Сердце Гудвина

Глава 21

Мне понравилось, что Ершов назвал отшлифованный осколок стекла камнем. Я положила его на подоконник и в отблесках заходящего вечернего солнца он едва заметно переливался. Теперь у меня появилась новая, весьма убедительная кандидатура на роль Гудвина. Ершов был на дне рождении Матвея, на праздновании Нового года у Степы, у него не было старших братьев. Жил он, правда, не в том подъезде, что на фото, но все остальное, если не считать эпизода с кринжовой Ксюшиной встречей у автошколы, складывалось.

Вечером сфотографировала зеленый камень и отправила снимок Гудвину, подписав: «Как ты думаешь, что это?»

Утро следующего дня началось странно. В школу нужно было ко второму уроку. Физичка не всегда могла заменить Ивана Сергеевича. Дождавшись, пока Ксюша уйдет, я вышла из дома через пять минут после нее и, чтобы не плестись позади, отправилась в школу другой дорогой. Шла довольно быстро, с большой долей вероятности прийти раньше Ксюши.

Однако возле автошколы заметила на асфальте черные полосы и приостановилась возле первого полукруга. Следы как будто напоминали надпись. Замысловатые изгибы параллельных – следы торможения колес лихого малолетнего водителя типа Проскурина на дедушкиных «Жигулях». У нас в районе тех, кто с наступлением мая повытаскивал из отстойников древние машины и, набив полный салон приятелей, гонял с диким ревом по улицам, было полно.

Черные полосы тянулись вдоль всей дорожки, и, чтобы охватить взглядом всю картину, требовалось подняться повыше. Я огляделась. Ближайшим к площадке был тот самый девятиэтажный панельный дом, где на подъезде было нацарапано «Ночью дружбой не займешься». И это было очень странное совпадение.

Достав из кармана камень, я покрутила его в пальцах, напоминая себе, что я есть здесь и сейчас, а значит, должна оставаться «в моменте».

С деревьев осыпалась желтая пыльца, солнце блестело сквозь листву, на островке асфальта дети нарисовали совершенно обычные классики. Рыжий маленький терьер увлеченно обегал каждое дерево и задирал на него лапу.

Войдя в подъезд и поднявшись на четвертый этаж, я несколько минут простояла возле окна лестничной клетки, вглядываясь в дорожный рисунок, который очень напоминал слово «Если». А когда в подъезде послышался звук отпираемой двери, поторопилась сбежать вниз, однако на выходе столкнулась с немолодым мужчиной с чемоданчиком в руке и в жилетке электрика. Остановилась, чтобы пропустить его, но он притормозил и хитро прищурился.

– Школьница?

– Да. – Я попробовала пройти, но он преградил дорогу.

– Математику любишь?

Я пожала плечами, не понимая, к чему этот вопрос.

– Реши-ка мне задачку: слесарь принес домой четыре задвижки, плотник – три рубанка, а электрик – шестнадцать лампочек. Сколько у них получилось вместе?

Я снова сделала шаг к двери.

– Наверное, двадцать три.

– А вот и неправильно! – Мужчина хрипло расхохотался. – Вместе у них шесть лет строгого режима! Этому Ванька вас не научил?

Я выскочила из подъезда и оставшуюся дорогу до школы бежала. Но Ксюша все равно пришла раньше меня.

На перемене перед историей ко мне неожиданно подошла Носова.

– Знаешь, Алис, дедушка очень переживает за Ивана Сергеевича, говорит, если он через неделю не объявится, директриса его уволит, а он прекрасный специалист, и увольнение его морально добьет. Мне его очень жалко. Давай съездим к нему, уговорим вернуться! Он сейчас на даче живет. Пожалуйста!

Скрывать, что идея меня не вдохновила, причин не было.

– А с чего это я? У вас там полный класс его фанатов, и я не один из них.

– Я просто хотела, чтобы ты поговорила с Пашей Проскуриным. Может, он согласится отвезти нас на машине?

– В смысле? – Простота Носовой меня обескуражила. – А чего ты ко мне пришла? Попросила бы напрямую его.

Та по-детски помотала головой.

– Мне он точно откажет. У них с Ромой конфликт. Забыла?

– Тогда поговори с Никой.

– Я не хочу с Никой. Я хочу с тобой, – произнесла она тоном капризного ребенка. – Пожалуйста, Алис! Я знаю, что ты Паше нравишься.

– С чего это ты взяла?

– Слышала, как Ника на дне рождения его отчитывала, что он слишком часто и пристально на тебя смотрит.

Мимо нас в компании Вени прошла Ксюша.

– Ну мало ли кто на кого и почему смотрит. – Я проводила парочку взглядом.

– Это да. Но Паша тогда не стал отрицать и сказал, что у тебя вайб девочки-кошки.

– Прямо так и сказал?

– Ага.

– Обалдеть! Это просто новость дня! – Я еще не поняла, как относиться к данному известию. – Что-то я в последнее время всем нравлюсь.

– Ну так что? Попросишь? – Жанна выжидающе хлопала круглыми глазами.

– Чтобы Сазонова меня убила? Нет уж. Мало нам прошлого скандала.

– Она не убьет, у нее же обострение аллергии, и ей приходится сидеть дома.

А ведь и правда, Ники не было второй день.

– Пожа-а-алуйста, – проныла Жанна, подхватывая меня под руку. – Иван Сергеевич отличный учитель. Но после драки Проскурин никого из наших ребят не повезет. Это точно.

– Ладно. И когда ты хочешь поехать?

– Сегодня.

Час от часу не легче.

– Сегодня? Ты вот прямо сейчас собралась это провернуть?

– Конечно. У нас все равно замена, а у вас литература, а потом общая репетиция. Я дедушке все объясню, и он вас с Пашей отпустит.

– А если Проскурин не сможет? Вдруг у него планы?

– У него свободный день. Я узнавала.

– Вот ты даешь. Все просчитала.

– Я же математик! – Жанна звонко рассмеялась, но ее смех заглушил звонок на урок.

– Хорошо, я поговорю с ним, только с вами не поеду.

– Как? – ахнула она. – Ничего себе.

– Я не смогу.

– Очень прошу, смоги! – Порывисто обняв меня, Носова убежала, а я весь следующий урок обдумывала вероятность того, что Проскурин может оказаться Гудвином. В принципе такое возможно, если из-за Ники он не мог признаться мне лично. По крайней мере его анонимность имела самое разумное объяснение. Просто я слишком зациклилась на математиках, выдавая желаемое за действительное.

Услышав о том, что нас отпустят с репетиции, Проскурин сказал, что готов ехать хоть на край света. Из школы мы втроем сначала отправились в магазин, купили яблоки, мандарины и лимонный пирог для Ивана Сергеевича, а потом дошли до дома Проскурина, где на парковке стояла его машина. До наступления лета было рукой подать и солнце уже грело вовсю. Как только тронулись, Проскурин, немедленно врубил на полную громкость безжалостный отечественный рэп.

– Можно что-нибудь без мата? – попросила Жанна, она сидела сзади, и, чтобы Паша услышал, ей пришлось потрясти его за плечо.

– Такого у меня нет! – Он немного убавил громкость и покосился на меня. – Что ты на меня так смотришь?

– Как?

– Изучающе.

– Ты знаешь загадку про акул?

– Каких еще акул?

– Ладно, не важно, – я замолчала, глядя в окно и обдумывая, как бы его проверить.

– Интересно, – снова подала голос Носова, – есть ли такие таблетки, чтобы дать пьяному – и он сразу протрезвеет?

– Есть капельницы, – ответил Проскурин, – и то результат не сразу. Человек не может протрезветь, пока из его крови токсины не выйдут.

– А если придумать какое-то вещество, которое вступает в реакцию с токсинами и превращается, например, в глюкозу или в витамин D? – Глаза Носовой загорелись.

– Вот ты этим и займись, – откликнулся Проскурин, – придумаешь такое – сразу станешь богаче Маска.

– Для этого нужно химию сдавать, а у меня математика профильная и физика. Я лучше прибор придумаю, что-то типа шокера. Разряд – и человек как новенький. Кстати, знаете, что раньше вытрезвители назывались приютами для опьяневших? А еще дедушка говорил, что в советское время не было бомжей. Совсем! Представляете? И газировка на улице стоила одну копейку, и пили все из одного стакана, но никто ничем не болел. И что по ночам алкоголики брали стаканы, пили из них, а утром возвращали на место. И все равно никто не болел.

– Если честно, – перебил ее Проскурин, – я вообще не понимаю, раз уж вы так печетесь об Аксенове, зачем понадобилось тащить его на пьянку?

– Мы хотели, чтобы он отвлекся и хоть немного развеселился. Знаешь, какой он грустный был в последнее время? Ира даже беспокоилась, чтобы он ничего плохого с собой не сделал. Ненавижу его жену. Какой же нужно было быть стервой, чтобы так поступить?!

– А как она поступила? – заинтересовалась я.

– Как-как? – с чувством фыркнула Жанна. – Бросила его!

– Ой, подумаешь. – Проскурин усмехнулся. – Найдет себе другую.

– Ты что?! – Носова оскорбилась. – Он ее знаешь как любил?

– Ну полюбит другую! – Паша продолжал посмеиваться, однако Жанна каждое его слово принимала за чистую монету.

– Иван Сергеевич не полюбит. Он однолюб и честный человек, всю жизнь будет ее любить, хоть она и поступила, как… как… как падшая женщина!

– А если она его разлюбила? – предположила я.

– Вот я и говорю, что такого человека могла разлюбить только последняя дрянь, – чуть ли не выкрикнула Жанна мне на ухо.

– Ты что, сама в него влюбилась? – Я со смехом повернулась к ней.

Носова в негодовании отпрянула.

– У нас в классе все его любят. По-хорошему, по-человечески. А не так, как ты думаешь. Пока он на дачу не уехал, мальчишки к нему ходили. Продукты носили, следили, чтобы ничего не произошло. А потом он взял и уехал. И это очень плохо, ведь там за ним присматривать некому.

– Ты не обижайся, – сказала я, – но, как по мне, он ужасно душный. А еще он сравнивал женщин с варварами.

– В свете последних событий это вполне объяснимо! – Носова стояла горой.

– Да нет, – Проскурин махнул рукой, – он всегда такое болтал, даже когда его еще никто не бросал. На прошлый Новый год, например, втирал нам с Лу, что есть два типа женщин: женщины-матери и женщины-соратники, а все остальные… Как ты там выразилась? Ах да, падшие.

Проскурин расхохотался, Жанна негодующе запыхтела, что-то вроде «он не мог так сказать», «ты его неправильно понял», «он просто пошутил», но я услышала совершенно другое.

– Повтори, пожалуйста, что ты сейчас сказал?

– Что? – встрепенулся Проскурин, не переставая смотреть на дорогу.

– Иван Сергеевич приходил на Новый год к Россу?

– Ну да. Он же с ними постоянно тусуется. Ты не знала?

– Но я его там не помню!

Паша медленно повернул голову и с нескрываемой иронией посмотрел на меня.

– Это неудивительно.

Поймав взгляд его серых глаз, я попыталась прочесть в них тайный посыл, но, кроме насмешки, не разглядела ничего.

Жанна тараторила всю оставшуюся дорогу, Проскурин изредка отвечал ей, а я пялилась в окно, пытаясь вспомнить математика на том вечере.