Я обожаю посиживать в послеобеденные часы в сквериках, потому что там никого не бывает в зимние месяцы и никто не мешает мне читать собрание приложений к субботним газетам. Примерно позавчера я надежно уселся на скамейке и с удовлетворением отметил, что вокруг нет ни души. Однако радость моя была преждевременной. Пока я был погружен в приложения, появился еврей, какие часто бывают в сквериках, прошел мимо всех скамеек, обратился ко мне и спросил:
— Можно?
— Пожалуйста, — ответил я голосом, лишенным всяческой убедительности, но мой сосед удовольствовался малым и уселся на другом конце скамьи. Я явственно ощутил, что этим наша борьба не закончится, и ради сохранения безопасности погрузился в чтение по уши и даже стал записывать на полях газеты свои точные замечания, дабы моему соседу сразу стало ясно, насколько я нуждаюсь для своих регулярных занятий в покое и тишине и в том, чтобы неизвестные личности не задавали мне никаких вопросов типа, как часто я посещаю скверы, или женат ли я, и сколько у меня денег, и что я думаю о правительстве.
По-видимому, сосед почувствовал мое желание уединиться, так как перескочил через львиную долю положенных в таких случаях вопросов и перешел сразу к концу беседы. То есть сунул мне под нос шесть фотографий и заявил:
— Эйтан. Тринадцатого декабря ему исполнилось семь лет.
Я нехотя перебрал фотографии. Дважды, когда Эйтан строил рожи, я дружелюбно улыбнулся и вернул отцу всю фотовыставку. Затем я тут же вернулся к своим делам и погрузился в приложения, хотя уже знал, что это меня не спасет.
— Эйтан — очень здоровый мальчик. Здоровый — и не более того, — поведал мне сосед первую порцию информации, — многие родители становятся просто смешны, когда начинают возносить хвалу своим довольно посредственным детям. Я же, напротив, не боюсь сказать вам, господин, что Эйтан — ребенок обычный, и не более того. Никаких особых способностей у него нет, наоборот, в нем до такой степени нет ничего особенного, что я вчера сказал жене: «Я тебе говорю, Агнес, это что-то необыкновенное, это уникальное явление, чтобы до такой степени в этом маленьком ребенке не было ничего особенного». Разумеется, это не значит, что ребенок — гений, но все же он — необыкновенный ребенок…
— Да, — ответил я, перелистывая газеты, но мой сосед уже завелся и не мог остановиться.
— Ну ладно, если вы так настаиваете, — сказал он и позвал ребенка, который играл в нескольких шагах от нас: — Иди, Эйтан, дядя хочет с тобой познакомиться…
Эйтан подошел к нам с видимой неохотой.
— Ты сказал дяде «Добрый день»?
— Нет, — ответил ребенок.
Я не мог сдержаться и спросил отца, зачем он показывал мне фотографии, когда ребенок играет возле нас?
— Очень просто — на фотографиях он больше похож. Сейчас он похудел немного.
— Понимаю, — сказал я и поспешил встать, однако был усажен на место.
— У ребенка фантастические склонности к математике, — сказал отец, понизив голос, чтобы ребенок не испортился, услышав похвалу, — учитель сказал, что он, в сущности, вундеркинд. Эйтан, скажи-ка какое-нибудь число дяде.
— Тысяча тридцать два, — сказал Эйтан.
— Еще! Больше!
— Шесть тысяч двадцать семь.
— И откуда он такие числа берет? — Глаза отца лучились болезненной гордостью. — Но это еще что! Эйтан, скажи дяде, чтобы задумал число.
— Не хочу, — сказал Эйтан.
— Скажи дяде немедленно, чтобы задумал число!
— Дядя, — со вздохом сказал Эйтан, — задумайте число.
Сосед искривил рот и прошептал мне умоляюще:
— Три! Задумайте три!
Затем он поднял палец и сказал Эйтану:
— А сейчас, дядя, я попрошу вас умножить ваше число в десять раз, да, Эйтан?
— Да, — ответил ребенок.
— Без «да». Отвечай полным предложением!
— Дядя, — без увлечения повторил ребенок, — умножьте ваше число на десять.
— Дальше, дальше! — настаивал отец.
— Полученное число разделите на пять, — продолжал Эйтан под давлением отца, — остаток разделите на два, и вы получите задуманное число.
— Правильно? — спросил меня отец с большим чувством.
Вследствие моего правильного ответа радости отца не было границ:
— Да это еще что! — Он снова обратился к своему чаду и спросил, подняв палец: — А теперь скажи дяде, какое число он задумал.
— Не знаю.
— Эйтан!
— Ну, семь, — неуверенно промямлил Эйтан.
— Нет! — крикнул отец.
— Один? — прошептал ребенок.
— Нет! Сосредоточься!
— Я сосредотачиваюсь, — хныкал ребенок, — но откуда мне знать, какое число дядя задумал?
Эта наглость вывела отца из себя.
— Три! — прорычал он. — Я тебе уже тысячу раз говорил, что всегда задумывают три! Ты не помнишь?
— Не помню, — бормотал ребенок, — а зачем, зачем нужны эти числа?
Мой собеседник встал и с силой схватил ребенка.
— Это ужас! — обратился он ко мне. — Видели вы ребенка, который в семь лет не способен удержать в голове даже одно число! Только у меня такое «везение» с этим идиотом!
Он потащил визжащего ребенка. Я пожалел измученного отца. Ибо нет большего расстройства для родителей, чем сын, который не наследует ни капли из их способностей.