Сердце Гудвина

Глава 16

Среди танцующих Ксюшу я не нашла. Не оказалось ее и в гостевом домике. Матвея тоже нигде не было – ни на кухне большого дома, ни в комнатах, ни в коридорах первого этажа.

Вернулись Тим с Мартовым. Оба живые, здоровые и вполне успокоенные. Подошли к Чижику и как ни в чем не бывало стали болтать с ним.

Я проскочила мимо, сделав вид, что не замечаю их. Тим, конечно, не был ни в чем виноват, и его печальная история, и то, что он осадил Мартова, тронуло меня до глубины души. Я уже почти не сомневалась, что Гудвин именно он. А писать стал по каким-то внутренним причинам, связанным с Катей, о которых не захотел рассказывать. Но с ним, как и с Мартовым, я решила разобраться позже. Необъяснимая тревога за Ксюшу усиливалась, а она для меня была важнее всех, вместе взятых. Вечер, обещавший быть веселым, превратился в нескончаемую череду беспокойства.

– Ты не знаешь, где твоя сестра? – Я с трудом добилась того, чтобы утопающий в широком кресле гостиной Рома, у которого на коленях радостно щебетала Носова, обратил на меня внимание.

– Без понятия, – зло буркнул он, – я с вами вообще больше не хочу иметь дела.

– Ребята, не нужно ссориться. – Жанна, как истинный посланник мира, хотела соединить наши руки, но Рома отдернул свою.

– А Матвей? – упрямо спросила я.

– Знаешь что? Когда мы укладывали Ивана Сергеевича в кровать, – сказала Жанна, – кажется, я слышала наверху их голоса. Но, возможно, мне послышалось и там был кто-то другой.

– Наверху – это где?

– Комната Ивана Сергеевича на втором этаже. Значит, на третьем.

– Это они. Матвей никому не разрешал туда ходить.

Свет в коридоре третьего этажа горел, но кругом стояла тишина, а темно-коричневые двери комнат были плотно закрыты. Осторожно ступая по мягкому ковровому покрытию, я подходила к ним и, прижимаясь ухом, прислушивалась. На третий раз повезло.

Я различила негромкий голос Матвея и Ксюшин сдавленный смех. Все в порядке, волноваться не стоило. И я уже собиралась уйти, как в комнате неожиданно заиграла музыка – телефонный звонок Матвея, я его слышала сотню раз: «Районы, кварталы, жилые массивы. Я ухожу, ухожу красиво…»

– Да? – недовольно ответил Оболенцев. – Я же сказал, разберитесь сами. Слушай, Степ, кончай названивать, я отключаю звонок до утра. Ты за главного. Все, давай!

– Что ему нужно? – спросила Ксюша.

– Ничего важного. Думаю, просто тебя потерял и изводится от ревности.

– Понятно.

– Ты огорчена?

– С чего бы мне огорчаться?

– Ну вы вроде дружите.

– Дружим – и этим все сказано, – отрезала Ксюша.

– Тебе еще налить?

– Да, пожалуйста.

Я заколотила в дверь, еще не до конца понимая, зачем и почему это делаю.

– Чего тебе? – передо мной предстал обернутый в простыню, как после бани, Матвей.

– У тебя есть пистолет? – выдала я, заглядывая ему через плечо и высматривая Ксюшу.

– Что? – опешил он.

– Мартова хочу пристрелить. Достал уже. Ты знаешь, что он приперся и успел подраться с Тимом?

Эта информация предназначалась для Ксюши. Я надеялась, что из любопытства она покажется. Однако ничего не произошло. Кроме того, что, скорчив недовольную мину, со словами «Меня это не касается» Матвей попытался закрыть дверь. Но я успела выставить ногу.

– Ксюш! – крикнула я в комнату. – Выйди поговорить, пожалуйста.

– Я же сказал, выше второго этажа не подниматься! – Матвей подался вперед, чтобы отодвинуть меня.

– У тебя сейчас простыня свалится! – Я нарочно дернула за край ткани и, пока он пытался удержать ее руками, оттолкнула его и проскочила внутрь.

Я ожидала увидеть подругу у него в постели в таком же полуобнаженном виде, но обнаружила ее полностью одетой, лежащей на животе поперек застеленной покрывалом кровати с бокалом красного вина и беспечно болтающей в воздухе ногами. У изголовья на подушках лежал огромный букет бордовых роз.

– Зачем ты здесь? – холодно спросила она, смерив меня тяжелым взглядом.

– Послушай, – я присела перед ней на корточки, – это какая-то ерунда. У тебя нет причин обижаться на меня. И я тоже больше не обижаюсь. Пойдем, просто поговорим. Я не хочу ложиться спать, не помирившись.

Я потянулась к ней, но она быстро села по-турецки и поставила бокал на прикроватную тумбочку. В воздухе всколыхнулся запах «лунного тепла».

Матвей молча подошел и встал сзади.

Ксюшино лицо за несколько секунд отобразило целую гамму чувств, но, подняв взгляд на него, она вдруг сделалась непривычно отстраненной.

– Ты предательница, – безапелляционно объявила она.

– Да я ничего такого не говорила. Клянусь! Спроси у него! – поднявшись на ноги, я посмотрела на Матвея.

Но тот равнодушно пожал плечами.

– Ладно, хорошо! – Я попыталась взять себя в руки. – Просто объясни, в чем конкретно заключается мое предательство?

– А еще ты обманщица! – Ксюша прищурилась, в ее миндалевидных глазах слезами блестела обида.

– Господи, да что ж такое? – Бросившись на кровать, я попыталась обнять ее.

Обычно этот способ всегда срабатывал. Мы обнимались, вместе плакали и неизменно мирились, но сейчас она метнулась от меня в сторону, как перепуганный кролик. Сбила с тумбочки бокал и, зацепившись ногой за покрывало, приземлилась прямиком в лужу разлившегося вина. Матвей кинулся к ней, помогая встать. Кусок простыни, пропитавшись вином, тут же приобрел фиолетово-красный цвет.

Меня затошнило. Так сильно, что продолжать выяснение было невозможно. Едва сдерживаясь, я вылетела из комнаты и, добежав до туалета на том же этаже, провела в нем, сидя на полу возле унитаза, бог знает сколько времени. Пару раз Матвей стучал в дверь и спрашивал, как я. Но я только мычала и всхлипывала. Сознание плыло, а тело, измученное желудочными спазмами, обессилело. Потом кое-как поднялась, умылась и позвонила Мартову.

– Приди за мной, пожалуйста. Я в большом доме на третьем этаже в туалете. Мне очень плохо.

Кирилл отнес меня в выделенную нам в гостевом домике комнату, помог раздеться и уложил в постель. После той новогодней ночи он был единственным человеком, перед которым я не стеснялась оказаться в таком виде.

– Я клянусь, что ничего не пила, – оправдывалась я, пока он разводил в стакане с водой какой-то лекарственный гель. – Это произошло внезапно. Наверное, что-то из продуктов. Скорей всего, рыба.

Но на самом деле я прекрасно знала, что еда тут ни при чем. Это очередной приступ внезапно вспыхнувшей тревожности, почти такой же сильный, как на уроке, когда Шалаев рассказывал о предсказавшем свою смерть математике.

– Выпей все, – Мартов протянул стакан мутной жидкости, от одного вида которой меня снова чуть не вырвало.

– Выпью попозже. Оставь на комоде.

– Нет, сейчас! – Он упрямо навис надо мной.

– Сейчас я на это смотреть не могу.

– Лечиться всегда неприятно, – опустившись рядом, он сам поднес стакан к моим губам. – Пей мелкими глотками, а если затошнит, вон ведро.

Только сейчас я заметила возле Ксюшиной кровати алюминиевое ведро с желтыми подсолнухами. И когда только он успел принести его?

К счастью, ведро не понадобилось. Жидкость на удивление приятно растеклась по желудку, и мне стало легче.

– Ладно, давай спи, – убедившись, что со мной все в порядке, Кирилл собрался уходить.

– Извини меня, – сказала я, когда он уже выключил свет и приоткрыл дверь.

Темный силуэт застыл на пороге.

– За что?

– За то, что я такая.

– Какая?

– Что не могу любить тебя так, как ты меня.

Несколько секунд он молчал, потом буркнул что-то вроде: «Ты ошибаешься», – и ушел. А я еще долго лежала, не в силах уснуть и прокручивая одно за другим события этого дня, переставляя их в разном порядке, вспоминая детали и пытаясь найти ответы.

Утром Ксюша не объявилась, но вещи ее пропали. Я проснулась поздно. Вставать не хотелось, хотя за окошком ярко светило солнце и кипела жизнь. С улицы доносился смех, в домике тоже кто-то смялся и топал, играла музыка. Я отлично выспалась и чувствовала себя прекрасно. Ярко-желтое однотонное белье на моей кровати пахло ванильным кондиционером. Страшно хотелось есть, однако валяться, разметав волосы по подушке, в ярких разливающихся по комнате лучах и не ощущать ни малейшей тревоги было так приятно, что казалось, я могу лежать, раскинувшись в позе морской звезды, целую вечность. В оконной раме ожила муха, по потолку бегали солнечные зайчики. Ночные происшествия уменьшились до глупых похождений и теперь вызывали улыбку: драка Матвея с Лу, побег с Ершовым к заброшенному дому, пьяный и дурной Иван Сергеевич, разборки с Ксюшей, странный панический приступ и наглухо непробиваемый Мартов, так трогательно позаботившийся обо мне.

Сунув руку под подушку, я достала телефон. От Ксюши сообщений не было. Только от мамы, интересующейся, когда мы возвращаемся, и от Гудвина: «Ночью заснуть так и не смог. Думал о сексе с тобой». И никаких смайлов или скобочек. Как факт, словно мы уже состоявшаяся пара или ведем виртуальный флирт. Но и то и другое не соответствовало действительности.

К тому же Тим еще окончательно не сознался. Впрочем, возможно, именно поэтому он позволял себе такое.

Откинув одеяло, я села, отыскала на ощупь в косметичке резинку для волос и только собрала передние пряди, как в дверь постучали и в комнату, не дожидаясь моего ответа, вошел Тим. В руках у него была дымящаяся чашка и тарелка с печеньем.

– Доброе утро! – весело сказал он. – Говорят, ты приболела, но, надеюсь, от кофе не откажешься.

– Не откажусь. Спасибо. – Я была немало удивлена.

– Как ты вообще? – поставив завтрак рядом со стаканом, из которого Мартов поил меня лекарством, он опустился на Ксюшину кровать.

– Нормально. Только еще не одета.

– Ах да, извини, – спохватился он, но с места не сдвинулся. – Мы со Степой планируем вызвать машину через час. У него в четыре репетитор. Ты с нами? Остальные собираются тусить до вечера.

– Скорей всего, с вами. Не хочу ехать на электричке. А Ксюша что говорит?

– Ксюша остается с Матвеем. За ним вечером отец заедет, проверить, не разнесли ли мы тут все.

Новость, что Ксюша поедет отдельно, меня ошарашила, но от комментариев я воздержалась.

– И как? Не разнесли?

– Насколько мне известно, нет. Мы с утра уже уборку сделали.

– Ты вообще спал?

– Почти нет.

– Почему?

– Не спалось.

Милая улыбка схлынула, а серые глаза прошлись по мне так, словно я была раздета. Бодрое утреннее настроение отозвалось во мне бурным приливом чувств. Быстро вскочив, я в мгновение ока уселась верхом Тиму на колени.

– Я получила твое сообщение.

– Какое сообщение? – Его руки легли мне на бедра, легонько их сжав.

– О том, что ты не мог заснуть.

Я почувствовала, как участилось его дыхание. Ничего не отвечая, Тим прошелся ладонями по моей спине, наклонился к шее и поцеловал, потом, прижав к себе, поцеловал в губы. И, пока это длилось, я успела подумать, что ошиблась насчет моря. В его поцелуе была горечь грейпфрута и свежесть лимонада. Подхваченная внезапным чувственным порывом, подобно воздушному змею, я взмывала все выше и выше, отключив все мысли и запретив себе любые волнения. Пусть все идет как идет и случится то, что должно.

Удерживая меня на себе, Тим встал, перенес на разобранную кровать и медленно опустил, но, когда я потянула его за толстовку к себе, резко выпрямился.

– Извини. Я не хочу так.

– Как? – Я задохнулась в растерянности.

– Извини, – снова сказал он, – ты собираешься что-то доказать Михайловой, но это не лучший способ.

– Неправда! – Я не могла скрыть разочарования. – Не понимаю, что с тобой? Это ведь не я к тебе пришла. Каждый раз ты начинаешь первый, а потом что-то вдруг идет не так.

– Я очень боюсь влипнуть с тобой, понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Вот поэтому давай вернемся к этому разговору в другой раз. А сейчас пей кофе, ешь и собирайся.

Перед отъездом я предприняла еще одну попытку помириться с Ксюшей. Нашла ее, моющую бокалы на кухне.

– Не хочешь ничего объяснить? – После выходки Тима этот день уже не казался мне столь прекрасным и беспечным, а вчерашние мрачные отголоски тревог вновь роились вокруг и тянулись за мной шлейфом.

– Нет! – Она разозлилась от одного моего появления. Крылья носа раздувались, губы искривились.

– Если ты меня в чем-то обвиняешь, то я понятия не имею в чем.

– Слушай, отстань от меня, – процедила Ксюша сквозь зубы, – я не хочу разговаривать.

– Тебя заколдовали, что ли? Нет, правда, Ксюш. Давай, закати свой обычный скандал. Предъяви мне конкретные обвинения. По факту и за дело, а не детский лепет. Типа: ой, все.

– Не хочу с тобой говорить.

Я попыталась повернуть ее к себе, но она, вздрогнув, дернулась, и бокал в ее руке, стукнувшись о край раковины, раскололся, в пальцах Ксюши осталась хрустальная ножка. Мы обе знали, что это значило.

Посуда далеко не всегда бьется на счастье.