррозионной пасты туда идет уза, сырая резина и еще много всякого.
— Что такое уза?
— Для чего тебе эти подробности? Ну, это подобие воска.
— Да, пчелы умные люди, а? — поляк сел. Солнце ушло за лес, пробивая его в отдельных местах длинными золотистыми клиньями. — Мне бы такой мази! Отбоя от клиентов не было б! «Фирма Тадеуша Бронича. Супернадежное антикоррозионное покрытие. Аналогов в мире не существует. Принимаем автомобили всех марок. Оплата — только в свободно конвертируемой валюте». Звучит реклама? Я бы ее в газеты дал.
— Звучит. Но помочь тебе не могу.
— А если я сам к этой пани схожу? Поговорю, предложу сколько там процентов.
— В злотых? — спросил иронично.
— В хорошей валюте, — сжав пальцы в кулак ответил хозяин «Вольво».
— Нет, Тадек, боюсь, что не получится. Ты знаешь, какой характер у мужика, который в сорок лет стал импотентом? А характер старой девы? Так сложи то и другое — и получишь нашу мадам Кубракову.
— Сколько ей лет?
— Под пятьдесят.
— А что если я предложу ей создать совместное предприятие? Готов вложить свои форсы[2]. Опять же в долларах. Куплю, чтобы гнать эту мазь, импортное оборудование. Как думаешь, клюнет?
— Вряд ли.
— А если попробовать?
— Она послезавтра уезжает в Германию.
— Ничего, постараюсь успеть. Это годится? — поляк достал визитную карточку, патетически прочитал: «Тадеуш Бронич. Технический директор автосервисной фирмы „Будем знакомы“».
— Фирма? Да ведь у тебя просто автомастерская в каменном сарае.
— У нас теперь все фирмы. Модно. Платный сортир — тоже фирма…
— Давно я не был в Польше. Как цены?
— А что цены? Все есть и в Польше, и в Москве, и в Улан-Баторе, и в Лондоне. Мне вшистко едно — капитализм, социализм. Мне важно, чтоб на столе стояла бутылка экспортной «Выбровой», на тарелке — вендлина… ну как это по-русски… ветчина из Дембицы[3], а в постели лежала курва с длинными ногами. А для этого надо иметь много Абрамов.
— Каких Абрамов?
— Вот этих, — Тадек извлек из красивого мягкого портмоне несколько долларовых бумажек с портретом Авраама Линкольна, протянул их собеседнику. — Это тебе, зарплата. И это тебе, — из сумки он вытащил толстую пачку двадцатирублевок. Вернусь — добавлю, если, конечно, удачно съезжу.
— Спасибо, Тадек… «Пробу» видел?
— Да. Он сказал, что металл кончается.
— Хорошо, постараюсь.
— Старайся. Дело общее и интерес общий… Ну что, язда?
— Да, пора. Едем.
Они уселись в машину.
— В Жешув не собираешься? — спросил Тадек, съезжая на нейтральной скорости с холма.
— Возможно поеду.
— Загляни там к Збыху.
— Обязательно…
Той же дорогой «Вольво» миновала дачные участки и по накатанному асфальту вплыла в городские улицы, заскользила мимо магазинов с пустыми витринами, мимо троллейбусных остановок — всюду толпы людей, очереди. Притормозив на трамвайной остановке, ожидая пока народ вывалится из вагона, поляк сказал:
— Тебе когда-нибудь бывает жалко это быдло? Мне нет.
— Почему?
— Все получают одинаковый шанс, когда выскальзывают из утробы в руки акушерки. Но вот ты ездишь в «Жигулях», я в «Вольво», а эти, — он кивнул на людей, вдавливающих друг друга в трамвай, — так, как видишь… Тебе домой?
— Нет, я выйду в центре…
Трамвай двинулся. Тадек слегка нажал на педаль газа, и через какие-то секунды машина, уже далеко мигнув лампой правого поворота, сворачивала на одну из центральных улиц…