Сердце Гудвина

Глава 29

Я не очень понимаю тех, кто яростно ненавидит школу. Я к ней относилась нормально – ни тепло, ни холодно, иногда нудно, порой тоскливо. Но, как правило, скучать не приходилось: мы с Ксюшей много с кем общались, и дни всегда были наполнены событиями. Учеба нас особенно не тяготила, а в школу мы ходили скорее с любопытством, воспринимая ее как нескончаемый сериал с предсказуемым развитием персонажей, но с новыми сюжетными поворотами. Папа выражался проще, говорил, что мы ходим в школу потусоваться, и, по сути, именно так оно и было.

Вместе с тем сожаления, связанного с ее окончанием, я тоже не испытывала. Впереди предстояло столько интересного, что желанием застревать на очередном школьном «сезоне» я не горела. А потому и важность последнего звонка в полной мере осознать не получалось – обычный праздничный официоз.

Перед началом мероприятия оба наших класса выстроили в коридоре третьего этажа, и, пока мы шли до актового зала, младшие классы, которые согнали нас «провожать», вручали нам цветы – кто кому захочет. Самый большой букет набрал Лу, что неудивительно – маленькие девочки были влюблены в него, как когда-то мы с Ксюшей в Башарова. А вот мы с ней, похоже, оказались на втором и третьем месте. Выяснить, кто на каком, можно было, только пересчитав цветы поштучно, потому что на вид букеты получились приблизительно одного размера.

За школьной популярностью ни я, ни она не гонялись. Так получилось само, наверное, оттого, что меня и Ксюшу часто отправляли развлекать мелких, если вдруг учитель неожиданно заболевал или не мог провести урок по каким-то другим причинам. Мы включали им смешные рилсы, музыкальные клипы или просто обсуждали кого-нибудь из знаменитостей или кино. С детьми можно повеселиться не хуже, чем в компании сверстников.

Двери в актовый зал превратили в арку из красно-белых шариков. Там нас остановили и мариновали минут десять, пока ведущий на сцене не выкрикнул: «А теперь встречаем наших выпускников!»

Мы шли парами. Я нарочно сразу встала с Веней, чтобы четко обозначить свою позицию: никакого выбора не будет.

Вчера, после долгих раздумий, я написала Мартову, что по-прежнему благодарна ему за помощь, но продолжения не последует, перед Тимом извинилась и попросила больше мне не писать, а Ершова, интересующегося, как мы погуляли с Тимом, и вовсе проигнорировала.

Тиму в пару досталась Женя Кулик, которую, когда она пришла в маткласс, мы чуть ли не месяц считали парнем, пока не встретили в раздевалке перед физрой и не обнаружили на ней лифчик. Мартов шел с Носовой. А вот Ершова я так и не увидела, до самого вечера оставаясь в полном неведении, пришел он вообще в школу или нет.

Зал был полон: родители, учителя, участвующие в концерте младшеклашки. Под музыку мы торжественно прошли через весь зал до предназначенных для нас первых рядов и с облегчением расселись.

Золотые кулисы сцены украсили такими же шариками, что и арку. А на заднике, в обрамлении красных лент, висел экран, на котором, как всем было известно, собирались показывать наши детские фотографии – поздравление от учителей для нас.

Первой слово взяла директриса. Сначала перечисляла достижения наших классов: победы на конкурсах, олимпиадах, всевозможных турнирах, в основном, конечно, называя фамилии ашек, а потом дала напутствие и довольно трогательно сказала о том, что вместе со школой мы преодолели долгий и ответственный путь, но та дорога, которая с этого дня открывается перед нами, многократно длиннее и прекраснее, и каждого из нас на ней обязательно ждет собственное счастливое будущее.

После выступали первоклашки и наша первая учительница Галина Никитична, та, с которой у Ромы был конфликт и которую мы до сих пор терпеть не могли. Потом вышли пятые и шестые классы со стихами. За ними к микрофону поднялся Ионыч. В нарядном светлом костюме и начищенных до блеска ботинках. Он долго откашливался и кряхтел, перед тем как начать, и стало ясно, что он плачет. Подхватившись с первого ряда, Жанна передала ему носовой платок.

– Мои прекрасные создания, – все еще сдавленно проговорил учитель, – я приготовил речь, но только сейчас понял, что она не нужна. Хочу лишь сказать вам о самом главном: любите жизнь! Любите во всех ее проявлениях, такой, какая она есть, целиком и полностью. Со всеми ее радостями, горестями, победами и преградами, с успехами и невзгодами, со сладостью и горечью, с очарованием и разочарованием, с любовью, болью, надеждой и отчаянием. Жизнь, ребята, – это не какой-то там результат или количество чего бы то ни было: денег, жен, заграничных поездок или подписчиков в соцсетях, жизнь – это невообразимо прекрасный процесс, которым, я надеюсь, вы сможете наслаждаться в полной мере так долго, насколько это вообще возможно. Для меня было честью стать вашим учителем, я люблю вас, горжусь вами и буду всегда хранить эти чудесные годы в своем сердце.

Я сидела между Веней и Лу. Веня слушал Ионыча, распахнув глаза, а Лужников, ухмыляясь. Его широкие плечи заставляли меня жаться к Вене, то и дело задевая его одним из хвостов со здоровенными белыми бантами в стиле ретро. Мы с Ксюшей обе должны были надеть черные платья с белыми кружевными фартуками и высокие белые гольфы до колен. Но теперь она танцевала с Матвеем тот самый танец выпускников и нарядилась в бледно-зеленое платье, в котором прошлой осенью ходила на свадьбу к родственникам.

Мы по-прежнему не разговаривали, хотя я и написала ей, что встретилась с Фламинго, как только вернулась в тот же вечер домой, и была уверена, что уж это наверняка сломит ее упрямый настрой. Но она только спросила: «И что он сказал?» Я ответила, что расскажу, если она придет ко мне сама. Ксюша написала «Понятно», но не пришла.

За Ионычем на сцену поднялся Иван Сергеевич. Аккуратно причесанный, гладко выбритый, в белой рубашке и черных брюках, свежий, заметно помолодевший с тех пор, как я видела его на даче, сам немного напоминающий выпускника.

Прошла неделя, но я так и не появилась ни на одном его уроке. Первоначальный ужас, вызванный догадкой о том, что Гудвин – это он, почти рассеялся. Я старалась не вспоминать о нем и не додумывать лишнее. Приняла на веру слова Ромы и снова, как бы выразился Ершов, зажмурилась. Пусть так, но иногда, чтобы продержаться, просто необходимо затаить дыхание, а если надо, и зажмуриться. Как на аттракционе страха, когда ты едешь на трясущейся вагонетке по черному тоннелю, а из его темноты на тебя выскакивают страшилища.

Мне не требовалось доказательств, что математик, прикрывшись фейком, писал всякие странные вещи, и не нужно было убеждать себя, что порой эта переписка доставляла мне удовольствие. Я его просто боялась – по необъяснимым и, возможно, надуманным причинам. Но вот прозвучал последний звонок, и необходимости встречаться с ним больше нет.

Во всем его облике, обычно спокойном и мягком, сегодня читалось необыкновенное напряжение. И если Ионыч от эмоций раскис, то Аксенов, напротив, наполнился удивительной силой и энергией. Взяв в руки микрофон, он расправил плечи и высоко поднял голову. С таким видом на сцене обычно выступают коучи, вознамерившиеся вдохновить и поднять на свершения весь зал.

– Ребята, то, что я сейчас скажу, в корне отличается от того, что вы сегодня услышали и наверняка еще услышите. Мое мнение, впрочем, как и мнение любого человека, субъективное, и к нему можно не прислушиваться. Но тот, кто умеет мыслить, уверен, поймет меня. Просто не будет. Никогда! И легко тоже. Это стоит принять как условие «дано». Как заданный уровень симулятора, в котором вы намерены дойти до финала. И тот, кого такое положение дел не устраивает, может либо сразу сдаться и, как сказал Яков Ионыч, «просто жить», без всяких лишних притязаний, с радостями и горестями, в основном, конечно, с горестями, потому что радость достанется тем, кто примет условия «дано», либо будет вынужден надеть доспехи иллюзий и не снимать их до гробовой доски. Однако мои ребята, мой класс, не такие. Они не сдаются и не убегают. Они справляются с задачами любой сложности и способны прекрасно играть – как в команде, так и за самих себя. Так вот, дорогие мои, я уже неоднократно говорил вам, но и сейчас повторюсь: просто не будет! Будет сложно и больно. Но именно это и здорово! Потому что только в борьбе и преодолении закаляется дух, развивается мозг, вырастают крылья, когти и острые клыки, необходимые для того, чтобы получить от этой жизни все ее блага, которых достойны вы, и только вы, потому что неизменный закон природы гласит: место под солнцем принадлежит сильнейшим!

Голос Аксенова звучал с такой непоколебимой убедительностью, что в зале воцарилась полнейшая тишина. Даже первоклашки перестали ерзать и шелестеть фантиками, а родители мельтешить с телефонами и фотоаппаратами, Лу перестал ухмыляться, рот Вени приоткрылся. Все вокруг замерло. Математик в своей пылкой речи будто проникал в сознание каждого из присутствующих.

Однако у меня перед глазами встала куча сухих веток, беспорядок на кухне, отмывающий пол Степа Росс, покосившееся деревянное крыльцо и хоровод сосновых крон в вышине весеннего равнодушного неба. Обросший щетиной учитель, хлебающий суп, черно-белые фотографии на стенах и тканевая скатерть с бахромой – остатки профессорской роскоши. Борьба и преодоление – сложные, недостижимые для меня вещи. Когти и клыки – атрибуты чужеродного мира.

«Наблюдая – создавай. Создавая – выбирай», – сказал Фламинго. Ощущение приближающейся паники нарастало. И на этот раз источник ее находился во мне. От него не спрятаться, не убежать, не зажмуриться, не задержать дыхание. Вывалившись из рук, цветы рассыпались под ноги, но наклониться, чтобы собрать их, я не могла. Во мне вообще все будто одеревенело и превратилось в суть вековечной сосны, отрешенно созерцающей мелкую людскую суету. А огромная грозовая туча, нашпигованная электрическими копьями молний, медленно застилала небо.

Если… Импликация… Как звучит хлопок одной ладонью?.. Твое холодное сердце запретно, но так безупречно…

Возле ног какая-то возня. Это Веня собрал цветы и забрал их себе, но я даже не поблагодарила его.

«У него есть татуировка с именем Алиса. Угадай где?» Качаться, стоя на качелях, пока не взлетишь так высоко, чтобы этот полет длился вечность… «Эй, Алиса, покажи таблы, лезвия, ножи. Проводи на этажи, покажи, как жить…» Взвесьте мне, пожалуйста, килограмм поцелуев со вкусом железа и посыпьте их сверху сердечными осколками…

Со мной никогда не случалось безответной любви до тех пор, пока Ксюша не перестала со мной разговаривать, пока вино не залило белую простыню и ножка расколовшегося бокала не осталась в ее руке.

Они с Матвеем красивая пара. Красивее, чем Лу с Марго. И это объективно. И танцевали они лучше, хотя и не готовились специально. Во время их танца я представляла, что происходит между ними наедине, и об этом наверняка думали все присутствующие, достигшие возраста соответствующих фантазий.

Господи, как же мне не хватало персонального чат-бота, чтобы просто нормально поговорить!

Я очнулась, когда мы с Ксюшей заканчивали читать стихотворение. Счастье, что в этот раз меня не стошнило, я не упала в обморок и не забыла, как дышать. У меня просто сбился сигнал, как это бывает в телевизоре на даче, когда над нашим домом слишком низко пролетает самолет.

– Иди в зал, посиди, а лучше на улицу, – Ксюша утащила меня за спины выстроившегося петь прощальную песню хора. – Все равно потом все пойдут пускать шары.

– Угу! – Мне было приятно, что она заговорила со мной.

– Что «угу»? Ты меня вообще слышишь, Алис?

– Слышу.

– У тебя опять, да?

– Угу.

затянул хор.

– Ща! – Изловчившись, Ксюша дотянулась до Мартова и ткнула его в спину. – Отведи Алиску на улицу, ей плохо.

Упрашивать Кирилла не пришлось, придерживая под руку, он вывел меня из зала. Но только стали спускаться по лестнице, как за нами выскочила моя мама.

– Алиса, что случилось?

На праздник родители заявились в полном составе. Даже Альбина взяла отгул, надеялась, что ей разрешат на несколько часов забрать Рому из больницы, чтобы он хотя бы поприсутствовал, но его не отпустили.

– Мы сейчас вернемся, – заверила я.

– Точно? – Она скептически прищурилась.

– Конечно.

На улице я собиралась сразу же сесть на ступени крыльца, но Мартов вначале постелил свой пиджак, а потом встал напротив и с пытливостью доктора, ставящего диагноз, принялся вглядываться мне в лицо. Чувствовала я себя уже вполне хорошо, но все еще находилась под впечатлением от Ксюшиной реакции.

– Просто Аксенов бесит, – сказала я, словно это что-то объясняло, – иногда так злит, что ничего не могу с собой поделать.

– Он сказал классную речь, – немедленно встал на его защиту Кирилл, – в том-то и дело, что он говорит все так как есть, без прикрас и сюсюканья. Он хочет, чтобы мы быстрее адаптировались в той среде, которой живет мир, называющий себя взрослым, потому что реально там нас жалеть никто не будет. Там конкуренция!

– За что конкуренция?

– Да за все!

Я пожала плечами. Спорить с ним не хотелось. То, что он нашел для меня Фламинго и устроил эту встречу, впечатлило меня настолько, что я вдруг поняла, как была несправедлива к нему, а последующий поцелуй всколыхнул притупившиеся чувства. Я отказалась от Мартова ради Ксюши, тогда как она предпочла мне Матвея. Тетя Лариса права: я ревновала подругу к Оболенцеву. Очень ревновала.

– В любом случае, – продолжал Кирилл, – Иван Сергеевич выступал в начале мероприятия, а сейчас уже почти конец. Неужели ты все это время на него злилась?

– Иди сюда! – поймав за руку, я усадила Мартова рядом с собой. Он действовал на меня успокаивающе. – На самом деле все-таки немного грустно, что школа заканчивается, да? И волнующе. И страшно.

– Мне не нравится, что школа закончилась, только по одной причине, и ты о ней знаешь.

– Но мы же все будем общаться, – неопределенно ответила я.

– Не-а, не будем.

– Откуда такой пессимизм?

– Помнишь, Иван Сергеевич сказал про доспехи иллюзий? Так вот, это про тебя.

– Он говорил про меня?

– Не буквально, конечно, – Кирилл улыбнулся, – но про таких, как ты.

– Глупости, – фыркнула я, – у вашего Ивана Сергеевича замашки фашиста.

– Ребята! – Из школы выбежала Носова. – Ну вы где? Там уже финальное построение идет! Давайте скорее!

Быстро вскочив, я подобрала пиджак Мартова и побежала за ней, а он, догнав меня, весело подхватил на руки и понес.

– Будьте счастливы! – крикнул нам вслед охранник, словно мы молодожены, и от этого стало так смешно, что я хохотала, болтая ногами, до самого зала, возле которого с упреками на нас накинулась завуч и втолкнула внутрь, прежде чем Кирилл успел опустить меня на пол.

Восприняв наше появление как часть программы, зрители бурно зааплодировали, и я, проворно отцепив с кармашка пиджака Мартова маленький колокольчик с ленточками, помахала им над головой, как первоклашка. Все засмеялись. А папа даже встал и принялся нас фотографировать.

И это был тот самый волшебный момент, воспоминания о котором остаются на всю жизнь!