Развод. Вспомни, как мы любили

Глава 41. Да ты задолбал!

— Хочешь сказать, что я неправильно страдала? — цежу сквозь зубы в лицо бледного и разъяренного Виктора.

— Да, именно это я и говорю!

Резко поддается ко мне, но я все же успеваю отвернуться от его поцелуя. Он присасывается к моей щеке у скулы, но это его совершенно не смущает.

— Я знаю, как тебе нравится, — выдыхает мне в ухо.

— Козел!

— Стерва, — хрипло отвечает он и прикусывает мою мочку.

По всему телу пробегает волна предательской дрожи, которая нарастает, когда он на выдохе мягко втягивает мочку губами.

— Виктор!

— Твои ушки всегда были чувствительными, — жарко выдыхает в ухо и проводит языком по его изгибу.

— Прекрати…

А у меня уже глаза почти закатываются от кайфа.

Я не знаю, что не так с моими ушами, но вскрылась их особенность для Виктора почти сразу, и он всегда это использовал против меня.

Подышит на ухо, покусает и все, я растекаюсь лужей.

— Витя, блин… — в отчаянии шепчу я. — Витя…

А дальше я уже не могу сдержать стон.

Это все неправильно, но так сладко.

Сладко, будто это наш первый раз неконтролируемой страсти, которой начхать на все.

На развод, на пролитые слезы, на истерики.

Для нее есть здесь и сейчас. Я и Виктор.

Желание близости сильнее доводов разума.

Наши тела требуют поцелуев, укусов, объятий и стонов, в которых можно забыть обо всем.

— Остановись…

— Не хочу, — отвечает глухим рыком в шею и задирает юбку. — И не буду. Хватит мне тут указывать. То помидоры ей лежат не так, то галстук не так завязан…

Возмущенно смотрю в его глаза.

— Что? Ты достала меня с этими узлами, — рычит он, стискивая мое бедро до боли, — какая в жопу разница, как его завязывать!

— Да ты…

— Молча завязывай мне галстуки! — повышает голос. — А не с нудятиной своей!

Я аж всхрапываю, а Виктор, воспользовавшись замешательством, буквально вжирается в мои губы. Я кусаю его за язык, а ему все равно. Только рычит, как злобная зверюга.

Я чувствую вкус крови, который затягивает меня в безумие. Я отвечаю Виктору яростной взаимностью.

Он рвет мои трусики.

И берет меня. Грубо, на грани черного отчаяния. Нет нежности.

Есть какая-то темная и густая обреченность в каждом из нас, и она рвется из наших душ, смывая все на своем пути.

Мы сейчас не Виктор и Маша, а два обезумевших от будничной жизни человека. Тоска проросла в нас уже давно. Медленно, но верно оплела, спряталась под привычками, под любовью и отравила ее. Извратила.

Мы отказались принимать, что можем быть слабыми, глупыми, грустными или уставшими.

Под лоском идеальности, к которой мы так стремились, мы изуродовали себя.

Если завязывать галстук, то определенным узлом, который подчеркнет волевое лицо Виктора.

Какая глупость! Какой идиотизм!

Вместе со стонами из меня рвутся слезы, которые Виктор собирает окровавленными губами и вновь целует меня.

Соль крови и слез на языке.

Нас накрывает судорогами, я чувствую теплое и густое удовольствие Виктора внутри себя. Я выгибаюсь в спине под волной спазмов.

Я кричу, он целует мою шею, оставляя следы крови на коже. Они смешиваются с мелкой липкой испариной.

Я ухожу во тьму, из которой выплываю через несколько секунд. Обессиленная и с тяжелым дыханием.

Виктор валится на меня, уткнувшись волосы, и делает судорожный вдох, а затем сползает на ковер.

Мой взгляд фокусируется на люстре, и я сглатываю. Слеза скатывается с уголка глаз по виску.

— Вить…

— Молчи… — он накрывает лоб ладонью. — Я и так знаю, что ты скажешь.

— Что?

— Что мы наделали? — шепчет он с моими интонациями. — Витя, что мы наделали?

— Верно… — сажусь и обнимаю колени. Минуту молчу, прижав подбородок к коленям, а затем шепчу. — Ты обещал, что этого не случится…

— Да, обещал.

— И? — оглядываюсь.

— Что ты от меня ждешь? — убирает ладонь со лба. — Рвать волосы на жопе я не буду, — косит на меня затуманенный взгляд. — Мне понравилось.

— Ты должен сейчас встать и уйти.

— Да щас, ага, — зевает и елозит по ковру головой, поудобнее устраиваясь на полу.

Я недоуменно замолкаю. В моем сценарии мы вскакиваем и испуганно разбегаемся по разным углам.

Стягиваю с себя две половинки разорванной футболки и откидываю в сторону.

— Я тебя не понимаю, Вить.

— Я в этом с тобой солидарен, Машуль.

— Не называй меня так, — зло смотрю на него. — Я теперь не Машулька. Ясно тебе?

— То есть ты не намерена мне даже пяти минут дать отдохнуть?

— Что?

— Ты опять нарываешься на скандал, — приподнимается на локтях. — И на его последствия.

— Вить, мы в разводе.

— Я в курсе, — раздраженно выдыхает через нос. — Кстати, что ты сделала с кольцами?

— Не твое дело.

— Выкинула, отдала бомжам, переплавила в попугая…

— Да ты задолбал! — рявкаю я. — Да, красивый мальчик был! И будь я тогда свободной, восемнадцатилетней сыкухой, то на ночные свиданки у моря с ним бы походила! Но у меня были три дочери, пятнадцать лет брака и муж, который ночами на пляж не ходил, а дрых без задних ног, чтобы с утреца пораньше побежать на пробежку! Да! Черт тебя дери! Но знаешь что? Ты у меня был и в восемнадцать лет! И вот мне, — выставляю перед собой фигу, — а не придурочный танцор даже в восемнадцать лет! Козлина!

Жду от Виктора криков, а он опять валится на спину и вздыхает:

— Да, я в восемнадцать лет не скакал полуголым перед туристами… — косится на меня. — А ведь мне было, что показать замужним теткам.