Развод. Вспомни, как мы любили

Глава 37. Неправильно

Виктор зол.

И я не совсем понимаю почему. Из-за моей шутки с вопросом, есть ли у него свободный знакомый для свиданок?

— Это, что, ревность? — возвращаю ему однажды сказанные им слова.

Молчит, а затем опять опускается в кресло. Поправляет галстук. И замирает, как жуткий манекен.

Глаза только горят и говорят мне, что это живой человек.

— Вить…

Мне становится неуютно под его взглядом, которого раньше я у него не замечала. Как у человека в лихорадке.

— Витя, — шепотом тяну я.

— Похоже, что да.

— Что? — переспрашиваю я.

— Похоже, что ревность, — отвечает он.

Делаю глоток чая.

Ну, я не ожидала от него такой прямой честности, которая ставит меня в тупик. Отставляю чашку, кутаюсь в плед и откидываюсь назад на подушки:

— Ты в своем репертуаре, Воронин. Ревность?

— Я же тебе уже ответил, что да, ревность, — медленно выдыхает, — поэтому не надо ждать от меня того, что я познакомлю тебя с перспективным мужчиной. Хотя перспективы это для юных и дерзких, а в сорок лет надо из себя уже что-то представлять. Особенно для тебя, Машуль.

Опять Машуля.

Медленно моргаю и тяжело вздыхаю.

— Какая может быть ревность к женщине, которую разлюбил?

— Хороший вопрос.

— И еще, — пожимаю плечами, — кто-то тут мне сам желал встретить мне достойного человека, когда я этому кому-то чемодан в зубы сунула.

— Я все свои слова помню, — Виктор не моргает. — Мне до старческой забывчивости, хочу думать, далеко.

— Ну, может, до забывчивости еще далеко, но маразм уже тут, — усмехаюсь я. — И еще бы я к твоим словам о мамке, сестре добавила, что я приняла роль твоей четвертой дочери. Вот это ближе к истине.

Воцаряется молчание.

Мамки-сестры в отношениях мужика душат заботой и опекой.

Мне тяжело признать, но Виктор часто нянькался со мной, и я была вечно-голодная до его заботы, покровительства, защиты и тепла.

— Такой вот изврат, — усмехаюсь я. — И по большей части я скучала по тебе, как по папуле, который больше не обнимет, одеялком не накроет и не порадует каким-нибудь маленьким сюрпризом.

Задумываюсь, опять усмехаюсь и говорю:

— Даже не так, Вить. Я скучала по тебе, как по функции, а не как о человеке. Не как о мужчине. Не как о партнере.

Виктор молчит.

И мне сейчас куда больнее, чем в тот момент, когда он сказал, что любит другую, а я стала для него родственницей.

Тогда было больно из-за растерянности, отчаяния, обиды и злости, а сейчас от осознания того, что я искала в Викторе того, кем он не может быть для меня по определению.

— Это просто какой-то пипец, — смеюсь я.

— Согласен, — Виктор медленно кивает.

— Будь я твоей мамочкой, Вить, — хмыкаю, — то мимо меня не пролетели твои метаморфозы. Такие дела.

Встаю, кутаясь глубже в плед, и неторопливо шагаю прочь:

— Я без понятия, какой можно сделать вывод из нашего разговора кроме того, что жениха ты мне не найдешь. Мы оба с тобой тугие до безобразия.

— Я сегодня понял одно…

Заинтригованная его тихим и мрачным голосом, я оглядываюсь.

— Что не хочу тебя терять.

— Ну, мы же не чужие друг другу люди, — слабо улыбаюсь. — Я бы тоже не хотела, чтобы с тобой что-то случилось, Вить.

— Боюсь в моем случае, Маш, ситуация такая, что… — замолкает, сглатывает и приглаживает волосы.

— Договаривай.

— Ситуация такова, — официально и деловито говорит он, — что я доживу до старческого маразма, пятнистой рожи и беззубого рта, только если ты будешь жива.

— Ты, что, мне признаешься таким образом в любви?

— В жопу твою любовь, Маш, — кривится он. — Это другое.

— Я тебя разочарую, но если ты откинешь копытца, то я буду жить.

— Не сомневаюсь, — Виктор вытягивает ноги.

— У нас три дочери, эгоистичный ты козел, — возмущенно шепчу я. — В могилу он собрался! Обалдел? Со мной рядом жизни нет, без меня тоже ее нет. Задолбал! — рявкаю я. — Чего ты от меня хочешь?

— Сейчас? — смотрит мне в глаза.

— Да, давай хотя бы сейчас, — киваю и вновь смеюсь на грани истерики. — Ты вроде ушел от меня. Бросил…

— Я не хотел уходить!

— Вот как? — приподнимаю бровь.

— Да вот так! — Виктор встает и делает ко мне шаг. — Я никогда не умел говорить о сложном, Маша! Это для тебя новость, что ли?! Но речь не об этом! — делает ко мне шаг. — А о том, чего я хочу сейчас.

— И сейчас ты способен правильно донести мысль? — с издевкой улыбаюсь.

— Ну, во-первых, — еще один шаг ко мне, — ты, наконец-то, сама разродилась на сложные признания, в которых я тебе папочка, которого ты за уши тянула до идеала. Во-вторых, ничего сложного сейчас во мне нет.

Еще один шаг и вот он стоит ко мне вплотную, обхватив мое лицо теплыми сухими ладонями.

Я должна оттолкнуть его, отступить и уйти, но я будто опять вернулась в юность в школу под лестницу, где сволочь Воронин зажал меня. Обманом заманил, а после решил не выпускать без поцелуя.

Под этой лестницей есть он и я.

И больше никого.

Даже наших дочерей.

— Вернемся к вопросу, чего я сейчас хочу, — с угрозой щурится Виктор.

— Не делай этого, Воронин, — хрипло и прерывисто шепчу я.

— Я хочу поцеловать тебя, — замираю, когда он наклоняется ко мне. Касается моего лба своим. Горячим, будто он в лихорадке. Вглядывается в глаза. — И я прекрасно знаю, что это неправильно.