Сердце Гудвина

Глава 43

Появление ружья произвело потрясающий эффект. Надменные лица парней вытянулись, зрачки расширились. Казалось, они даже дышать перестали. Очень жаль, что Жанна еще не снимала. Я пересматривала бы этот момент снова и снова.

Один только Мартов слегка тормозил, он отреагировал лишь на резко наступившую тишину. Повернулся ко мне и замер, как и остальные. Первым отвис Ершов.

– Будем играть в пейнтбол?

– Молодец, Ершов, ставлю пять! – Ксюша достала свой маркер. – Только мы играем с оружием, а вы без.

– Серьезно? – Тим обеспокоенно встал.

– Конечно, – отозвалась она, – поэтому на твоем месте я лучше села бы. Так ты представляешь собой слишком простую мишень.

– Да вы даже стрелять не умеете! – выкрикнул Степа.

– В том-то и дело, – подтвердила я, – поэтому есть вероятность, что, стреляя в одного, можно попасть и в остальных.

– Да ну, прекратите! – Матвей тоже поднялся. – Глум какой-то. Вы думаете, мы от вас под партами прятаться будем?

– Думать, Оболенцев, мы тоже не умеем, – явно наслаждаясь своей ролью, Ксюша направила на него ствол. – Ни думать, ни стрелять, как обезьяна с автоматом.

– Обезьяна с гранатой, – поправил Тим.

– Да пофиг, – Она показала ему средний палец.

– Не понимаю, чего вы напряглись! – Ершов покачался на стуле. – Это же не гладкоствол. Никто в пентбол не играл, что ли? Давай, Михайлова, жги! Я жду правила игры. Или у обезьян не бывает правил?

– Ты, Иннокентий, видимо, разучился выстраивать логические связи, – вторя Ксюшиной издевательской манере называть его полным именем, сказала я. – Напомнить тебе тему урока?

– Не стоит! – Он так разулыбался, глядя на меня, что мне захотелось немедленно стереть эту улыбочку, выпустив в него пару шариков. – Давайте уже что-нибудь делать без этой долбаной драматургии.

– Без драматургии не получится, – подхватила Ксюша. – Драматургия – это соль всего проекта. Как там, Алис? Валяться в ногах и плакать кровавыми слезами? Я правильно понимаю драматургию?

– Главное, чтобы было больно, – припомнила я.

– Ну тогда начинайте уже, – Ершов развел руки в стороны. – Я на вашем месте организовал бы массовый расстрел. Нужно выстроить нас в шеренгу и выпустить очередью всю обойму. Надеюсь, краска красная?

– Разумеется, как ты любишь.

– В обойме двести шариков, – проинформировала Носова.

– У меня зеленая, а у Жанны желтая, – весело сказала Ксюша, – чтобы нам потом проще было определить, кто и сколько раз попал в цель.

– Да пошли вы, – сшибая попадающиеся на пути стулья, Матвей направился к выходу. Степа кинулся за ним, и, чтобы не мешать им ломиться, я переместилась в конец класса.

– Хотите, чтобы я ее вышиб на хрен? – заорал Оболенцев, тщетно ткнувшись плечом в запертую дверь.

– Я хочу, чтобы вы вернулись на место, – ответила Ксюша, – но если вам удобнее стоя, можете оставаться там.

– Жанна, отдай ключ, – Степа бросился к Носовой. – Тим, лови ее!

Рощин тут же подхватился, однако Жанна была проворнее и в два шага оказалась возле учительского стола, где под стулом лежала ее сумка с маркером.

Ксюша предупредительно навела ружье на Тима.

– Мне, конечно, не терпится пострелять, но если попаду в лицо, то и видос получится не таким красивым, как может быть.

– Какой видос? – заинтересовался Ершов.

– Тот, ради которого вы, собственно, здесь. Короче, задание простое. Сейчас вы будете целоваться. Друг с другом. По-настоящему. Взасос. Не меньше пятнадцати секунд. Если выйдет быстрее, придется перезаписывать. Ничего сложного. Я уверена, вы справитесь.

– Чего-о-о? – после некоторой паузы, вызванной всеобщим потрясением, недоверчиво протянул оказавшийся к ней ближе всех Тим. – Ты вообще в своем уме?

– В своем, но не забывай, что он у меня крохотный и работает только в одном направлении.

– За что боролись, на то и напоролись, – глубокомысленно изрекла Носова.

– Ха-ха-ха, – громко закатился Ершов. – Вот вы извращенки. Это же надо такое придумать. Спорим, Алискина идея!

Обернувшись, он подмигнул мне.

– Угадал, – подтвердила я, – тупой расстрел – это жестокость. А я, в отличие от некоторых, никому не хочу причинять боль.

– На самом деле, – перебила меня Ксюша, – цель этого проекта немного другая.

Она махнула рукой в сторону доски.

– Профилактика измен, вы же помните. После того как мы запишем это видео, шансы вашей измены друг другу существенно снизятся. Ах да, я забыла, что нужно исполнить на камеру каминг-аут. Текст может быть любым, но обычного «Мама, прости, я гей», вполне достаточно.

– Нет, – жестко сказал Матвей, – этого не будет.

– Будет-будет, – заверила его Ксюша. – У тебя даже два раза, потому что Тим, увы, остался без пары.

Оболенцев бросился на меня без предупреждения. Вот он разговаривает, глядя на Ксюшу, и в следующую же секунду оказывается почти передо мной. Это произошло так быстро, что я была вынуждена нажать на курок раньше, чем успела полностью поднять ружье и прицелиться.

Раздался щелчок выстрела, и Матвей, дико заорав, схватился за пах. Все, кроме Мартова, вскочили. Мне захотелось отшвырнуть маркер и броситься из класса. Однако бежать было некуда, поэтому я лишь отступила, выставив перед собой ствол. Но приблизиться ко мне больше никто не осмелился. Парни столпились возле валяющегося Оболенцева. Он глухо подвывал, а Ксюша заливалась смехом.

– Ой, Алиска, ну ты даешь, я же сама собиралась это сделать.

Я пожала плечами. Брызги красной краски попали мне на коленки и забрызгали пол.

Тим попробовал приподнять Матвея, но тот, прошипев: «Отвали!» – так и остался лежать.

– Давай поговорим, – Кеша, гипнотизируя, медленно двинулся на меня. – Я понимаю, то, что вы увидели, выглядит обидно. Однако все не совсем так. Мы действительно несли чушь, но затеяли это лишь потому, что вы нам очень нравитесь. Что касается меня, то я правда тебя люблю, Алис. Давно и очень сильно. Я… я не обманул тебя ни в чем.

– Ага, если не считать интуитивную динамику, камень «Здесь и сейчас», того, что ты сдавал математику, и многого другого, включая скрытую камеру у тебя в ломбарде.

Он замер.

– Откуда ты знаешь про камеру?

– Про Гудвина я тоже знаю. Почему ты не сознался сразу?

– Когда сознался Тим, ты на него разозлилась и могла кинуть меня, как и его, а я этого не хотел. Мы думали, что Гудвин тебе нравится, а оказалось наоборот.

– Вы думаете, что вы умные, но это не так. То, что вы умеете складывать цифры и решать задачки, всего лишь способность, небольшой скилл, нечто вроде «интуитивной динамики» и к уму не имеет никакого отношения. Зачем вам понадобилось создавать этот тройной фейк?

– Ты вся дрожишь. Тебе холодно? Иди ко мне, – Ершов протянул мне руку. – Давай уйдем отсюда, и я тебе все-все расскажу, а если тебе что-то покажется неправдой, расстреляешь меня лично. Обещаю, сопротивляться не буду.

Я выставила перед собой ружье, и он уперся в него животом.

– Пусть они сами здесь разбираются. А то, что наше, касается только нас. Михайлова не понимает, что у нас совсем не то, что у нее с Матвеем, и Тим не понимает – никому этого не понять.

– Если ты не отойдешь, я выстрелю.

Но Ершов положил большой палец мне на губы и наклонился к уху.

– Если ты выстрелишь, мне будет больно, но не всю жизнь.

Я находилась в шаге от того, чтобы подвести Ксюшу и опустить ружье, однако она сама пришла мне на помощь. Один за другим послышались уже знакомые щелчки выстрелов, и Ершов, вскрикнув, отшатнулся. Повернулся ко мне спиной, и я увидела на его лопатках и пояснице три ярко-зеленые кляксы.

Когда он только подходил, Ксюша стояла перед первыми партами, теперь же переместилась в середину прохода и весело помахивала маркером.

– Прости, Алис, что помешала тебе разобраться самой, но уж больно соблазнительная была мишень! – Ксюша подмигнула Ершову так, как это делал обычно он сам. – Что, Иннокентий, приятно?

– Было бы приятнее, если бы это сделала Серова, – сдавленно проговорил он.

Лица его я видеть не могла, но отчего-то не сомневалась, что он умудрился натянуть улыбку. Степа с Тимом помогли Матвею, усадив на стул, и Ксюша тут же переключилась на них. Просто взяла и без предупреждения выпустила порцию шариков сначала в бок Степе, а затем в плечо Тиму. Оба завопили и задергались, как эпилептики. Похоже, ей понравилось стрелять.

Рощин схватил стул и кинул в Ксюшину сторону. Далеко стул не пролетел, но грохот от его падения заглушил яростные крики Тима.

– Сука! Стерва! Мы же тебя сейчас поймаем, и лично я буду бить до крови.

– Тронешь хоть пальцем – сядешь.

Это прозвучало достаточно жестко, чтобы кто-то усомнился в решительности Ксюшиных намерений.

Трясущимися руками Степа вытащил телефон, быстро набрал номер и поднес к уху.

– Служба спасения? Помогите, нас захватили террористы. Школа…

Оболенцев нашел в себе силы привстать и выхватить у него мобильник.

– Сами разберемся.

– Правильно, – одобрила Ксюша, – а то ведь нашим родителям придется писать заявление, что это вы избили Рому и бросили умирать.

– Неправда, – вспыхнул Матвей, – никто его не бросал. Я вызвал «Скорую» и дождался ее. Это был несчастный случай.

– А чего ты нам ничего не сказал? – упрекнул его Рощин.

– А зачем?

Тим не нашелся, что ответить.

– Ребята! – заговорила сидевшая все это время на краешке учительского стола Носова и встала. В одной руке она держала маркер, в другой телефон. – Мне кажется, в вашей ситуации нужно не права качать, а хотя бы попросить у девочек прощения. Вы поступили гнусно! Подобное прощать нельзя, иначе в будущем вы продолжите считать, что манипулировать людьми и морально унижать их – это норма.

– Что, Носова, тоже хочешь посмотреть, как мы целуемся? – Ершов демонстративно вернулся на место и плюхнулся рядом с не проронившим за все это время ни слова Мартовым. – Видишь, Кир, как переменчива жизнь. Еще вчера ты собирался меня убить, а сегодня должен целовать. Или, может, я тебя должен? Кстати, это важный вопрос: кто кого? Давай все-таки я тебя? А то ты все злишься и злишься, вон даже руку себе уже сломал, а успокоиться никак не можешь.

Сделав вид, что собирается обнять, Кеша потянулся к Мартову, и тот, едва сдержавшись, чтобы не ударить его, резко встал.

– Если вы сейчас же не откроете дверь, я выйду в окно, – объявил он Жанне.

– Это плохая идея. Третий этаж. Если еще и ноги переломаешь, тогда точно поступать только на следующий год сможешь.

– Это мои проблемы, – Мартов так усиленно старался не смотреть в мою сторону, что по пути к окну налетел на угол парты.

– Кирилл, – окликнула я, – не нужно!

Но остановился он, лишь когда Жанна выстрелила. Нарочно целилась в стену прямо перед ним, и взорвавшийся шарик забрызгал его желтой краской.

– У меня шарики заморожены, – сказала она, – они бьют точнее и намного больнее обычных.

– Это же класс твоего дедушки, – попытался воззвать к ее совести Степа, – вдруг краска не отмоется?

– Все норм, – подбодрила его Жанна, – летом ремонт запланирован.

– А ты, Серова, не боишься, что однажды я снова прокачусь с тобой на лифте и таким добрым, как в прошлый раз, уже не буду? – пригрозил Тим.

– Вот для этого нам и нужна запись, – ответила за меня Ксюша. – Давно бы поцеловались и домой разошлись. Делов-то.

– Зачем ты наврал про Катю? – Я смотрела в серые, казавшиеся раньше теплыми глаза. – Для чего это вранье? Ты же знал, что нравишься мне, почему не пошел по простому пути? Для чего тебе понадобился Гудвин? Для большего глума?

– Из-за условия Мартова.

Я резко развернулась к Кириллу.

– Так ты с самого начала знал про Гудвина?

– Нет, – глухо ответил тот, – я сразу предупредил их, что, если они собираются участвовать в этом проекте, то будут иметь дело со мной. Им пришлось шифроваться и создать фейк. Но потом, узнав о нем, я согласился, что ты должна побывать на моем месте, раз сравниваешь меня со щенком.

– Прикольно! – Я неожиданно развеселилась. – И вы правда думали, что я потеряю голову от ваших натужных признаний и поведусь на тупые вопросы о жизненных целях?

– Ничего не натужных, – оживился Ершов, – нормальные были признания. Довольно искренние. Ионычу понравились бы.

– Дело в тебе и твоем собственном восприятии, – Тим скрестил руки на груди. – Ты оказалась еще более холодная и равнодушная, чем мы о тебе думали.

– Не, – Ершов насмешливо покачал головой, – не холодная. Отвечаю.

– Поэтому ты нас кинул? – усмехнулся Тим.

– Само собой. А на кой вы мне сдались? Вон Мартов даже поцеловать себя не разрешает.

– Набьешь татуху с моим именем у себя на лбу, я подумаю, – огрызнулся Кирилл.

В этот момент я испытала нестерпимое желание разрядить всю обойму в каждого из них, но сдержалась.

– Так что с Катей? Вы думали, я немедленно брошусь тебя утешать?

– А я предупреждал, – Ершов назидательно помахал Тиму пальцем, – паттерн несчастного мальчика всегда проигрывает плохому парню.

– Так вот про какие роли шла речь? Теперь понятно.

В груди снова защемило.

– Если честно, это был экспромт, – охотно признался Ершов, – я уже не мог смотреть на беспомощные потуги Тима, пришлось вмешаться.

Рощин вдруг взбесился.

– Хватит гнать! – стукнул кулаком по парте. – Ты просто не знал, как к ней подступиться, и воспользовался Гудвином, чтобы прощупать почву.

– Слушайте, – влезла Ксюша, – а почему Гудвин? Потому что «великий и ужасный»?

– Потому что великий обманщик, – весело пояснил Ершов, – он представал в разных обличьях и становился таким, каким его хотели видеть.

– Ладно, все, – сказал Матвей. Он уже немного успокоился и ненавистью больше не пылал. – Давайте уже как-то договариваться. Того, что вы требуете, мы делать не будем. Но ваши претензии в целом понятны. Давайте искать альтернативу! Со своей стороны, Ксюш, я могу предложить уничтожить запись и сделать вид, что в тот день ничего не произошло.

– Не поняла! – Ксюша прищурилась. – Че-то у меня ай-кью до нуля свалился. Это ты типа предлагаешь все вернуть, как было до этого дня?

– Ну да, – Матвей улыбнулся широчайшей улыбкой, – я же знаю, ты хочешь.

Едва он успел договорить, зеленый шарик звонко взорвался перед ним на парте, второй попал в локоть, третий пролетел до двери и стек по ней.

– Ты, блин, ублюдок недоделанный, совсем совесть потерял?! – закричала Ксюша, и в голосе послышалось сдерживаемое рыдание. – Быстро делай, что сказали! И про гея не забудь, потому что к девушкам тебя подпускать нельзя.

– Матвей прав! – Степа вскочил с поднятыми руками. – Нужно договориться по-нормальному, по-деловому. Найти компромисс. Вы хотите отомстить – это понятно, но совсем не обязательно действовать деструктивно. Вместо того чтобы стрелять в нас, унижать или пытаться испортить нам жизнь, вы можете потребовать что-то для себя. Что-то, что в дальнейшем пойдет вам на пользу.

– Например? – удивилась Жанна.

– Ну… Собственно, первое, что приходит в голову, – деньги.

– Степа! – Ксюша подошла к его парте почти вплотную. – Деньги в моей жизни еще будут, а возможность увидеть, как вы с Оболенцевым сосетесь, – вряд ли. Хочу записать это видео, чтобы поднимать себе настроение, если вдруг станет грустно. Последний раз предупреждаю, либо вы сейчас делаете, что вам велели, либо я всажу этот шарик прямо тебе в глаз. И он займет его место. Во всяком случае, Жанна так говорит.

– Да, верно, – отозвалась Жанна, – в глаза стрелять нельзя.

– Россу можно. Чтобы впредь неповадно было чужие страницы взламывать. Что ж вы за люди такие? С вами дружишь, вам доверяешь, а потом оказывается, что сплошные крысы кругом.

– Тим, – вспомнила я, – ответь мне еще на один вопрос. Зачем ты отдал записи Аксенову? Если хотел разбить мне сердце, почему не показал напрямую? Я ведь к нему совершенно случайно зашла.

Рощин неопределенно пожал плечами:

– Договорились так.

– С кем договорились?

Тим вопросительно посмотрел на Матвея.

– С ним, – Оболенцев кивнул на Ершова. – Он просил тебе не показывать.

– Выбирая между экзаменом по математике и тобой, я выбрал тебя, – заявил Кеша с показной гордостью, – ты должна это оценить и освободить меня.

– Как так выбрал? – не поняла я.

– Просто сказал, что, если они не станут тебе ничего рассказывать, разрешу им себя наказать.

– Поэтому они заперли тебя в ломбарде?

– Ну типа того.

– Кстати, теперь-то ты понимаешь, как лажанулся? – Тим подался к нему. – Плевать она хотела на твои жертвы. А мы тебе говорили!

– Ну кто знал, что Иван Сергеевич решит все это дело обнародовать? – Ершов посерьезнел. – По крайней мере, я сделал все что мог.

– Ваш драгоценный Иван Сергеевич чуть было меня не убил. И это не метафора! Он меня ударил и не давал выйти из квартиры.

– Эй, – окликнул всех Мартов. Он стоял у окна и, опершись о подоконник, смотрел вниз. – Там полиция. Похоже, Степа все же вызвал службу спасения!

Все бросились к окну. На пешеходной дорожке возле входа действительно стояли две полицейские машины. Из одной выскочили трое с автоматами и быстро вошли в школу, еще двое без оружия остались на улице. Один из них говорил по телефону.

– Вот ты и допрыгалась, Михайлова, – без особой радости сказал Оболенцев. – Что собираешься делать?

– Нам ничего не будет, – с уверенностью сказала Жанна. – Пейнтбольные маркеры разрешены. Это спортивный инвентарь.

– Угу, – буркнул Росс. – Ножи тоже столовые приборы.

– Жанна, открой дверь, и уходите, пока они сюда не поднялись, – по-деловому сказал Мартов, – мы что-нибудь придумаем.

– В смысле? – удивился Тим. – Чего нам придумывать, если мы заложники?

Кирилл решительно шагнул ко мне.

– Дай ружье!

Воспользовавшись моим промедлением, он взялся левой рукой за ствол маркера.

– Давай же!

Растерявшись, я ослабила хватку, и в ту же секунду ружье оказалось у него.

– А теперь быстро сваливайте.

Жанна колебалась.

– Вы все равно уже ничего не запишете! – с нажимом сказал он. – Просто, если останетесь, то остаток дня проведете в участке.

– А с какой стати ты их отпускаешь? – возмутился Степа. – Пусть прокатятся в отделение. Посидят, подумают, стоило ли все это затевать.

– Алис, – Мартов понизил голос, – иди! Если что, я скажу, что это я стрелял.

– Серьезно? – за моей спиной уже стоял Кеша. – И какой же рукой ты стрелял?

– Тебе-то что? – зло рявкнул на него Кирилл.

– Потрясающий акт благородства.

– Ну куда уж мне до самопожертвования в виде прогула экзамена.

– Моя жертва хотя бы имела смысл. – Ершов кивнул ему на гипс. – А твоя – тупость.

Кеша взял меня за руку, притянул к себе и, крепко обхватив за талию, демонстративно впился в губы, вынуждая ответить на поцелуй.

Длилось это несколько секунд, но меня буквально обдало жаром исходящего от Мартова гнева. Послышался стук упавшего на пол ружья. Я оттолкнула Ершова. Кирилл удалялся в сторону двери, которую, несмотря на протесты Ксюши и Оболенцева, Жанна все же открыла.

– Ты, Иннокентий, кое в чем просчитался, – сказала я, отходя от Ершова подальше. – Никакие несчастные мальчики или плохие парни не в состоянии соперничать с надежным другом.

– Что ты хочешь этим сказать? – наклонив голову вперед, он смотрел на меня из-под челки.

– Больше у нас с тобой ничего не будет.

– Но я же люблю тебя!

– А я холодная и расчетливая, и мне все равно.

– Я этого не говорил. И не считаю так!

– Прости, что не могу любить тебя так, как ты меня. Я вообще плохо умею любить, а после вашей выходки и желания никакого нет. Но зато я умею дружить и нуждаюсь в этом намного сильнее, чем в сексе с тобой. Тем более мне и сравнивать-то не с чем.

Торопливо договорив, я поспешила за вышедшим из класса Мартовым, но успела только пробраться через стулья среднего ряда, как Ершов окликнул.

– Эй!

Остановившись, я обернулась. В руках у него был маркер, а на губах злая издевательская улыбка.

– Так не доставайся же ты никому! – вдогонку к цитате Островского, Ершов выпустил мне в живот очередь шариков.