Развод. Вспомни, как мы любили

Глава 49. За бывших мужей не краснеют

Закидываю галстук на шею, поднимаю воротничок рубашки и замираю перед зеркалом.

Мне надоело самому завязывать каждое утро галстуки.

Я хочу, чтобы сейчас в спальню зашла с кружкой чая сонная Маша.

Она бы зевнула, прикрыв ладонью рот, и зажмурилась, как кошка.

Затем бы отставила кружку на комод, потянулась и неторопливо подплыла ко мне, а после подняла руки к галстуку и вновь зевнула.

После того, как бы она завязала тугой узел, она бы расправила воротник моей рубашки и посмотрела на свои ногти:

— Блин, надо записаться на маникюр.

Утренняя рутина сейчас мне кажется такой уютной и теплой, что я тяжело вздыхаю.

Кстати, забавно, что Ларису, за которую я так зацепился, я не представлял в подобных моментах тихой и обычной жизни.

И как многое я пропускал с Машей.

Она ведь после галстука обычно забывала кружку, но потом возвращалась с круглыми глазами:

— Забыла! Каждый раз забываю!

Не забежит она сейчас за кружкой чая и галстук, блин, самому завязывать.

Нет, это несложно и не занимает много времени, но остро не хватает женской заботы, которую я принимал сначала как само разумеющееся, а потом чувствовал раздражение к ловким пальцам.

Я хотел свободы?

Ну, вот она.

И в ней неплохо, надо сказать, если смотреть с точки зрения эгоистичного мужика-одиночки: тихое неторопливое утро и молчаливые размышления о жизни. Никакой суеты от жены, спешки и криков от дочерей, споров, но вместе с этим и нет от них объятий, чмоков в щеку и веселой болтовни о всякой нелепице.

Стою перед зеркалом с незавязанным галстуком и подхватываю с комода телефон.

Я хочу услышать голос своей бывшей жены.

— Алло, — Маша растягивает букву “о” в зевке, а затем рявкает, — Лиза! Я тебе по жопе дам! Немедленно прекрати!

— Что у вас там?

— Я сейчас папе все расскажу!

— Ой ну и ладно!

— Она, понимаешь, набирает в рот сок и выливает его струйкой обратно! — возмущенно охает Маша.

— Зачем? — недоумеваю я.

— Проверяет есть ли в нем консерванты. После них якобы остается какое-то послевкусие. Она буквально полощет рот соком! И еще с таким умным видом!

— Ну, мам! Послевкусие есть! Точно консерванты!

— Какие консерванты, если это свежевыжатый сок? — Маша повышает голос. — Лиза, блин!

— Мне девочки сказали, что он из коробки… — пауза и крик. — Ах вы!

Смех, громкая возня, визги, и тяжелый вздох Маши:

— Это какой-то кошмар, Вить. Вчера она лепили человечков их хлеба. Здоровые девахи уже, а детство в жопе все еще играет. Им бы мальчиков обсуждать, секретики записывать в дневниках, а они хлебных человечков лепят.

— Ма! Ну, каких мальчиков? — возмущенно вопрошает Даша.

— Да самых обычных!

— Они все страшные, — снисходительно отзывается Лиза. — Некого обсуждать.

— Ну, — подтверждает Надя. — И тупые.

— Надо сказать, мальчики в принципе не отличаются умом, — в голосе Маши пробиваются ласковые, но ехидные нотки.

— Это камень в мой огород? — усмехаюсь я.

— Да.

— И ведь мне нечем крыть.

— Зачем звонишь?

— Я не стану говорить, что хотел услышать твой голос.

— Согласна, слишком глупый подкат, — отвечает Маша, но я все равно улавливаю в ее голосе тихую взволнованность, которую она обрывает возгласом. — Так, девочки, марш за портфелями. Сели и уши развесили!

Я не могу сдержать улыбку, потому что будто вживую вижу любопытные моськи наших дочерей.

— Если ты не голос хотел мой услышать, то что?

— Галстук не могу выбрать, Маш.

Молчание, и я жду.

— Думаешь, я куплюсь?

— Нет?

— Нет, — тянет она, и я слышу, как она что-то глотает. — Но… Я была готова кинуться тебе на помощь. А вдруг ты наденешь галстук с утятами, а?

— У меня такого нет, — задумчиво отвечаю я.

— Ну, вот видишь. Мне не о чем переживать, — смеется. — Да и ты сам не позволишь себе такой дурости.

— Думаешь?

— Только не говори, что я тебя взяла на слабо.

— Если ты не поможешь выбрать мне галстук, то мне придется купить новый, — с шутливой угрозой отвечаю я. — А этот новый может оказаться и с утятами.

— Да мне все равно, — Маша понижает голос до шелкового шепота. — Ты же мне бывший муж. Краснеть за тебя мне по статусу не положено.

— Правда, все равно?

— Угу.

— Тогда точно утят куплю.

Несколько секунд молчания, и Маша цыкает:

— Да ну, я не верю.

— Тебе же все равно, — стягиваю с шеи галстук. — А раз тебе все равно, то ты не придешь ко мне в офис и не проверишь, в каком я галстуке сижу такой важный и строгий.

— Вить, что за игры?

— Видимо, у меня новый этап в жизни, — откидываю галстук на комод. — Я достиг той зрелости, когда я даже в галстуке с утятами буду до усрачки пугать подчиненных. И ведь нет жены, которая бы остановила меня.

— Ты блефуешь.

— Нет.

Шагаю к шкафу, из которого выхватываю пиджак:

— Я не тот человек, который блефует. И в моей жизни не хватает красочных желтых утят.

— Вить, я тебе все равно не верю.

— И, кстати, сегодня закрываем сделку с продажей твоей студии, — перехожу на официальный тон, — не забыла?

— И ты на нее придешь в галстуке с желтыми утятами? — настороженно спрашивает Маша.

Я улыбаюсь. Мне нравится дразнить бывшую жену всякими глупостями. Представляю ее недоуменное, возмущенное и пунцовое лицо.

— Может быть, — неопределенно отвечаю я. — Но кто я тебе? Только бывший муж, а за бывших мужей не краснеют. Их принимают такими, какие они есть, и галстуки им не выбирают.

— Как ты ловко все перевернул, — тихо охает Маша. — Вить… ты не станешь…

— Ладно, не буду тебя отвлекать, — выхожу из спальни в твердом решении найти галстук с утятами. — Тебе еще девочек в школу везти.