Семейная книга

Из дневника израильского педагога

13 сентября

Сегодня я начал карьеру в сфере образования, заменив удравшего учителя начальной школы. Ощущение потрясающее. Под моим руководством целый класс, юные израильтяне и израильтянки — симпатичные и немного колючие. Они — наше будущее, сырье в руках творца. Директор школы долго со мной беседовал перед тем, как я зашел в класс. Он предупредил, чтобы я не ввязывался в конфликты с учениками, ибо они очень чувствительны по отношению к новым преподавательским силам.

Я сказал ему:

— Господин, для меня преподавание — это не заработок, а цель жизни!

Это было ясно с самого начала. Когда мне сказали о размере зарплаты, я думал, они шутят. Оказалось, нет. Ничего, затянем пояса, будем работать, бастовать, как-нибудь справимся. Все будет хорошо. Главное — молодежь.

Урок начался в прекрасной атмосфере. Но потом, спустя примерно минуту, сидевший за первой партой ученик по фамилии Затопек включил свой транзистор. Трижды я его предупреждал, что не терплю в классе легкой музыки во время уроков; в конце концов я потерял самоконтроль и велел ему выйти.

— Сам выйди! — ответил Затопек и продолжал искать развлечения на коротких волнах.

Я быстренько сходил к директору. Он поддержал меня в стремлении не оставлять класс.

— Если один из вас должен выйти, — сказал он, — так пусть Затопек и выходит — нам нельзя показывать слабость!

Я вернулся в класс и демонстративно стал говорить о песне Деборы из Танаха. Я постоянно чувствовал, что Затопек бросает на меня взгляды.

27 сентября

Случилось печальное происшествие. До сих пор неизвестно, кто виноват в создавшейся ситуации. Насколько я помню, потасовка началась, когда я обнаружил несколько ошибок в сочинении Затопека. Во фразе «Ми балдеем от Танаха» он написал первое слово неверно. Я стоял позади этого ученика, когда он писал, и указал ему рукой на неверно написанное слово. Тогда Затопек деревянной линейкой ударил меня по пальцам.

Он был не прав. Было больно. Я не сторонник палочной дисциплины в школьной системе и категорически отрицаю телесные наказания как средство воспитания. Я сразу же потребовал от ученика, чтобы он прислал ко мне родителей. Класс встретил это суровое решение долгим свистом, но я проигнорировал его и сосредоточился на грамматике. В конце концов, я здесь учитель и воспитатель.

Я рассказал об этом случае директору.

— Согласно законам Оттоманской империи[6], ученику можно бить учителя, а учителю ученика — нет, — пояснил директор, — не приближайтесь к ним слишком близко.

28 сентября

Утром в классе появились родители Затопека. Мать, два отца и несколько дядей.

— Так, значит, наш сын — идиот? — орал один из отцов. — Он не умеет писать?

Спор был кратким и бурным. Они попытались прижать меня к стенке, но это не произвело на меня никакого впечатления. Я проворно прошмыгнул у них между ног, скрылся в кабинете директора и забаррикадировался там. Родители стучали очень сильно.

— Еще немного, и они ворвутся, — шептал перепуганный директор, — лучше сдайтесь на милость победителя…

Я объяснил ему, что подобный исход произвел бы плохое впечатление на учащихся, которые могли бы усмотреть в этом реализацию своих идеалов. Ученики вынесли парты из класса и поставили их в коридоре, чтобы лучше видеть происходящее.

— Давай, давай! — кричали болельщики команды Затопека ломящимся в кабинет…

На наше счастье, в это время в школу прибыл инспектор Минпроса. Он сделал мне строгий выговор и навязал нам мирный договор. Согласно достигнутому между нами компромиссному соглашению, родители Затопека освобождают помещение школы, а мы больше не вмешиваемся в дела правописания.

9 октября

Сегодня были особенно бурные демонстрации. Примерно десять учеников 8-го класса собрались возле колючей проволоки, которой окружена школа, и размахивали плакатами с большими буквами «Кофико[7], убирайся вон!».

Кофико — это мое прозвище. Узды дисциплины в школе ослабли.

Я уединился для беседы с директором.

— Эта сражающаяся молодежь — первопроходцы, — объяснил мне преподаватель со стажем, — дети, рожденные в Израиле, чувствуют себя свободными — это сыны пустыни, лишенные галутных комплексов. Они стремятся к свободе, ведут себя раскованно, мы должны понять их духовные устремления. Традиционными средствами — порицаниями и наказаниями — невозможно приблизить их к себе. Они ценят мужчин вроде Плачика.

Плачик — это преподаватель физкультуры, симпатичный парень, 132 кг живого веса. На его уроках странным образом царят примерная тишина и покой, и похоже, что никакие родители не докучают ему жалобами. Я спросил директора: в чем секрет Плачика?

— Просто педагог божьей милостью, — заметил директор, — никто у него на уроках не буянит, хотя он учеников даже пальцем не трогает. Он их пинает ногами.

Я начал тренироваться в секции физического развития по дзюдо в группе из двенадцати человек, большинство — учителя. Моя золотая мечта — научиться давать сдачи. Директор об этом не знает.

21 октября

Профессиональное объединение, блюдущее наши интересы, проинформировало нас о том, что министр финансов против «прибавки за риск» к нашей зарплате, поскольку, по его мнению, на школьных полях война еще официально не объявлена. Жаль. Я уже всем должен — в лавке, в секции и адвокату, который готовит мое завещание. Дело в том, что я решил завалить Затопека по грамматике. А когда я его спросил, к какой части речи относится слово «едят», он сказал, что оно относится к ресторану. Половину моего состояния, 625 лир наличными, я завещал в пользу парализованных учителей и вдов учителей, павших на полях школьных сражений во время исполнения своих обязанностей. Я сказал директору, что вчера в меня стреляли с крыши дома. Он предложил мне не болтаться по улицам во время экзаменов.

22 октября

Я забыл, что брат Затопека — старший сержант артиллерии. Грохот начался утром, как раз когда мы занимались предвидениями Герцля. Все спустились в подвал, который построили в прошлом году, после того как сын военного летчика остался на второй год. Мы насчитали около двадцати снарядов, взорвавшихся у здания.

После обеда директор вышел с белым флагом и принял условия атакующих — оценка «хорошо» и извинение учителей.

Повреждена только правая часть здания школы. Учащиеся не удовлетворились принесенным им извинением, которое, по их мнению, было вынужденным, и взяли в плен директора. Я позвонил министру просвещения и пожаловался на некоторые внутренние противоречия, имеющие место в стенах школы, например, когда ученики дают пощечины учителям. Спрашивается — как учителя могут служить примером для учащихся, если они вынуждены ходить парами, дабы предупредить атаку сзади? Это вопрос еврейского самосознания. Кроме того, влияние преподавателя значительно снижается, если он каждый день получает по зубам от учеников. Министр обещал провести расследование, но предупредил нас о возможных случаях шантажа.

15 ноября

Случилось то, чего я все время опасался. Затопек простудился. Утром в школу явилась группа полицейских и арестовала меня по обвинению в халатности. Напрасно я доказывал, что не я оставил окно открытым, — семья Затопека единогласно свидетельствовала против меня. Представитель Красного Креста навестил меня в камере и спросил: есть ли у меня до суда какие-нибудь просьбы?

Я лежал на нарах потрясенный и онемевший.

— Решение проблемы еврейского образования, — пробормотал я, — в том, чтобы сделать его преподаванием без рукоприкладства, без прямого контакта… учитель должен находиться как можно дальше от учеников… подальше… далеко-далеко… где-то наверху… как высший авторитет… как античный бог.

16 ноября

Открываю я газету и вижу — чудо.

Создается учебное телевидение.

Мы избежали опасности. Мы спаслись буквально в последнюю минуту.