Сердце Гудвина

Глава 20

После школы Ершов позвал к себе, сказал, что у него есть на меня свободный час, и я согласилась. Знание моего секрета невольно превратило его в союзника и друга. Того, с кем можно обсуждать вещи, о которых в открытую мы не говорили даже с Ксюшей.

– Сильнее всего меня беспокоят приступы, – призналась я, когда мы дошли до подземного перехода и начали спускаться.

Ершов жил на другой стороне шоссе, и дорога до его дома занимала около пятнадцати минут. Все это время, пребывая в восторге от внезапно предоставившейся возможности ничего не скрывать, я болтала без остановки.

– Раньше такого не было. После того как мы решили не обращать внимания на знаки и предчувствия, это вообще перестало нас беспокоить.

– Вас или тебя? – с интересом уточнил Ершов.

Я задумалась. А ведь и правда, я так привыкла, что мы с Ксюшей всегда вместе, что почти не отделяла себя от нее.

– Меня. Про Ксюшу не знаю. Мы старались соблюдать правила и не касаться этих вопросов, чтобы не надумывать лишнего. – Я уже успела рассказать ему про наши тщетные поиски Фламинго и поучения Ириной прабабушки.

– А с чего вы вообще послушались эту бабку? Она же вас обругала.

– С того, что больше ничего не помогало, а ее правила помогли.

– Хорошо. Допустим. Так что там с приступами?

– Мне просто резко становится нехорошо, по-настоящему нехорошо. Один раз чуть сознание не потеряла, второй раз, у Матвея на дне рождения, тошнило так, словно подхватила желудочный грипп.

– Это называется паническая атака, вот и все.

– Что значит все? Отчего-то же эта атака возникает?

– Ты видишь что-то конкретное? Повторяющиеся образы или ситуации?

– Нет, разное, непохожее друг на друга. Как-то выпала на несколько секунд из реальности из-за поссорившейся за соседним столиком парочки. А потом еще Веня рассказывал на уроке о смерти математика, не помню, как его зовут, и меня как током ударило. Очень сильно. И у Матвея, когда бокал вина разлился, испачкав простыню.

Ершов задумчиво покивал.

– Ссора, смерть, простыня, залитая красным, – лейтмотив определенно прослеживается.

– Ты так считаешь?

– Ну если бы мне попался такой тест на ЕГЭ по литературе, я бы определенно собрал их в одну метафорическую группу.

– Интересно. Я даже не думала об этом, хотя ладно, простыню можно связать со смертью, но ссора никак не подходит. Люди не умирают от ссор.

– Иногда умирают. Война, например, это тоже ссора.

Мы немного прошли по улице с магазинами и свернули во дворы.

– У тебя обычный страх смерти, – сказал он, – танатофобия, возможно, возникшая на почве неосознанной интуитивной динамики. Или наоборот.

– То есть типа я боюсь умереть?

– Ну да. Все, конечно, боятся умереть, но некоторые особенно.

– Странно. Раньше ничего подобного за собой я не замечала.

– Так ты же усиленно придерживалась бабкиных правил, вот и не замечала.

Мы вошли в подъезд и поднялись по лестнице на третий этаж.

– Знаешь, что мне кажется? – Ершов достал ключи и отпер дверь. – Что если бы ты не приучила себя не обращать ни на что внимание, то никаких приступов у тебя бы и не было.

Он так увлекся моей историей, что совершенно позабыл о том, что должен вести себя как озабоченный хам, и, пока, присев, разувался, на мои ноги даже не взглянул.

– Допустим, тот попрошайка в метро вас так напугал, что активировал функции организма, отвечающие за безопасность, и они в целях защиты стали выстраивать вероятность событий в десятки раз быстрее, чем это обычно бывает. Хотя, если бы случившееся касалось одной тебя, но чтобы у двоих сразу – в это еще сложнее поверить, чем в сущностей. – Привычным движением закинув пиджак на стул, он снял брюки, но без прошлого картинного пафоса, просто мимоходом, словно вот так раздеваться перед девушкой – в порядке вещей, и, пока это делал, не переставал рассуждать.

– Или твой организм устал держать в себе страх и пытается достучаться до тебя, сообщая, что ему плохо? Может, тебе сходить к врачу?

– Ты нарочно пугаешь?

– Всего лишь размышляю. Ты считаешь, что приступы – признак некоего надвигающегося события? Чего-то страшного и касающегося именно тебя? Чего-то, что связано со смертью?

– Я никак не считаю. Я боюсь об этом думать.

– Ладно, – он задержался на пороге комнаты, – приму душ, потом продолжим. Мой комп в столе, если что.

– Футболку погладить?

– Не нужно, – неожиданно он улыбнулся по-доброму, – бабушка утром погладила.

В компьютер я не полезла. Начавшее налаживаться между нами взаимопонимание было еще очень хрупким, а рациональное мышление и дружеское участие Ершова в моих проблемах слишком важными. Впервые за последние дни мне не хотелось ничего выяснять. Словно, переложив свой груз на Ершова, я лишь дожидалась его решения. Вроде того, как Рома помогал нам с математикой: сначала вдавался в долгие и скучные пояснения, а потом брал и делал все сам, потому что ни я, ни Ксюша не горели желанием грузиться тем, чем можно было не грузиться.

Некоторым нравится читать на этикетках состав продуктов. Есть любители разбирать электрические приборы и те, кто копается в этимологии слов. Но лично меня вполне устраивало употреблять пищу, не вдаваясь в детали ее производства, пользоваться вещами в том виде, в каком их создали изначально, и произносить слова, вкладывая в них смысл сегодняшнего дня.

Я дождалась возвращения Ершова, стоя на балконе и разглядывая окрестности забитого новостройками микрорайона, а потом он позвал на кухню. На обед у него было рыбное филе с картошкой.

– Где же твоя бабушка? – спросила я, когда он поставил передо мной тарелку с дымящимся пюре, а свою порцию оставил в лотке.

– На работе.

– И кем она работает?

– В прошлый раз ты спрашивала о родителях. – На мгновение он снова насторожился, так что пришлось оправдываться:

– Я тебе столько о себе рассказала, а ты про себя ничего.

– Ты рассказала не о себе, а о том, что с тобой происходит, а это не одно и то же.

– Хочешь, чтобы я рассказала о себе?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я не собираюсь с тобой дружить. Предупреждаю сразу, чтобы ты не надумала лишнего. Я понимаю, что вы с Михайловой сейчас в ссоре и тебе нужно к кому-то примкнуть, но ты мне сразу объявила, что не будешь со мной спать, вот и я предупреждаю.

– Типа месть?

– У тебя только одно на уме. – Он двусмысленно хмыкнул. – Суть в том, что так же, как и ты, я не могу дать того, чего не хочу. И помогаю тебе только потому, что меня самого интересует эта тема. И ты мне интересна либо как уникальный феномен, либо как сексуальный объект. Все. Так что давай без лишнего?

Размазывая пюре по стенкам лотка, на меня он не смотрел, а резкость, с которой говорил, показалась фальшивой.

– Мне тоже не нужно лишнее! – Я попыталась поймать его взгляд, но рваные перья волос закрывали половину лица.

– Вот и отлично, – он кивнул, – тогда перейдем к делу. Ты же знаешь, что многие боятся высоты? Это нормальный физиологический страх. Дело отчасти в нарушении вестибулярного аппарата, но главная причина в том, что наш организм привык находиться на земле, и только так он чувствует себя в безопасности, а теряя почву под ногами, начинает паниковать. Примерно то же самое происходит и с нашим сознанием. Оно веками было ориентировано на «здесь и сейчас», ведь, если ты зазеваешься, тебя кто-нибудь сожрет или ты съешь какой-нибудь ядовитый гриб, или огонь в очаге погаснет, и ты погибнешь от холода и голода. Короче, если ты хочешь избавиться от того, что проделывает твой мозг без твоего ведома, тебе не нужно от этого убегать.

Скажем, если ты зажмуришься, стоя у края на крыше высотки, раздражитель на время исчезнет, но потом тебе все равно придется открыть глаза, и тогда головокружение станет еще сильнее. Чтобы перестать бояться, нужно, чтобы у твоего организма все было под контролем. Здесь и сейчас.

– Офигеть, какой ты умный, – искренне восхитилась я, – только можешь сразу объяснить, что надо делать?

– Сразу? – медленно выпрямив спину, Ершов посмотрел на меня сверху вниз. – Ладно. Сейчас.

Быстро поднявшись, он вышел, а вернулся, сжимая что-то в кулаке. Постоял немного в задумчивости и выложил передо мной на стол толстое темно-зеленое стеклышко с неровными краями.

– Когда в следующий раз столкнешься с чем-то, что покажется тебе знаком или предчувствием, посмотри на этот камень. Он успокаивает и возвращает в настоящий момент. Грубо говоря, это твое здесь и сейчас.

Двумя пальцами я осторожно взяла плотный, гладкий и очень приятный на ощупь камень.

– Спасибо. И ты мне просто так его отдаешь?

– Конечно, не просто. Ты наверняка заметила, что я во всем, кроме научного интереса, преследую выгоду.

– Будешь опять драть волосы?

– Давай так. – Ершов забрал у меня пустую тарелку и, поставив ее в раковину, водрузил сверху пустой лоток. – Ты попробуешь, это работает или нет, и, если поможет, договоримся о цене.

– Справедливо, – обрадовалась я. – Хочешь честно? Мне кажется, что ты нарочно изображаешь из себя противного типа. А на самом деле хороший и добрый. Ведь так?

Громко расхохотавшись, он закрыл глаза ладонью.

– Чего ты смеешься? Я права? – подойдя к нему, я взяла его за запястье, чтобы снять руку с лица, и он тут же притянул меня к себе обеими руками.

– Моя бабушка работает стоматологом. Мама – кардиолог, а папа – главный инженер на предприятии. Младшему брату, тому, в чей компьютер ты влезла, – одиннадцать. Родители живут в Крылатском, но они отправили меня сюда из-за маткласса. Я удовлетворил твое любопытство?

– Значит, ты передумал не дружить со мной?

– Нет. Ничего не изменилось. Это всего лишь информация.

Глаза у него были цвета темного болота с несимметричными темными крапинками на каждой из радужек. Брови ровные, негустые, губы тонкие, чуть изогнутые, отчего всякий раз казалось, что он ухмыляется. Нос длинный, прямой и острый, как клюв. Впервые я смогла его так подробно рассмотреть.

– Хорошо. Я поняла! – Ожидание поцелуя затянулось.

– Нам пора! – Он выпустил меня. – Давай по дороге договорим, не то опоздаю.

Через пять минут мы уже снова шли через дворы к подземному переходу. Поцелуя под вешалкой тоже не повторилось.

– Еще я подумал, что если у Михайловой все то же самое, что и у тебя, – продолжил он, – то, если допустить, что твои предчувствия верны и должно произойти нечто плохое, Ксюша тоже должна об этом знать. И либо она знает, но молчит, что странно, пусть вы и в ссоре, либо у нее нет предчувствия, а следовательно, это лишь твое субъективное ощущение. И все в порядке.

– Ксюша избегает этой темы еще больше меня.

– Избегает – не говорит с тобой?

– Да. И сама не пускает в голову.

– В общем, что-то тут не складывается! – Он подмигнул. – «Здесь и сейчас» не забыла?

Я показала ему камень, который всю дорогу держала в кулаке.

– Молодец. Если будет что-то интересное, пиши.

Мы разошлись возле перехода. Он направился к метро, а я на свою сторону шоссе.