Я признался в мошенничестве с использованием телекоммуникаций, компьютерном мошенничестве, захвате средств доступа и перехвате сетевого обмена информацией.
16 марта 1999 года я все-таки подписал соглашение. Теперь сторона обвинения оказалась готова составить обязательное соглашение о признании вины. Это означало, что судья Пфельцер вынуждена вынести мне именно такой приговор, который проистекал из условий данного соглашения. В противном случае я мог отозвать мое соглашение и потребовать полномасштабного суда. Я признал вину в совершении семи деяний, выбранных государственными обвинителями из Северной и Южной Каролины (другие инстанции также были не прочь отхватить от меня кусочек). Я также признался в мошенничестве с использованием телекоммуникаций, то есть в том, что социально-инженерными методами по телефону убеждал людей переслать мне исходный код, компьютерном мошенничестве (копировании исходного кода), захвате средств доступа (паролей) и перехвате сетевого обмена информацией (установке сетевых анализаторов пакетов для сбора паролей).
В ходе обсуждения условий сделки сторона обвинения настаивала на реституционных выплатах на 1,5 миллиона долларов. К счастью, федеральное законодательство требовало от суда учитывать мою платежеспособность. Поэтому, хотя судья Пфельцер и хотела отыграться на мне по полной, ей пришлось ориентироваться на мой потенциальный доход. Исходя из крайне суровых условий освобождения, офицер-наблюдатель службы пробации заключил, что я смогу найти только самую низкооплачиваемую работу, например готовить гамбургеры в ресторанчике. Вместо затребованных сразу миллионов меня обязали выплатить всего 4 125 долларов.
Выйдя на свободу, я попросил отца на аукционе eBay толкнуть оставшуюся у меня идентификационную карточку заключенного из тюрьмы Lompoc. Администраторы eBay отказали отцу, так как это не соответствовало корпоративным стандартам их компании. Тем самым они сделали мне огромное одолжение. Этот случай разнесся по всем СМИ. История была достаточно жареной, чтобы попасть в лучший эфир CNN. Потом я выставил карточку на продажу в Amazon, там ее забраковали по той же причине (Amazon, спасибо вам большое!). Наконец один парень из Европы отстегнул за карточку 4000 долларов. Это гораздо больше, чем я рассчитывал.
Улыбаясь до ушей, я принес выручку в службу по надзору за условно освобожденными, а также приложил 125 баксов сверху и полностью погасил ордер на возмещение убытков. Мне льстит мысль о том, что именно моя карточка из Lompoc помогла мне окончательно расплатиться с тюрьмой.
Власти пришли в ярость от этого маленького фокуса: Бюро тюрем заявило, что карточка была их собственностью, и попыталось найти способ отобрать у меня эти деньги. Однако впоследствии мы к данному вопросу не возвращались.
9 августа 1999 года я был осужден еще на 43 месяца тюрьмы, которые прибавили к тем 22 месяцам, полагавшимся мне за нарушение предписаний условно-досрочного освобождения и за бесплатные мобильные звонки. Поскольку я уже провел за решеткой четыре с половиной года, мой срок близился к концу [179] .
Через несколько недель я был переведен в Федеральное исправительное учреждение в Lompoc, где меня встретили трое людей в штатском. Позже выяснилось, что это были управляющий тюремным корпусом, капитан – глава тюремной службы безопасности – и помощник начальника тюрьмы. Полагаю, не каждого новоприбывшего заключенного так встречают.
Оказалось, они решили заранее меня предупредить, чтобы я не приближался к компьютерам и телефонам. Они сказали, что если я начну химичить с их оборудованием, то мало не покажется.
Затем добавили, что в тюрьме я должен подыскать себе работу, мне на это дается 72 часа, иначе работу мне подыщут они, и она будет не из приятных.
Побеседовав с другим заключенным, я выяснил интересную вещь: оказывается, в тюремный отдел связи требовался работник.
«Митник, умеешь с телефонами обращаться?» – спросил надзиратель.
«Не особо – ответил я, – но умею вставить вилку в розетку. Вы не волнуйтесь, я быстро учусь».
Он предложил дать мне пару уроков.
Целых два дня я устанавливал и ремонтировал в Lompoc тюремные телефоны.
На третий день система громкого оповещения вдруг взревела: «Заключенному Митнику срочно явиться в кабинет начальника блока! Заключенному Митнику срочно явиться в кабинет начальника блока!»
Тревожное сообщение. Когда я туда пришел, меня ждали те трое, которые устроили торжественную встречу при поступлении в тюрьму. Они были в ярости. Я попытался оправдаться, говорил, что они сами сказали мне найти работу, а начальник отдела связи меня принял.
Они как будто взбесились.
В течение следующих нескольких недель я занимался самой неприглядной работой в тюрьме: драил на кухне кастрюли и сковороды.
Ранним утром 21 января 2000 года меня доставили в отдел по приему и освобождению. Мой срок истек. Вот-вот предстояло выйти на свободу, но я волновался.
За несколько месяцев до этого закрыли дело, возбужденное против меня штатом Калифорния за то, что я пытался выманить в службе регистрации транспортных средств фотографии Джозефа Верила, он же Эрик Хайнц, он же Джастин Петерсен. Однако неуютное ощущение осталось. Ожидая освобождения, я беспокоился, что какое-нибудь государственное или федеральное агентство может затаиться и ждать, когда меня можно будет арестовать. От сокамерников я слышал, что бывших заключенных выпускают на волю только для того, чтобы сразу повязать за что-то еще. Я нервно шагал взад-вперед по камере и ждал.
Когда я вышел за ворота Lompoc, то просто не мог поверить, что могу идти куда хочу. Меня приехали забирать мама и тетя Чикки. Отец тоже хотел приехать, но у него незадолго до этого случился небольшой сердечный приступ, а также он недавно перенес тройное шунтирование, из-за которого развилась серьезная стафилококковая инфекция, поэтому пришлось обойтись без него. Подтянулась масса журналистов и операторов. Также приехал Эрик Корли, а с ним – огромная толпа воодушевленных активистов движения «Свободу Кевину». Пока мы стояли у ворот и разговаривали, из тюрьмы выехали машины с мигалками, из которых стали по мегафону требовать, чтобы мы отошли подальше от тюремной территории. Меня же все это не волновало. Я словно заново родился. Ждет ли меня в будущем повторение пройденного? Может быть, произойдет что-то совершенно новое?
Оказалось, впереди была целая жизнь, настолько поразительная, что я даже не мог себе этого представить.