В мраморном камине тихо потрескивал огонь. Хрустальная люстра освещала низкий круглый стол чёрного дерева. В мягких креслах расположились шестеро, деловито потягивая вино из золочёных чаш, инкрустированных самоцветами, и вели неспешную беседу в ожидании хозяина дома.
Рабыни в откровенных платьях из пурпурного шифона держались поодаль, готовые в любую минуту выполнить очередную прихоть дражайших гостей. Стоило лишь небрежно махнуть рукой, как одна из них тут же оказывалась рядом, услужливо улыбаясь. Все как на подбор: гибкие талии, упругие груди, крутые изгибы бёдер. В волосах, отпущенных ниже пояса, мягко сияли жемчужины.
Двери распахнулись, и в гостиную размеренным шагом вошёл тот, ради кого все собрались — высокий, крепко сложённый, с цепким взглядом и лёгкой усмешкой на устах. Чёрные брови резко контрастировали с серебристыми от седины волосами, а тяжёлый, гладко выбритый подбородок придавал его образу некоей суровости, граничащей с непреклонным упорством.
Но внимание присутствующих больше привлекала фаворитка, следовавшая за своим хозяином. Облачённая в платье с глубоким декольте, едва прикрывающим соблазнительные груди, она заметно выделялась среди других рабынь. Чёрные волосы собраны в тугой хвост, чувственные губы слегка приоткрыты. Серые глаза, обрамлённые густыми ресницами, холодно смотрели на собравшихся. Над правой бровью число «32» выглядело неестественно на нежном, почти кукольном лице осквернённой. Запястья украшали массивные золотые браслеты, а плечи — многочисленные синяки и ссадины. При ходьбе разрез платья приоткрывал изящные длинные ноги, испещрённые многочисленными шрамами.
Присутствующие поднялись, приветствуя первого магистра Легиона. Брутус радушно поблагодарил гостей за визит и опустился в хозяйское кресло, подчёркивающее статус своего владельца высокой спинкой с золочёным орнаментом. Невольница застыла рядом с хозяином, покорно опустив глаза в пол.
— Приношу свои глубочайшие извинения за опоздание, — с напускной вежливостью произнёс он, хотя по небрежной улыбке отчётливо читалось, что этот факт его нисколько не беспокоил. — Надеюсь, вас приняли как подобает?
— Не волнуйтесь, дорогой друг, — заверил Келсий, худощавый низкорослый господин в сером жилете с изумрудными пуговицами, — всегда восхищался вашим гостеприимством.
Остальные с готовностью поддержали говорившего, восхваляя вино и изысканные угощения.
— Превосходно, — кивнул Брутус, — Вы наверняка гадаете, к чему такая срочность, но спешу вас заверить: дело действительно серьёзное и не терпит отлагательств. Утром из Регнума прибыл Линус с весьма занимательной вестью. Не так давно он виделся с принцепсом, и у них состоялась достаточно интересная беседа, о которой я не могу вам не сообщить, поскольку предложение Максиана звучит более чем заманчиво.
— Я заинтригован, — толстые губы Улисса растянулись в улыбке. — Не знал, что принцепс искал аудиенции.
— Прошу меня простить, но были условия строжайшей секретности. К тому же, не имея ни малейшего представления, о чём пойдёт речь, не хотел отвлекать вас от более важных дел пустой болтовнёй.
— Не терпится узнать, что понадобилось принцепсу от Легиона. Насколько мне известно, он нас несколько недолюбливает, мягко говоря, — Эолус, пожилой магистр в белоснежной рубашке, пригубил из чаши.
— Я тоже слышал о чём-то подобном, — подтвердил Келсий, — но разве это важно? Дела и личная неприязнь не должны пересекаться.
— Вы абсолютно правы, — поддержал Брутус, — потому я и согласился на встречу, пусть и заочную, и могу вас заверить: не прогадал. Что ж, не буду испытывать ваше терпение. Принцепс ищет союза. И не против какого-нибудь вшивого чиновника, а против самого короля!
— Вы, наверное, шутите? — нахмурился Эолус.
— Разве я похож на шута? — Брутус выгнул бровь. — Да, звучит действительно неожиданно, но позвольте вам всё пояснить: дочь Урсуса возжелала вернуть себе право на престол и, самое удивительное, нашла поддержку. И, кажется, не только в лице принцепса. У меня есть серьёзные основания предполагать существование других участников заговора, хотя о них пока ничего не известно.
— И в чём же наша выгода? — скривился Улисс. — Мы и так себя прекрасно чувствуем при Юстиниане. Кому нужны все эти смуты?
— Я бы с вами поспорил на этот счёт, — возразил Эолус. — Что ни год, процент налогов растёт, как грибы после дождя. Ещё с десяток лет — и мы окончательно разоримся.
— А что конкретно предложил принцепс? — Келсий с любопытством посмотрел на первого магистра.
— Независимость для Опертама, господа, — торжественно заявил Брутус, — а вместе с ним, разумеется, и Легиона. Держу пари, Юстиниан никогда не согласится на подобное.
В гостиной повисла тишина. Магистры усиленно обдумывали каждое услышанное слово, прикидывая в уме перспективы и риски. Одна из рабынь, позвякивая серебряными браслетами, принялась подливать вино в опустевшие чаши.
— Независимость… — медленно проговорил Келсий, будто пробуя слово на вкус. — Принцепс не дурак, знает, чем заинтересовать.
— Будь он дураком, давно бы ходил под нами, — заметил Эолус. — Помнится, последний раз я самолично предлагал ему четверть миллиона всего за одну подпись. И он отказался! Вот как контролировать того, кого нельзя ничем подкупить?
— Может, это и не так плохо, — задумчиво произнёс Келсий. — Во всяком случае, такие, как он, обычно держат своё слово.
— Вы, кажется, забыли о его прошлом, господа, — впервые за вечер заговорил Кастул, угрюмый старик, не отличавшийся особой словоохотливостью, — так позвольте мне напомнить, что именно он выступал за освобождение осквернённого.
— Безусловно, вы правы, — кивнул Брутус и краем глаза глянул на стоящую рядом невольницу, — и, думаю, где-то в глубине души он до сих пор склонен считать осквернённых достойными называться людьми. Но! Как говорится, держи друга рядом, а врага ещё ближе. С нашей стороны будет глупо проигнорировать его предложение. Юстиниан слишком далеко зашёл в своей жажде власти. Ещё пару лет, и он окончательно забудет, кому обязан короной.
— Во всяком случае мы знаем, чего от него ожидать, а вот о девчонке нам вообще ничего не известно, — заметил Эолус. — Я против подобных авантюр, а независимость может и подождать…
— Да, может подождать… Ещё лет сто. Куда спешить, верно? — фыркнул Маро, самый молодой из магистров, черноглазый, вспыльчивый юнец, занявший место безвременно почившего отца. — Вам, дорогой друг, осталось-то всего ничего, а что будет с нами, если вдруг Юстиниану ударит в голову моча и он позарится на Легион?
— Прошу не выражаться, молодой человек, — осадил его Брутус, — но доля истины в ваших словах есть. Нам нужно думать о будущем, и более подходящего момента я не могу и представить. Пусть они грызутся за свою корону между собой, а мы в это время заберём то, что нам принадлежит по праву.
— Рискованно, — поцокал языком Келсий, — но бездействие может оказаться ещё хуже. К тому же девчонку несложно подмять под себя. Сомневаюсь, что она упрямее или умнее своего дядюшки. Там всё семейство с большим приветом. Похоже, это наследственное, если вспомнить Августина.
— Она дочь Урсуса, и что у неё в голове — одним богам известно, — стоял на своём Кастул.
— Легион и не таких ломал, — зло улыбнулся Маро, — или умудрённые жизнью мужи не уверены, что справятся с глупой девчонкой?
— Что конкретно от нас требует принцепс? — поинтересовался Улисс, не сводя глаз с чаши.
— Всего-навсего переманить на сторону принцессы самые влиятельные семьи, — пояснил Брутус, — и, если понадобится, одолжить несколько сотен осквернённых. Ну и золото, конечно же, куда без него.
— Хм, не так уж и велика плата за независимость, — Улисс, наконец, оторвался от созерцания самоцветов и взглянул на первого магистра. — Я поддерживаю вас, Брутус. Пора Легиону выходить на новый уровень.
— Благодарю, друг мой. Отделившись от Прибрежья, Опертам станет только могущественнее. Никаких податей, никаких налогов или других обязанностей перед Прибрежьем.
— А где гарантии, что Регнум не попытается создать свой «Легион»? — парировал Кастул.
— На это им понадобятся долгие годы и серьёзные ресурсы, а что будут в это время делать новорождённые осквернённые? Расти как сорняки среди свободных? Ни у кого, кроме нас, нет ни опыта в воспитании этих тварей, ни сил, чтобы обуздать их. Сенат не осмелится ломать устоявшуюся систему, а золото Легиона будет успешно удерживать открытыми городские ворота и столицы, и Южного Мыса.
— Что ж, — Келсий поднял чашу, — я тоже за союз.
Большинство согласно закивали, выражая поддержку. Лишь Эолус угрюмо нахмурился, выказывая своё недовольство. Брутус вопросительно взглянул на старика, мнение которого ценил больше остальных. Кастул скривил тонкие губы, будто перед его носом бросили кусок протухшего мяса:
— Я останусь при своём. Этот союз нам не нужен.
— Жаль это слышать, дорогой друг, но решение, как видите, принято почти единогласно, — Брутус довольно потёр руки. — Поддержим девчонку. Уверен, с ней влияние Легиона достигнет небывалых высот.
Спальню освещали свечи да белый камин с витиеватыми узорами. Просторная кровать у стены была тщательно заправлена. Отполированные железные кольца тускло поблёскивали, врезанные в фигурные перекладины, прозрачный балдахин присобран и стянут шёлковыми шнурами с кистями на концах.
Опустившись на софу, Брутус закинул ноги на низкий столик. Сапоги тенью пачкали лакированную столешницу, чаша, стоящая у края, грозила в любой момент опрокинуть вино на белоснежную шкуру на полу.
Магистр пристально посмотрел на рабыню, застывшую поодаль с опущенной головой, и на его губах обозначилась лёгкая улыбка.
— Ты слышала, моя дорогая? Скоро я стану правителем пусть небольшого, но весьма могущественного государства. Если ты не наскучишь мне к тому времени, подарю тебе что-нибудь особенное. Например, голову твоего братца на золотом блюде… Или, наоборот, позволю вернуться к нему в Терсентум. Всё зависит от твоего стремления угодить мне, милая. Ну и от моего настроения, конечно же. Что скажешь?
Осквернённая робко кивнула.
— Ах да, без языка не очень-то и удобно отвечать, верно? Что ж, сегодня твой день, но ещё раз ляпнешь что-то невпопад — и останешься немой до конца своей жалкой жизни.
Невольница отвесила короткий поклон и прижала ладони к губам. Большие глаза заблестели от боли. Регенерация достаточно мучительный процесс, и Брутус не без удовольствия наблюдал за её страданиями.
— Кажется, я задал тебе вопрос…
— Благодарю, мой господин, — выдохнула она и снова поклонилась. — Вы очень великодушны.
— Неужели? — он иронично приподнял бровь.
— Я сделаю всё, чтобы вы были довольны мной.
Брутус удовлетворённо хмыкнул:
— Можешь начинать прямо сейчас, дорогая.
Осквернённая коснулась плеча и, щёлкнув застёжкой на платье, обнажила грудь. Он со скучающим видом наблюдал, как твердеют её соски от холода. Камин ещё не успел достаточно прогреть спальню.
— Избавься от всего этого, — Брутус указал на ссадины на плечах. — Я хочу начать с чистого листа. И на ногах тоже, пожалуй.
— Да, мой господин.
Глубокие порезы на коже стремительно затягивались, синяки мгновенно пожелтели и вскоре исчезли. Остались лишь старые шрамы, которые Брутус не позволил вовремя заживить. Теперь они будут с ней до самой смерти.
Он приблизился к прикроватной тумбе, на которой дожидались кандалы. Проведя пальцем по шипам на внутренней стороне оков, обыденными движениями он закрепил цепи на кольцах в перекладинах и повернулся к осквернённой. Поняв без слов, что от неё требуется, невольница сняла украшения, скрывающие шрамы, и покорно подошла к ожидающему её господину.
Звонко щёлкнули стальные браслеты, шипы вонзились в нежную плоть. Брутус медленно повернул рычаг на кандалах, с наслаждением наблюдая, как сталь окрашивается алым.
Рабыня не издала ни звука. За это он ещё несколько раз прокрутил рычаг. Сдерживаясь, она стиснула зубы, но из груди всё же вырвался едва слышный стон.
— Превосходно! — хрипло проговорил он и грубо сорвал с неё платье, приспущенное до бёдер.
Каждое резкое движение вынуждало её стонать от боли, и это было именно то, что сейчас ему хотелось услышать.
Брутус провёл ладонью по идеально гладкой спине, не тронутой шрамами.
— Ты безупречна, — прошептал он ей на ухо и извлёк из ножен кинжал. — Сегодня особенный день. Хочу, чтобы ты чаще напоминала мне о нём.
Остриё коснулось спины и медленно поползло вниз, рассекая бархатную кожу. Брутус старательно выводил букву за буквой: ровные, строгие, без изыска, но чтобы радовали глаз. Каждую линию прочерчивал дважды, то и дело отступая на шаг и любуясь своей работой. Кровь стекала по пояснице к ногам, тягучими каплями падала на пол, скапливаясь в лужу, но это его не заботило: металлический запах только ещё больше возбуждал.
Осквернённая тяжело стонала, вздрагивала от каждого прикосновения стали, но стойко терпела, боясь разозлить своего хозяина резким движением или вскриком.
Наконец справившись с последней буквой, Брутус отошёл подальше и, положив ладонь на подбородок, придирчиво осмотрел результат, как художник осматривает свой новый шедевр. Удовлетворённо кивнув, он вернулся к жертве и провёл рукой по окровавленному бедру.
Возбуждение, испытываемое им всё это время, достигло апогея, и он суетливо расстегнул ремень и приспустил брюки. Осквернённая сдавленно вскрикнула, когда он рывком вошёл в неё. Горячая кровь стекала с его живота всё ниже и ниже, вызывая новые ощущения, наслаждаться которыми можно было бесконечно. Намотав на кулак собранные в хвост волосы, он толчками погружался в неё, другой рукой поглаживая порезы, складывающиеся в долгожданное и манящее слово «НЕЗАВИСИМОСТЬ».
— Тебе нравится? — стоны рабыни заводили его ещё больше.
— Да, мой господин, — голос слабый, безжизненный.
— А так? — он вошёл до упора, впившись пальцами в кровоточащие раны.
В этот раз оргазм был долгий, сильный, глубокий. Его тело сотрясла крупная дрожь, из груди вырвался громкий стон.
Осквернённая уже теряла сознание, кисти в кандалах безвольно обвисли.
— Не смей! — предупредил он, дёрнув её голову на себя.
Она тяжело задышала, бледное лицо покрылось испариной. Кровь мгновенно остановилась, края ран стали стремительно затягиваться.
— Достаточно, — прервал он процесс. — Шрамы должны остаться.
— Да, господин.
— И всё же под своим братцем ты стонала намного охотнее, — Брутус улыбнулся уголком губ. — Как он тебе? Неужели хорош? Говорят, нельзя быть лучшим во всём.
Невольница с силой дёрнула руку, цепь со звоном натянулась. Даже боль не смогла сдержать её ярости, и это ещё более забавляло Брутуса.
Что же это? Покорная ненависть? Гнев, смешанный со страхом? Как же она нелепа в своей наивности! Как же легко управлять этими двумя, так отчаянно цепляющимися друг за друга! Оба невероятно сильны и одновременно уязвимы только потому, что не одиноки. Судьба сыграла с ними злую шутку, не разлучив, сохранив их связь. Оба попали в опертамский Терсентум и умудрились не только выжить, но и стать весьма заметными среди скорпионов. Это их дар и проклятье. Невероятно, как опасна может быть любовь, особенно такая — чистая, искренняя, беззаветная. Хотя насчёт чистой, пожалуй, погорячился. Незабываемое зрелище: скорпион, безжалостно убивающий любого на своём пути, рыдал как дитя, когда понял, кого трахал полночи. И как же самоотверженно терпела она, скрываясь за серебряной маской: готовая на всё ради любимого брата, лишь бы сохранить ему жизнь.
— Обожаю, когда ты злишься, — прошептал он ей на ухо, снимая оковы. — Может, потому до сих пор не избавился от тебя. Продолжай меня радовать, милая, и когда-нибудь я позволю тебе вернуться к твоему драгоценному братцу.