Развод. Вспомни, как мы любили

Глава 27. Проваливай

— Нет, — сажусь я рядом. — У меня обалдеть какой теплый халат. В таком можно собак выгуливать в холодные вечера, либо с бывшими мужьями на крыльце сидеть.

Виктор усмехается, а я поправляю шапку на голове:

— А еще мне же потом придется искать черное платье и загадочную вуаль на твои похороны.

Возвращаю ему его слова о моих похоронах, о которых он посмел мне сказать в тот день своей исповеди.

Виктор опять усмехается и говорит:

— И ты бы была хороша на моих похоронах.

И я не слышу в его голосе шутки, пусть на лице его сейчас кривая улыбка.

— Вить, что, мать твою, происходит? — шепчу я.

И спрашиваю я его сейчас не как бывшая обиженная жена, а как человек, который видит, что другой человек катится прямо в пропасть.

Он чуток притормозил в момент развода, а сейчас дальше катится. Да еще и ускорился.

— Я не знаю, Маша, — продолжает смотреть вперед, будто высматривает в пустоте врага. — Не знаю.

— Ты, видимо, не этого ждал?

— Нет, не этого, — он медленно кивает. — Если честно, я не знаю, чего ждал, но точно не этого, — замолкает и переводит на меня взгляд, от которого меня пробирает озноб. — Маш.

— Что?

— Как же ты держишься?

— А у меня есть выбор не держаться? — вскидываю бровь. — Вить, я же никогда не была соплежуйкой. Для меня сложности — это… причина идти дальше. Ты мне подкинул офигеть какую сложность. Самую сложную сложность, но ты же всегда был в моей жизни самым-самым, поэтому было бы глупо ожидать от тебя какой-то легкой и скучной банальности.

— Почему…

— Что почему? — мягко улыбаюсь.

— После всего… после моих слов… почему ты сейчас говоришь такое? — глаза у Виктора недоуменные и растерянные.

— Подожди, ты же сам хотел дружить…

— Ты же поняла о чем я, — продолжает вглядываться в глаза.

Теперь я смотрю перед собой и кутаюсь в халат поглубже под легким порывом ветра.

— Я все еще хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, — шепчу я. — Я хочу разорвать тебя на клочки, а потом эти клочки растереть в порошок… — выдыхаю. — Из порошка этого испечь с твоими потрохами пирог и съесть его… Еще скормить дочерям, соседям, — моргаю. — Я прокручиваю множество вариантов мсти и злодейств, но я же не избавлюсь от тебя, Вить. Ты же останешься в памяти и прошлом, в котором я была счастлива. Мне этого не выкинуть из своей жизни.

Делаю паузу и пожимаю плечами:

— И я ценю то, что у меня было за спиной, — перевожу взгляд на Виктора. — А ты боишься, Вить. И тебе бы по-хорошему, если хочешь новой жизни, все сбросить и стряхнуть, но ты ведь не такой, да?

— Я не брошу дочерей.

— Тебе бы было легче, — слабо улыбаюсь. — И я бы не маячила в твоей жизни с воспоминаниями из прошлой жизни. Ты захотел легкости, чувственности, страсти и романтики, а по итогу тащишься посреди ночи с вулканом к трем капризным дочерям. Где тут легкость, которую ты жаждал? И дышать тебе сейчас легче, когда жены-мамки-сестры нет рядом?

Виктор опять смотрит вперед и едва заметно хмурится:

— Нет. Но у меня нет… Маш… Нет ощущения того, что мы с тобой разведены, — хмыкает. — Вот так, Маш. Я не знаю, как тебе это объяснить.

Я молчу и недоуменно моргаю. Если он так говорит, то значит так и есть. Ему сейчас бессмысленно юлить или путать меня словами.

— Ты ведь прекрасно понимаешь, как все это можно решить, — тихо шепчу я, и грудь стягивает стальным обручем ревности. — Вить… У тебя есть отношения с другой…

Он неожиданно встает, шагает туда сюда и разворачивается ко мне.

— Нет у меня тех отношений, которые подразумевали того, чтобы я сейчас дочерей в них втягивал, — смотрит на меня прямо. — Может, тебе тоже стоит развернуться в сторону поиска, а? Тебе говорят, что ты должна бороться, а мне то, что ты ждешь меня, когда я вернусь.

— Но я тебя не жду.

— И ты им об этом говорила?

— Говорила.

— Они тебя слушают? — Виктор вскидывает бровь.

Я молчу. Нет, не слушают.

— И меня не слушают, — он разводит руки в стороны. — И мне истерики устраивают, Маша. Ты думаешь, мы этот сраный вулкан лепили неделю просто так? Штук пять мы растоптали, разбили, размяли и выкинули в папулю! И знаешь, что, — он наклоняется ко мне, — Я им говорил, что у меня сегодня будет встреча, — он щурится. — Вот тебе и результат.

— Так они знали… — тихо отзываюсь я. — Вот оно что…

— Ты хочешь, чтобы я притащил Ларису?! — он повышает голос. — Но ты уж прости, но рановато, Маш. Знакомство будет тогда, когда я пойму, что пора. Что я готов представить девочек другому человеку. Когда у меня будет уверенность, что есть смысл делать следующий шаг.

— Сейчас нет этой уверенности?

— Нет, — цедит сквозь зубы, вглядываясь в мои глаза. — И нет, Маша, я не уходил в существующие и построенные отношения, чтобы сразу свадебку устроить.

— И долго ты будешь строить эти?

— Не знаю, — шепчет он и пар из его рта касается невесомой вуалью моего лица, — может, ничего не построится. Может, с другой придется строить.

— С другой? — смеюсь я.

— А, может, к черту все эти отношения? — рычит он. — Заведу кота и буду спокойно себе жить.

— То есть по итогу выйдет, что ты от меня к коту ушел? — приподнимаю бровь еще выше.

— Выходит, что так, — коротко усмехается.

— Или же тебе сегодня от Ларочки прилетело, и ты поэтому о коте задумался?

— А ты так хочешь поговорить про Ларочку?

— А почему нет? — встаю. — От тебя ею разит. Ты же от нее приперся.

— А я не понял, — он вскидывает бровь, — это, что, ревность?

В груди вспыхивает искра злости и сердце сильно бьется о грудину.

— И ты зачем им сказал о своей встрече?!

— Так мне говорить или не говорить?!

— Я не знаю! Не знаю! Я просто хочу, чтобы все это закончилось так или иначе! Чтобы все затихло, чтобы я выдохнула, Виктор! Поэтому я и жду, что ты женишься! А то ты ни туда, ни сюда! Мне, что ли, мужика искать, чтобы наши дочери поняли, что все! Баста! Но… — усмехаюсь, всплеснув руками. — Я боюсь, что все это не поможет, Вить. Ни твоя баба новая, ни мой воображаемый мужик! Да, можно сказать, что вырастут поймут, но не поймут. Смиряться, успокоятся, вырастут и в их жизнях появятся свои проблемы, но это разочарование останется навсегда, — выдыхаю и рявкаю, — навсегда, урод ты неблагодарный! Что ты, сволочь, наделал?!

Я кидаюсь на него под вспышкой гнева, который выстрелил из моей груди залпом.

— И ладно бы сам был довольным, козлина! — толкаю его в грудь, а он медленно отступает под моими ударами. — Получил то, что хотел! Так нет же! Не получил!

Я хаотично бью по груди, плечам, вынуждая отступать от крыльца в сторону калитки:

— И еще от тебя фонит! Ты скажи Ларисе, что у не отвратительный вкус к парфюму!

Перехватывает мои запястья, сжимает их, выдыхает через нос клубы пара и вглядывается в мои глаза:

— А если мне нравится этот парфюм?

— Не заливай, Воронин, — мне приходится встать на цыпочки, чтобы хоть немного повысить свою угрозу в его глазах. — Я знаю, что сладкие и приторные запахи тебя бесят.

— Все-то ты про меня знаешь.

Наши выдохи сплетаются в одно облако пара.

— Как облупленного, Воронин.

А затем у меня в голове всплывает наш первый поцелуй. У меня тогда также сердце стучало. И глаза у Виктора были такие же: расширенные зрачки, поволока…

— Проваливай, — выдыхаю я и цежу сквозь зубы. — Воронин. Вижу, твои похороны откладываются.