Развод. Вспомни, как мы любили

Глава 8. Это блажь

— Девочки накормлены, уложены, спят, а я, — Валентина показывает баночку газировки, — культурно отдыхаю на веранде. Машенька, тут так хорошо, а какой воздух… Влажный, плотный, — прикрывает веки, — и все мои морщины напитались этой влагой и солью, — обеспокоенно смотрит в камеру. — А ты чего такая бледная… бледная… опухшая… Маш?

— Вы хотите сказать, что не знаете?

— Чего не знаю? — отставляет баночку в сторону и садится прямо. — Маш?

Я ищу в ее глазах ложь, но вижу только недоумение и тревогу. Так Валентина не в сговоре с Виктором, и она не в курсе его новой любви?

— Маш… Где Витя?

— Ушел, — сдавленно отвечаю я.

— Куда? — Валентина медленно приподнимает бровь.

— В новую любовь, — голос у меня дрожит, — к другой женщине.

По щеке катится слеза, обжигает кожу, и я отворачиваюсь, прижав ладонь ко рту, чтобы не разреветься.

— Что? — Валентина переходит на шепот, который слышится криком. — Маш…

Я крепко зажмуриваюсь. Плечи вздрагивают от отчаянного всхлипа.

— Господи…

И Валентина тоже замолкает. Слышу, как стрекочут цикады.

— Так, я сейчас ему позвоню…

— А что это изменит? — всматриваюсь в бледное лицо Валентины. — Это конец, Валь.

— Боже…

Валентина встает, потом опять садится и вновь встает.

— Маш… Это как так-то?

— Вот так, — шмыгаю и вытираю слезы тыльной стороной ладони. — Разлюбил. Говорит, что не может так больше.

— Может, перебесится, а? — едва слышно отзывается Валентина. — Вы чего, Маш… Вы же так давно вместе… Маша…

— Это конец, — опускаю взгляд и медленно выдыхаю. — И девочкам пока ничего не говори, Валь. Они ждали этого отдыха.

— Да они же все в сорокет начинают фигней страдать… Маш, милая моя… Взбрыкнул мужик…

Я молча смотрю в камеру, и Валентина закусывает губы.

Виктор — для нее сын. И он останется им при любом сценарии. И не воспылает она к нему яростным гневом. Не будет она его ненавидеть, обкладывать оскорблениями и вычеркивать из жизни.

Он — ее сын. И как бы она меня ни любила, как бы ни уважала, как бы ни переживала, но она окончательно не встанет на мою сторону. Я это понимаю, потому что сама мать.

— Маш…

— Отдыхайте.

— Да как тут отдыхать теперь?

— Я не знаю, — пожимаю плечами, — и звонить Виктору бессмысленно, Валь. Мы расходимся. Разве я имею права его не отпускать?

— Да блажь это! — Валентина повышает голос и прижимает ладонь к губам, а потом бубнит, повторяя, — мужицкая блажь.

— Как он сказал, — делаю глубокий вздох, — пусть будет так.

— Ну… я не знаю, — Валентина начинает паниковать, — ну… возьмите передышку… разбегитесь на время… черт… Маш… да дурак он… Господи, — смотрит обескураженным взглядом в даль, — да что ж их так накрывает?!

— Валь, эти вопросы ничего не изменят.

Смотрит на меня, хмурится и поджимает губы. Как женщина, она понимает меня, но как мать и как свекровь, она не желает, чтобы все было так. Она хочет зачитать мне лекцию о том, что надо быть умной и мудрой, однако осознает, что я на дне и я умираю.

— Маш, ты же мне как дочка…

— Вот… А для Виктора я… — горько усмехаюсь, — как сестра.

— Так… может… Маш, — Валентина нервно расхаживает по веранде, — его… не знаю… ну, встряхнуть?! А? Освежить отношения? Поперся он на сторону, а ты…

— Не поможет. Да и не хочу.

— Елки-палки, Маш, — сердито шепчет Валентина, — ну что ты как маленькая?

— Я не буду его возвращать, встряхивать, соблазнять… Это глупо и унизительно.

— Сейчас тебе надо передохнуть, Машуль, — шепчет Валентина. — Никто и не просит сейчас натягивать на себя секси платье…

— Валь… — закрываю глаза. — Прошу. Мне и так тошно.

Валентина с тяжелым и отчаянным вздохом замолкает. Голова раскалывается, и мне хочется выкопать себе в лесу маленькую темную норку, а потом забиться в нее раненой лисицей и свернуться в клубочек.

— Маш… — блекло отзывается Валентина. — Я ведь… тебе не стану врагом?