Работа над ошибками

Глава 12

— Здесь очень холодно, — сказала Саманта Тотт.

— Неправда, — возразил Джон Маунтджой. — Во всяком случае, замерзнуть насмерть тут невозможно.

— Вот спасибо, обрадовали! Я думала, что тот фургон был самым холодным местом на свете. Но, похоже, я ошибалась!

— Мы здесь временно.

— И сколько же мы будем тут сидеть? Еще одну ночь в этом ужасном месте я просто не переживу!

Выкрик Саманты эхом отразился от известняковых стен.

На холмистой местности к востоку от Бата расположено множество старых, заброшенных каменоломен. В качестве убежища Маунджой выбрал одну из них, закрытую полвека назад. Основные входы в шахту были заблокированы, но при желании проникнуть внутрь не составляло труда. Время от времени полиции приходилось проводить операции по поиску и спасению безрассудных и наивных искателей приключений, заблудившихся в лабиринте туннелей. Маунтджой, однако, не был ни безрассудным, ни наивным. В его случае необходимость найти место, где он мог бы спрятаться, значительно перевешивала риск заблудиться.

Он привез Саманту в Куорри‑Хилл ночью, вскоре после того, как им с ней пришлось покинуть заброшенный кемпинг. Спотыкаясь, Джон и Саманта долго бродили по зарослям в поисках одного из запасных выходов из каменоломни. Найдя его, Маунтджой включил фонарик и вместе со своей пленницей, согнувшись в три погибели, осторожно спустился по неровным каменным ступенькам в один из главных туннелей шахты, где можно было выпрямиться в полный рост. С правой стороны туннеля тянулся ров примерно двухметровой глубины. Это была выработка, где раньше добывали камень. Вероятно, в какой‑то момент шахту сочли неперспективной и закрыли. С точки зрения Маунтджоя, именно выработка являлась наиболее подходящим местом, в котором можно укрыться, — гораздо более безопасным, чем центральный туннель.

Джон помог Саманте спуститься в ров с таким гордым видом, словно он был агентом по продаже недвижимости, демонстрирующим клиенту особенно интересный объект. Учитывая, что у них был фонарик и запасные батарейки к нему, а также еда и одеяло, место действительно было вполне подходящим. Саманта даже немного поспала, Маунтджой тоже.

Но в это утро она постоянно жаловалась на холод. Женское хныканье даже в самой безобидной ситуации быстро выводило Маунтджоя из себя. Неудивительно, что вскоре он начал злиться. По его мнению, в те две ночи, которые им с Самантой пришлось провести в фургоне на территории заброшенного кемпинга, обоим было гораздо холоднее, но тогда его пленница не жаловалась. Возможно, она думала, что имеет дело с насильником, и опасалась спровоцировать его. Однако теперь, проведя в его обществе несколько ночей и убедившись, что Маунджой не пытается добиться от нее физической близости, Саманта осмелела и стала проявлять недовольство по поводу дискомфорта.

Чтобы хоть немного успокоить ее, Джон несколько раз повторил прописную истину, которую многократно слышал в Олбани: спать под открытым небом в любом случае намного холоднее, чем в любом помещении.

— Значит, вы считаете то место, где мы находимся, помещением? — язвительно осведомилась Саманта. — Может, нам лучше все‑таки вернуться в кемпинг? Вряд ли полиция от нас ожидает этого.

— Зато ожидает фермер. Теперь он наверняка будет сторожить свой участок.

— Тогда давайте найдем какое‑нибудь другое место.

— У меня есть план.

Саманта захлопала в ладоши от радости:

— Так поехали скорее! Там наверняка будет не хуже, чем здесь.

— Сначала я должен все проверить.

— Вы собираетесь делать это без меня?

— Разумеется. А вы чего ждали?

— Не оставляйте меня здесь одну. Пожалуйста, не оставляйте. Я очень боюсь темноты!

В голосе пленницы снова зазвучали истеричные нотки.

— Возможно, мне удастся раздобыть для вас какие‑нибудь теплые вещи, — произнес Маунтджой.

— У вас нет денег.

— Я не сказал, что собираюсь покупать их.

— Не бросайте меня одну.

— У меня нет выхода.

— Но почему? Меня никто не узнает. Когда вы намазали мне волосы той дрянью, вы заявили, что это изменит мою внешность. На меня никто не обратит внимания.

Саманта раздраженным жестом отбросила с лица прядь волос. Маунтджой подумал, что коричневая краска действительно помогла: если раньше пышная шевелюра пленницы стояла вокруг ее головы почти торчком, то теперь волосы безвольно свисали вниз. К тому же время от времени Саманта переставала жаловаться на холод и начинала проклинать Маунтджоя за то, что он сделал с ее прической. Эти претензии ему почему‑то было легче переносить.

— Вы выйдете наружу только в случае необходимости, — предупредил Маунтджой. — Что касается меня, то я просто отправляюсь на разведку.

— Я не стану кричать, и вообще буду вести себя хорошо.

— Я пойду один.

— Жестокий ублюдок.

— Если хотите остаться здесь навсегда — что ж, ладно, я никуда не пойду. Будем тут сидеть и гнить заживо.

— Сколько времени вас не будет? — спросила Саманта после паузы.

— Я не собираюсь никуда идти прямо сейчас.

— Далеко находится то место — ну, которое вы присмотрели?

— Нет, не очень.

— Но это ведь не другая пещера, правда?.

— То место, где мы сейчас находимся, не пещера, а шахта, точнее, каменоломня. Нет, то место, куда я собираюсь, находится не под землей. Скорее наоборот.

— А мне с вами нельзя?

— Не задавайте дурацких вопросов.

— Я здесь умру от страха.

— Если вы не заткнетесь, я опять засуну вам кляп в рот.

— А если вас поймают, а я так и останусь здесь?

— В этом случае я сообщу полицейским, где вы находитесь.

Саманта впилась взглядом в лицо Маунтджоя, пытаясь понять, не утаивает ли он от нее чего‑нибудь.

— А вы с ними связывались еще раз? Ну, с полицейскими?

— Нет, — ответил Маунтджой. — Я решил сделать паузу, чтобы у них было время поразмыслить. Им нужно проделать кое‑какую работу — по крайней мере, одному из них. Ваш отец не упоминал при вас о детективе по фамилии Даймонд?

— Он никогда не говорил со мной о своей работе. Собственно, отец вообще со мной ни о чем не говорил. У нас с ним мало общего.

— Наверное, ему не нравится, что вы участвуете в уличных представлениях.

— Ему во мне многое не нравится. А что вы там говорили про этого детектива?

Маунтджою, похоже, удалось заинтересовать Саманту. Она была на грани паники от того, что он собирался оставить ее одну, и единственный способ не допустить истерики состоял в том, чтобы отвлечь девушку. Разумеется, Маунтджой мог плюнуть на все и просто уйти. Крики Саманты никто бы не услышал. Но он знал, какое отчаяние в душе узника вызывает равнодушие тюремщика. Маунтджой был не из тех, кому доставляют удовольствие страдания других. К тому же страх Саманты не улучшил бы его положение. И он решил подбодрить свою пленницу, снабдив ее кое‑какой информацией.

— Даймонд — один из лучших детективов, работающих под началом вашего отца. Четыре года назад он расследовал дело об убийстве и здорово напортачил — засадил за решетку не того человека. Вы ничего об этом не слышали?

Саманта покачала головой. Маунтджой подумал, что ему удалось одержать маленькую победу — девушка, по крайней мере, перестала хныкать и жаловаться.

— Есть продажные полицейские, а есть такие, как Даймонд, они искренне заблуждаются. Он не продажный, нет. Он действительно считает, что раскрыл дело и вычислил убийцу. Даймонд типичный полицейский, туповатый и ограниченный, но в нем есть что‑то настоящее. Он не обладает личным обаянием и допросы проводит так, что допрашиваемый почти сразу доходит до белого каления. Особые лидерские качества тоже отсутствуют. Коллеги терпеть его не могут. И все‑таки у него есть одна черта, которая мне нравится. Даймонд прямой и честный. Может ошибаться, но на подлость не способен. И я даю ему шанс доказать, что он порядочный человек.

— Значит, это он отправил вас в тюрьму?

Два дня назад, чтобы не напугать Саманту. Маунтджой стал бы отрицать, что он беглый заключенный. Но сейчас, как ни странно, единственный способ наладить отношения с заложницей и завоевать ее доверие состоял в том, чтобы признать, что ее догадка верна.

— Чувствуется, что в колледже вы учились не зря, — сказал он, улыбнувшись.

— Ваш сарказм неуместен.

— Студенты мне всегда нравились. — Маунджой едва удержался, чтобы не добавить, что когда‑то сам был директором колледжа, но решил, что это будет уже чересчур. — Так вот, вернемся к Даймонду. Он ошибся в своих выводах, и я потребовал, чтобы он исправил ошибку.

— Через четыре года?

— Да.

— Но что он может сделать? А вы знаете, кто настоящий убийца? Вы ему об этом сказали?

— Я знаю только то, что Даймонд повесил преступление на меня, а я никого не убивал. Я ему об этом сообщил.

— Но у вас ведь должны быть какие‑то соображения по поводу того дела. Наверное, вы много думали об этом в тюрьме.

— Да, я постоянно думал об этом. Но так и не пришел ни к какому выводу, поскольку у меня не было фактов. Если у человека нет полной картины преступления, он его не раскроет, сколько бы ни размышлял.

— А этот полицейский, Даймонд…

— Что?

— У него есть полная картина?

— Видимо, пока нет. Но он единственный, кто может докопаться до правды. У него имеются все материалы дела, показания всех свидетелей, и он знает…

— Что это там такое? — внезапно воскликнула Саманта.

— Где? О чем вы?

— Я слышала какой‑то странный звук.

— А я нет, — пожал плечами Маунтджой.

Оба напряженно прислушались. Маунтджой подумал, что, если одна из поисковых команд спускается или уже спустилась в шахту, он наверняка должен был услышать шаги и голоса. Однако определить, откуда именно эти звуки, непросто — в каменоломне было слишком много входов и целый лабиринт туннелей. В подобных условиях попытка ускользнуть от преследования представляла бы собой нечто вроде лотереи, в которой все зависело исключительно от удачи.

— Вот опять, слышите? — прошептала Саманта. — И опять!

Маунтджой уловил какой‑то звук, похожий на шипение. Ему сразу стало понятно, что его издал не человек.

— Это каменная пыль или мелкая крошка, она сыплется откуда‑то сверху. Я почувствовал, как она попала мне на шею. — Маунтджой зажег фонарик и направил его вверх, обшаривая лучом каменный свод. Внезапно в свете фонаря мелькнуло что‑то темное.

— Летучая мышь.

— О, боже!

— Эти существа не причинят вам никакого вреда.

— Но я ужасно боюсь летучих мышей!

— Мы их нисколько не интересуем. Просто это их дом. Видите выступ вон там? Зверюга, какую мы видели, прилетела оттуда. От движения воздуха вниз посыпалась известняковая пыль — только и всего.

Саманта зажмурилась, скрестила руки на груди и принялась раскачиваться, издавая громкие стоны. Маунтджою никогда не приходилось видеть ничего подобного. У него возникло впечатление, будто приступ страха скрутил тело Саманты, словно эпилептический припадок. Маунтджой вдруг подумал: что́ он станет делать, если Саманта страдает эпилепсией? Разрабатывая свой план действий, он не предвидел таких осложнений.

Нарушив собственное решение ни при каких обстоятельствах не прикасаться к девушке, Маунтджой положил руку ей на плечо и слегка встряхнул.

— Прекратите сейчас же! — потребовал он. — Это же просто курам на смех.

Саманта открыла глаза:

— Почему бы вам не убить меня и не покончить со всем этим? Ну же, убейте меня. Я бы на вашем месте так и поступила. Расправьтесь со мной, убийца!

Маунтджой повалил Саманту, с силой завел ей руки за спину и связал.