Правый поворот запрещён

8

О происшедшем я, разумеется, ничего не знал да и не мог знать: в то время для меня еще не существовали ни Кубракова, ни Яловский, ни Омелян, ни другие лица, познакомлюсь я с ними значительно позже, читая материалы следствия, как адвокат. Пока что я был занят своими хлопотами: сидел в процессе, судил трех рэкетиров, защитников одного из них был я.

Обычно я приходил минут за тридцать-сорок до начала судебного заседания. В этом старом высоком доме мне были знакомы каждая выемка на белых мраморных ступенях, каждая вмятина на медных трубчатых перилах, я знал, с каким звуком и на каком этаже останавливается скрипучая деревянная кабина лифта. На трех этажах размещалась областная прокуратура, на последнем — областной суд. Более четверти века я входил в это здание ежедневно, ступив на его порог рядовым следователем, а покинул прокурором следственного управления… Внизу из холла вела дверь в зал судебных заседаний.

Стоя у входа в это грустное здание, я докуривал сигарету, когда из-за угла вывернул Миня Щерба — Михаил Михайлович Щерба, прокурор следственного управления и зональный, мой ровесник, с которым я проработал буквально рядом много лет; наши кабинеты разделяла стена. Нас связывали добрые отношения в давние времена, сохранились они и в нынешние, хотя виделись мы теперь очень редко. Пока он приближался, я разглядывал его. Стал еще грузнее, оттого и косолапость заметней, все так же — в курточке из перкаля, сорочка без галстука, лысина.

— Здравствуй, адвокат, — протянул он пухлую короткопалую руку. — К нам пришел?

— Нет, в процессе сижу.

— Кого будешь спасать?

— Рэкетиры.

— Модная нынче профессия… Смотришь на мою лысину? Увы, волос не прибавилось.

— А ты чем занят? — спросил я, хотя отлично знал по собственному опыту, сколько дел у него может быть в производстве.

— Всем понемногу, — ответил Миня. — Здоровье-то как? Сто граммов еще принимаешь?

— По большим праздникам коньячка еще могу. Символически.

— И то слава Богу…

В это время подъехал автобусик криминалистической лаборатории. Из него вышли двое: новый прокурор-криминалист Адам Генрихович Войцеховский, я с ним был мало знаком, и следователь Виктор Скорик, недавно перешедший в областную прокуратуру из городской, которого я знал получше. Скорик неплохой следователь, но несколько тороплив, может вскружило голову, что молод, а уже в прокуратуре области. Он хорошо и модно одевался, от него пахло приятными импортными духами или лосьоном, всегда гладко выбрит и хорошо причесан. Но сейчас он выглядел помятым, глаза воспалены, темная щетинка обметала лицо. Я понял: была бессонная ночь, работа, видимо, выезжали на происшествие. Как все это знакомо!..

Прибывшие поздоровались и тут же попрощались со мною; уходя, Щерба бросил мне для приличия:

— Заходи…

Минут через пять подкатил «воронок», выскочили солдаты, распахнули дверь, выпуская подсудимых: серые лица, неопрятная казенная одежда, грязные руки — за спиной. Один из них, низенький крепыш с шишковатой обстриженной головой — мой подзащитный. Ему двадцать семь лет, первая судимость, неглуп, со мной очень вежлив, избегает жаргонных словечек, учился в лесотехническом, но бросил. Рэкетом занимается три года. Все банально: он и два его подельника плотно присосались к кооператорам и «доили» их постоянно. Те безропотно платили. Это спокойно могло продолжаться и год, и два, и пять лет. Погорели же на азербайджанцах. Любопытным был разговор с ним в следственном изоляторе незадолго до суда.

«Вы постоянно взимали с одних и тех же кооперативов — „У самовара“, „Микротрон“, „Детский сапожок“ и „Элегант“. Больше вы никого не трогали. Так?» — спросил я.

«Никого. Нам было достаточно».

«Но последний год вы оставили их в покое. В чем дело? Почему вдруг переключились на этих трех азербайджанцев, торговавших фруктами и овощами?»

«Мы поняли, что вместе с государством можем кооперативы разорить. Государство налогами, ну а мы… С кого же тогда будем получать, если они рухнут? И приняли решение: год не трогать. Пусть встанут на ноги».

«Но вы же могли переключиться на другие кооперативы?»

«Нет. Это нельзя. У нас есть свои законы. Это государство подтирается своими же законами… Но бабки были нужны, тут и подвернулись эти трое бакинцев. Мы их заприметили давно, они уже несколько лет возили на привокзальный рынок весной раннюю капусту, помидоры, летом виноград, баклажаны, осенью и зимой гранаты, лимоны. Договорились: мы им гарантируем через директора рынка одно и то же постоянное выгодное место, а они за это — определенный процент с выручки. Последний раз вышло недоразумение: они почему-то заупрямились. Все заварил четвертый, их дружок, только что прибывший по каким-то делам. До этого мы его никогда не видели. Потом он вдруг слинял. Ну и пошла катавасия… Шуму было много… Когда мы ушли, администратор вызвал полицию. А дальше вы знаете…»

«При обыске у вас нашли чемоданчик, а в нем коробка от конфет полная чистых, незаполненных бирок к ювелирным изделиям и пломбочки. Трое азербайджанцев заявили, что это не их чемоданчик. Чей же он? Только правду, чтоб в судебном заседании, если он всплывет, мы с вами не оказались в дурацком положении».

«Артем Григорьевич, с вашей помощью я хочу получить только тот срок, который заслужил, но не больше. Врать мне невыгодно. Честное слово, это не мой чемоданчик. Скорее всего он того четвертого бакинца, что сбежал. Я просто прихватил чемоданчик в последний момент, думал, там бабки… Артем Григорьевич, а куда меня могут отправить отбывать срок? Хорошо бы в „пятидесятку“».

«Какая вам разница?»

«Ближе к дому», — ответил он, но я понял, что это не вся правда.

«Что собираетесь делать после выхода из заключения?» поинтересовался я.

«Как вы сами понимаете, я не все отдал государству, оставил себе хороший загашник. Выйду — вложу в дело, может в какой-нибудь кооператив».

«Но вас станут грабить, как вы грабили других».

«Ну и что? Буду откупаться! А вдруг к этому времени власть поумнеет, поймет, что кооперативы — хорошая молочная сиська и начнет их защищать по-настоящему, а не будет душить, как сейчас, с нашей помощью?..»

Вот такого вымогателя-прагматика подкинула мне судьба в качестве подзащитного. Посмотрев на часы, я выбросил окурок, пора было идти в зал заседания, а не хотелось — он без окон, там духота…

— Ну что, Виктор Борисович? — спросил Щерба. — Спать охота?

— Есть немножко, — ответил Скорик, вспомнив бессонную колготную ночь, которую они провели вместе с Войцеховским. — До шести утра работали.

— Ну и что наработали? — Щерба подпер тяжелый подбородок ладонью. Они сидели в его кабинете. Солнца здесь почти не бывало, окно выходило в дворцовый колодец, поэтому всегда горел белый свет в трубчатой лампе вдоль стены. — Что утонувшая? — спросил Щерба.

— Или утопленная, — Скорик посмотрел на Войцеховского, сидевшего на стуле напротив.

— Вот как! — Щерба почесал толстым пальцем в ухе, где росли рыжие волосинки. — Вы уверены? — его несколько покоробила категоричность Скорика. — А вы что думаете, Адам Генрихович? — обратился он к Войцеховскому.

— Возможно, — прокурор-криминалист пожал плечами.

— Кому же это понадобилось? — Щерба посмотрел сперва на одного, потом на другого. — Вы виделись с прокурором района?

— Ну а как же! И со следователем, и с милицейскими. Они уже сколотили группу, — ответил Скорик.

— Теперь подробней, — попросил Щерба.

— Труп обнаружили мальчишки утром в воскресенье, зацепился за корягу. Принесло его течение, видимо, ночью или на рассвете, те же мальчишки на том же месте купались накануне, в субботу, допоздна, часов до пяти вечера, тогда коряги еще не было.

— С какого берега она попала в воду — с правого или с левого? Это тоже существенно, — заметил Щерба.

— С левого вряд ли, — покачал головой Скорик. — Там на протяжении нескольких километров впритык идут охраняемая лодочная станция, причалы рыбокоптильного завода, пляжи дома отдыха и пансионата, узкоколейка тарной базы. Все это на самом берегу, огорожено, охраняется, обнесено заборами и сетками. — Скорик, сделав паузу, добавил: — Конечно, при очень большом желании там можно проникнуть к воде. Но это связано с риском быть замеченным. Кроме того, сперва надо перебраться из Богдановска по автодорожному и пешеходному мосту на тот берег. А мост на двести метров ниже места, где обнаружен труп. Да и какие дела могли быть у Кубраковой на левом берегу, по сути за городом?

— Я могу придумать вам для этого десять поводов, — махнул рукой Щерба. — Чего она вообще была в Богдановске?

— Приезжала в командировку на завод резиновых изделий. Кстати, и опознали ее директор завода и зам главного технолога.

— Вы допросили их?

— Подробно еще нет.

— Вскрытие было?

— Да.

— Кто делал?

— Районный судебный медик Ванчур, — сказал доселе молчавший Войцеховский.

— Старик Ванчур дело знает, он тридцать пять лет там. Каковы результаты? — спросил Щерба.

— Все признаки утопления: жидкость в желудке, разжиженная кровь, наличие планктона в дыхательных путях, тяжелая гипоксия и прочее. И никаких прижизненных повреждений или следов борьбы. Смерть наступила в воде около четырех суток тому назад, — сказал Войцеховский.

— Но вода ли тут первопричина?

— Что вы имеете в виду? — спросил Скорик.

— Подумать надо, — дернул носом Щерба. — А у вас пока пустые руки.

— Бумагами еще обзаведемся, — усмехнулся Скорик.

— Вот-вот, я это имею в виду. И чем быстрее, тем лучше. Она была одета?

— Да.

— А где одежда?

— В райотделе в Богдановске. Сушат, — Войцеховский долго разминал тугую сигарету, закурил. — У Кубраковой на руке оказались часы. «Сейко». Механические, заводятся и идут от движения руки. Водонепроницаемые. Я вскрыл их, в них была вода. Случается.

— Шли? — спросил Щерба.

— Стояли. Остановились в 10.22.

— А может это 22.22, - усомнился Щерба. — Тогда это разница в двенадцать часов, существенная разница. Для нас, разумеется.

— На циферблате в календаре-окошечке указано: 16-е, среда. Часы остановились в 10.22 утра или, если по-вашему, в 22.22 вечера. Значит, до этого времени в среду Кубракова была еще жива. Тут необходимо искать, кто и в котором часу видел ее в последний раз. Тогда мы и будем знать: это утро 10.22 или вечер 22.22.

— Сколько могут стоить такие часы? — вдруг спросил Щерба.

— Минимум две тысячи, — сказал Скорик.

— Если она сама бросилась в воду или попала туда случайно, тогда понятно почему часы остались на руке… — Щерба умолк. Наступила пауза. И Скорик, и Войцеховский поняли ход его мысли, она возникла у них еще в Богдановске при осмотре трупа, когда увидели на Кубраковой часы. — А если она оказалась в воде не случайно…

— Тогда это убийство не с целью грабежа, — закончил Скорик.

— Если вообще убийство, — буркнул Щерба. — Что ежели труп принесло не течением, а утонула Кубракова здесь же, где ее нашли, — после паузы произнес Щерба, словно уже позабыв о часах. — Просто труп пролежал на дне двое-трое суток, как обычно бывает, потом всплыл у этой коряги? — Щерба встал, захлопнул дверцу сейфа, оперся о него жирной спиной и скрестил на груди руки.

— Значит, не почему она оказалась тут, а как? — спросил Войцеховский. — Во-первых, к этому месту транспортом не подъехать: к самому берегу, а он высок, крут, спускаются сады и огороды. Пешком от дороги надо топать километра три. С чего бы Кубраковой и тому или тем, кто возможно, был с нею, переться из Богдановска по шоссе, а потом еще три километра брести вниз по реке через чужие дачные участки? Маловероятно. Даже для самоубийства можно было поискать путь поудобней. Во-вторых, дно в этом месте чистое, полный песок. Я опросил и взрослых, и детей, они тут часто купаются, ныряют. Зацепиться трупу, чтобы пролежать трое-четверо суток, не за что. Донное течение быстрое, оно сволокло бы труп на несколько десятков метров. Так что ваш вариант, Михаил Михайлович, не подходит. Труп откуда-то принесло течением.

Щерба молча прошелся по кабинету, потом развел руками, словно разговаривая сам с собой, наконец произнес:

— Добро! Будем пока исходить из этого, больше у нас нет ничего, посмотрел на Скорика. — Что собираетесь делать, Виктор Борисович?

— Завтра с утра отправлюсь туда.

— Вы тоже поедете, Адам Генрихович? — спросил Щерба Войцеховского.

— Видимо, придется, — подумав, ответил тот.

— Кто из угрозыска там работает? — поинтересовался Щерба.

— Местные, — сказал Скорик.

— А из областного УВД?

— Кажется, выехал Проценко.

— Ладно, я пошел, — Войцеховский загасил сигарету, повернулся к Скорику: — Вечером созвонимся. Если ехать, то пораньше.

— Чем вы недовольны, Михаил Михайлович? — спросил Скорик, когда Войцеховский вышел.

— Виктор Борисович, это дело мы, видимо, заберем из района себе. И разматывать его придется вам. Конечно, все, что нужно, Войцеховский сделает. Но сделав свое, остальное оставит вам. Так что уж, пожалуйста, влезайте поглубже, загребайте пошире. И не упускайте времени. Все, что в Богдановске можно сделать сейчас, надо сделать сейчас.

— Я так и планирую.

— Вернетесь, подумаем, с чего начнем тут…

Придя домой, Скорик прямым делом влез под душ, побрился, высушил феном волосы, тщательно расчесал и уложил их. Надев тяжелый полосатый махровый халат, сварил кофе, пил, закусывая печеньем. Спать вроде перехотелось. Взял листок бумаги и стал писать:

1. Допросить директора завода резиновых изделий (Омелян Лев Иванович).

2. Допросить зама главного технолога.

3. Дежурную по гостинице, администратора, где жила Кубракова.

4. Директора НИИ Яловского.

5. Ближайшее окружение Кубраковой.

6. Мать, близкие родственники (опознание, допросы).

7…

Запнувшись на седьмом пункте, Скорик, прочитав написанное, изорвал бумажку, лег на топчан, накрылся пледом и внезапно заснул. Проспал два часа. Почистив зубы, ополоснул лицо, быстро оделся. Захотелось есть. Заглянул в холодильник. В кастрюле вчерашний борщ, на сковороде котлеты, все приготовлено матерью. Она жила отдельно с отчимом, но иногда приходила сготовить сыну. Поразмыслив, разогревать обед не стал. Положил на кусок хлеба холодную котлету, сжевал, запил водой из крана и позвонил Войцеховскому в прокуратуру:

— Адам? Чем занят?

— Смотрю порнуху по служебному видику, — ответил Войцеховский.

— Нет, серьезно.

— Жду, пока проявят пленки и отпечатают снимки.

— Те, что мы нащелкали вчера? Кубраковой?

— Да.

— А потом что собираешься делать?

— Ко мне должен зайти человек из НТО[6]. Взрыв на нефтебазе помнишь? Ну вот. Возникли кое-какие разногласия…

— Слушай, я подумал, чего терять время? Давай поедем в Богдановск сейчас.

— Чего это тебя так забрало? Аллергия после разговора со Щербой? засмеялся Войцеховский.

— Можно подумать, тебя это не касается!

— Меня многое касается. Три нераскрытых убийства, изнасилование, два каких-то странных пожара, и оба с трупами. Это только за минувший месяц… Сейчас начало второго. Выехать сможем не раньше половины третьего. А я еще ни жрамши, ни спамши. Ты, небось, уже брюхо набил и всхрапнул?.. Зачем на ночь глядя ехать?

— Почему на ночь? Приедем, — еще часа четыре светового дня прихватим. Переночуем в гостинице, утром раненько встанем. Есть резон?

— Приходи в половине третьего. Я может до этого времени тоже исхитрюсь где-нибудь пожрать…