Семейная книга

Ясно как солнце

— Папа!

Так ко мне обращаются, как правило, мои дети. На этот раз Амир стоит на пороге моего кабинета и держит в руках цветную тетрадь с чудесами природы и наклеенными футболистами.

— Папа, — говорит мой голубоглазый сын, — Земля вертится вокруг Солнца?

— Да, — отвечает папочка, — без сомнения.

— Откуда ты знаешь?

Это влияние космических полетов, я так думаю. Смышленый ребенок отправляется покорять Солнечную систему. Да достанет у тебя сил, сынок!

— Каждый это знает, — объясняю я во всех деталях, — мы это в школе учили.

— Что учили?

Мой мозг работает на третьей скорости. А действительно, что же мы там учили? Все, что я помню из строения Вселенной, это тот несомненный факт, что наш учитель физики носил галстук-бабочку и иногда целыми минутами говорил с закрытыми глазами. Еще у него были выпирающие зубы. Мы дразнили его «Лошадь», если не ошибаюсь. Надо будет проверить.

— Так откуда же ты знаешь?

— Не будь дурачком, — порицаю я сына, — есть тысячи доказательств! Если бы Солнце вращалось вокруг Земли, то это называлось бы Земная система, а не Солнечная…

Я вижу, что Амир уже погрузился в развлекательную систему молодежного журнала. Надо дать молодежи конкретный пример, пока она окончательно не заупрямилась. Он, кстати, все еще рыжий.

— Смотри, — я беру со стола белую резинку, — допустим, что это Луна, а коробка кнопок — Земля…

Настольная лампа — это, естественно, Солнце. Папочка элегантным жестом вращает резинку и кнопки вокруг света, медленно-медленно, вокруг-вокруг…

— Ты видишь тень, дурачок? Когда резинка точно посредине, то вся коробка в тени…

— Ну и что же? Она будет в тени и в том случае, если ты будешь вращать лампу, а коробка останется на месте.

Да, разговаривать здесь просто не с кем!

— Сосредоточься, ради Бога! — кричу я. — Если бы лампа вращалась, то тень вообще ушла бы в сторону…

Вилка вылетела из розетки, и наступила тьма. Я нагибаюсь, и вся кнопочная система рассыпается по полу. Все из-за центробежной силы, будь она проклята!

— Дурачком ты был и им и останешься!

Носки у него вечно спущены, я еще не видел такого неряху!

Во время сбора материалов с пола я пытаюсь вызвать из забвения господина Галилео Галилея, который открыл все эти дела при дворе короля или в каком-нибудь другом дворе. Я это хорошо помню по спектаклю в Камерном театре. Залман Лабиуш играл осторожного ученого, гордо стоящего перед главой инквизиции, он же — Авраам Ронай. На сцене было множество ступеней.

Я подхожу к окну и украдкой гляжу в небо, может, там что-то зашевелится, но как раз сейчас частичная облачность…

— Сосредоточься, — велю я сыну, — я возвращаюсь к твоему глупому вопросу!

Амир обижается и уходит в свою комнату. Я тут же бросаюсь к энциклопедии. Копенгаген, копирайт, Коперник Николай — немецкий астроном (1437–1534). Трепотни о нем на пол-страницы, однако нет никакого приемлемого объяснения вращения. Как видно, и редакторы энциклопедии ничего не смогли вспомнить. Я как бы невзначай возвращаюсь к сыну и кладу свою теплую руку на его пылающую гриву.

— Ну, успокоился?

— Нет, — говорит этот дурачок, — у тебя нет никакого понятия, папа.

Это у меня нет понятия?! Кровь приливает к моей голове! Возвышенным голосом я изрекаю, полагаясь на Залмана Лабиуша:

— Ты помнишь, что сказал Галилей судьям? «И все-таки она вертится!»

— Пусть вертится, но не вокруг Солнца.

— А вокруг чего же? Вокруг твоей бабушки?

По моей спине льется холодный пот. На карту поставлена вся моя отцовская честь.

— Извини, телефон. — Я быстренько удаляюсь. В луче мрака из салона я по секрету набираю Бруно. Он биохимик из Реховота или что-то в этом роде.

— Послушай, — шепчу я в трубку, — откуда мы знаем, что Земля вращается вокруг Солнца?

Тишина. Бруно шепотом спрашивает меня, почему я шепчу?

Ну, я охрип, так почему же вертится?

— А мы это в школе учили, — бормочет этот сомнительный биохимик, — я думаю, что четыре времени года это доказывают, особенно лето…

— Вот как? — отвечаю я с сарказмом. — Но четыре времени года получаются, даже если вращать лампу вокруг стоящей коробки…

Я позвонил Долли, которая когда-то училась на юриста. Она помнила из уроков физики «маятник Тинторетто». Его повесили под крышей какой-то синагоги в Больцано, и этот инструмент описывал дуги на песке, рассыпанном по полу, или что-то в этом роде…

Я уже начинаю понимать инквизицию. Приходит какой-то наглец с пылающими ушами и орет изо всех сил «Она вертится!». Откуда вы это знаете, господин хороший? «А мне так кажется». Идиот! А Тинторетто — это всего-навсего один дерьмовый итальянский художник. Что здесь происходит?

Я ползу назад в кабинет и занимаюсь своей повседневной работой. Где резинка?

— Папа!

Рыжик стоит у двери.

— Ну, — говорит он, — так что же вертится?

Меня окутывает глубокая усталость. Спина болит. Невозможно же сражаться всю жизнь.

— Все вертится, — говорю я, — не умничай.

— Так ты говоришь, что Солнце вертится?

— На эту тему еще ведутся споры. Сегодня все возможно, а что, горит?

Я гляжу на смышленого ребенка и гаркаю во все горло:

— Носки подтяни!

Дурачок.