Сердце Гудвина

Глава 39

Пока я шла в ломбард, только и представляла, как это могло произойти. После ночных кошмаров с участием Мартова перед глазами одна за другой всплывали фантастически жуткие сцены, где он в образе монстра набрасывается на Ершова.

В том, что они подрались, сомнений не было. Я поняла это сразу, как только Ксюша сообщила о случившемся с Кириллом. Он был не из тех, кто разбрасывается угрозами, и прошедшая ночь, похоже, его пыл не охладила.

Вот почему мне снилась эта пугающая ахинея. Должно быть, Мартов думал обо мне, осыпал проклятиями, и они приходили во снах. Но какое право он имел злиться? Это они с Тимом меня обманывали, а моя совесть перед ними чиста. Неизвестно, что он мог наговорить Кеше, но я была преисполнена решимости рассказать ему все и даже показать переписку с Гудвином.

Дверь ломбарда оказалась заперта, пришлось стучать несколько минут, прежде чем Ершов открыл.

– Думала, ты заснул! – Я потянулась к нему, и он, хоть и ответил на поцелуй, но как-то торопливо и скомканно.

Волосы его были всклокочены больше обычного, губы плотно сжаты, на скуле расплылся серый синяк.

– Алис, прости, я сейчас не могу. Извини, что заставил тебя прийти, но обстоятельства изменились. Я писал, но ты уже ушла. Возвращайся, пожалуйста, домой. Я тебе потом все объясню.

Я попробовала заглянуть за дверь, но он прикрыл ее.

– У тебя кто-то есть?

– Давай потом.

– Неприятности из-за Мартова? Он написал на тебя заявление в полицию? К тебе пришли его родители? Просто скажи: да или нет. Ты пообещал рассказать, что случилось, и я имею право знать.

– Мартов тут ни при чем. Я ему ничего не сделал, и руку он сломал сам, по дури. Стукнул кулаком о стену. В общем, ты иди! – Он развернул меня за плечи. – Я тебе напишу.

– К тебе приехали родители? – предприняла я еще одну попытку.

– Нет, – быстро поцеловав меня, он исчез в ломбарде, щелкнул замок.

Час от часу не легче. Что могло произойти, чтобы за какие-то полчаса он отказался от встречи, о которой сам столько просил? Возможно, это что-то очень личное, о чем я и догадываться не могу. Что я о нем знаю? Совсем ничего. Я даже бабушку его не видела, только слышала из-за двери. И этот ломбард – единственное, что обладало определенной степенью достоверности.

В воскресный день шоссе не было столь сильно загружено, как в будние дни, и машины проносились по нему, набрав скорость. Рекламный плакат на автобусной остановке с изображением жертвы домашнего насилия обнадеживающе сообщил, что «выход есть», а проходящий мимо меня подросток, пересказывая своему другу какой-то сюжет, интригующе предупредил: «А вот теперь начинается самое главное!»

В маленьком магазинчике, куда мы заходили с Ершовым после школы, я купила мороженое и неторопливо побрела домой. Спустилась в подземный переход и неожиданно испытала дежавю. Прохладный, освещенный утренним солнцем тоннель, эхо шагов, два неясных молчаливых силуэта, движущиеся навстречу. Картинка как из далекого полузабытого сна.

Силуэты приближались, ощущение узнавания усилилось, но уже по-другому. Фигуры остановились передо мной.

– Привет, – сказал Матвей. – Какими судьбами?

– Гуляю, – ответила я. – А вы почему не готовитесь?

– Мозги проветриваем, – отозвался Степа, – закипают уже.

– Молодцы! Желаю завтра удачи.

– Спасибо, и тебе.

– Ты про Мартова слышала? – спросил Матвей.

– Да. Ужасная несправедливость.

Они переглянулись.

– Как дела у Ксюши? – Оболенцев неприятно усмехнулся.

– Все отлично. Нас математика не волнует.

– А что волнует? – Степа снова как-то неоднозначно покосился на Оболенцева.

И тут я вспомнила про взломанные странички и его шантаж со скрином Ксюшиной переписки.

– Твой подлый поступок волнует. Зачем тебе понадобилось нас ссорить?

– Ты о чем? – Степа принял невинный вид.

– Я все знаю, не нужно придуриваться.

– И что же ты знаешь? – Матвей смотрел на меня с пренебрежением.

– Знаю, что вы нарочно над ней издевались. Оба! Сказать, что это омерзительно, – ничего не сказать, но я понимаю, что вам пофиг и вы прекрасно знали, что делали. Другой вопрос – наказание. И оно будет, не сомневайтесь.

– Пфф, – фыркнул Росс. – И как же ты нас накажешь?

– Может, и не я, но в этом мире все взаимосвязано, любое действие имеет последствия. В том, что вам прилетит ответка, я не сомневаюсь, а когда прилетит, вспомните этот наш разговор.

– Ой-ой! – Степа изобразил испуг. – Теперь ты нас проклянешь, да?

– Черт! – подыгрывая ему, вскинулся Оболенцев. – Мы же забыли, что имеем дело с экстрасенсшей и предсказательницей. Прости нас, Алиса, мы больше так не будем. Только не насылай на наши головы страшные вселенские кары.

Они оба громко расхохотались, и эхо разнесло этот хохот.

– Придурки, – огрызнулась я.

– А вы шлюхи, – выдал Росс с вызовом.

После такого заявления я настолько растерялась, что не смогла ничего ответить. Тогда они просто обошли меня и растворились в солнечном сиянии с другой стороны.

Ксюше я ничего не сказала. Любое упоминание имени Оболенцева могло расстроить ее до слез. Оставшееся время до вечера мы все-таки потратили на подготовку к математике, хотя и не собирались. Однако Рома настоял и даже заставил нас решить несколько тестов.

Мартову я звонить не стала. Он сам прислал сообщение, что должен сказать мне нечто важное, и даже хотел зайти, но я отказалась, сославшись на подготовку к экзамену. Странным образом во мне боролись два несовместимых переживания: обида и чувство вины, каждое из которых в равной степени противилось общению с ним.

Ершов не объявлялся. Я терпеливо дождалась восьми часов и написала ему сама, однако он не ответил, а когда позвонила с Ксюшиного телефона, оказался недоступен.

На следующее утро, пожелав друг другу удачи, мы с Ромой разошлись возле подъезда. Сдавать экзамен предстояло в разных школах. Нам надо проехать несколько остановок на автобусе, ему – в другую сторону на метро.

В чужой школе мы с Ксюшей попали в разные классы. Из наших со мной сдавал только Веня Шалаев, но сесть вместе нам тоже не дали.

Все было очень строго и муторно. Учителя, дерганые и нервничающие не меньше нас, проводили инструктаж: как выйти в туалет, попить водички, поменять ручку, достать носовой платок. За шпаргалки, разговоры, телефоны предполагался «расстрел на месте». Эта суета будоражила и не давала сосредоточиться. Получив свой вариант, я несколько минут тупо сидела, уставившись на задание: «На день рождения полагается дарить букет из нечетного числа цветов. Тюльпаны стоят 30 рублей за штуку. У Вани есть 500 рублей. Из какого наибольшего числа тюльпанов он может купить букет Маше на день рождения?»

Интересно, а сколько было тюльпанов в букете Гудвина? Уж точно не пятнадцать. Наверное, три раза по пятнадцать. Если так, то Тиму пришлось неплохо потратиться на меня, с учетом того, что один тюльпан возле метро стоил не тридцать, а пятьдесят рублей. Интересно, а Мартов участвовал в покупке букетов или всего лишь оставался наблюдателем? Тряхнув головой, я вернулась к тесту.

«Если в маршрутном такси заняты все места, оно трогается от остановки. Выберите утверждения, которые следуют из приведенных данных.

1) Если в маршрутке есть свободные места, то она не трогается.

2) Если маршрутка продолжает стоять, то в ней остались свободные места.

3) Если на каждом месте маршрутки сидит пенсионер, то она трогается от остановки.

4) Если маршрутка отъехала от остановки, то в ней заняты все места».

Импликация. Кажется, так назвал это условие Тим. Из посыла вытекает следствие.

Если Ершов со вчерашнего дня не объявился, то сделать этого не смог. Если Ершов со вчерашнего дня не объявился, то сделать это не захотел. Оба предположения могли быть одновременно верными. Однако в любом случае с момента моего разговора с ним возле ломбарда что-то изменилось. И это было столь же очевидно, как и отсутствие связи между свободными местами в маршрутке и пенсионерами. Вот только моя задачка была намного сложнее и запутаннее.

Найдите значение выражения, найдите корень уравнения, установите соответствие между неравенствами, определите вписанный угол…

Ответы, казалось, выплывали из ниоткуда. Я заполняла тестовый бланк с поразительной для себя скоростью, закончив все задания раньше времени.

С Ксюшей встретились на улице. Она – всклокоченная, с очумевшим взглядом и трясущимися руками, но довольная и радостно-возбужденная, а я – все еще задумчивая и загруженная, но не математикой. Самый тяжкий груз последнего года был сброшен, и независимо от результатов экзамена мне должно было стать легче, однако счастье освобождения ощутимо омрачалось исчезновением Ершова. Выслушав Ксюшины бурные эмоции по поводу попавшихся ей задач, я тут же потребовала у нее телефон. Однако Ершов был все так же недоступен, и рой дурных предчувствий сгустился вокруг меня еще сильнее.

– Поехали к нему! – предложила я Ксюше. – Нужно проверить, все ли в порядке.

– А как же обед?

Еще утром мы договорились с Ромой и Носовой отправиться после экзамена вместе в кафе и отметить его сдачу хорошим обедом.

– Зайдем к Кеше, а потом в кафе.

– Наверняка он еще на экзамене, – откликнулась Ксюша без особого желания.

– Тогда я успокоюсь.

– Перестань. Ну что может случиться с Ершовым? Напился, укурился и проспал?

– Не знаю, но он не такой, чтобы проспать.

– Такой-такой! Ты его идеализируешь. Ослепла от любви и отказываешься замечать очевидное.

– Даже если проспал! Если он сейчас же что-то не придумает, второго шанса у него не будет. Это Мартову по справке резервный день дадут, а если просто прогул, то сдавать только на следующий год.

Ксюша закатила глаза.

– Мне кажется, ты все усложняешь.

– Считай, что у меня нехорошее предчувствие, а правило номер один, как и все прочие, больше не работает. – Я строго посмотрела на подругу, и она будто между делом схватилась за телефон.

– Гляди-ка, Ромка тоже отстрелялся. Сообщение прислал. Кажется, доволен. Сейчас спросим у него про Ершова.

Не дожидаясь моего согласия, она позвонила брату. Рома сказал, что Кешу не видел, но это, скорее всего, потому, что их, как и нас, развели по разным классам.

Почему Ершов так старался держать дверь закрытой, не позволяя мне заглянуть в ломбард? Что я могла там увидеть? Отчего так спешно все переигралось, хотя он сам настаивал на встрече? А в итоге еще и пропал. Ершов, конечно, имел склонность к странным поступкам, но подобная выходка совершенно не походила на его обычные приколы.

Из школы вышел обессиленный и хмурый Шалаев.

– Ну все! Похоже, математику я завалил, – пожаловался он.

– Слушай, Веня, – Ксюша подхватила его под локоть, – ты всегда ноешь, а потом получаешь пятерки.

Он улыбнулся.

– Вы, может, не знаете, но я поступал в маткласс. У меня в старой школе по математике всегда пятерки были, я даже лучше Рощина учился, но здесь тест завалил и с тех пор предпочитаю настраиваться на возможность отрицательного результата. Так проще пережить проигрыш.

– Ты учился с Тимом в одном классе? – удивилась я.

– Ну да.

– Я не знала.

– А чего афишировать? Мы никогда не дружили.

– Очень интересно. И Катю его ты знал?

– Какую Катю? – Веня насторожился.

– Катя, с которой он встречался.

– Катя из нашей школы? Ты уверена?

– Уверена. Может, не в вашем, а в параллельном классе?

– Не знаю никакой Кати! – Веня развел руками. – Тим встречался с десятком девчонок, но Катю не помню.

– Как? – Я опешила. – У них же безумная любовь была с шестого класса.

Веня озадаченно почесал в затылке.

– Это он тебе рассказал?

– Ну да.

– Даже не знаю, что сказать.

– Может, ты просто забыл? – вмешалась Ксюша.

– Может, и забыл, – Шалаев попробовал отыграть назад. – Два года прошло. Вы сейчас куда? Давайте посидим где-нибудь? Мне срочно нужен кофе.

– Мы с Ромкой договорились встретиться в «Сто пятьсот», – сказала Ксюша. – Хочешь с нами?

– Хочу, – радостно согласился Веня, – и сандвич с ветчиной хочу, и ролл с тунцом. Черт, кажется, я очень сильно проголодался.

Мы дошли до автобусной остановки и сели в автобус. Веня с Ксюшей беззаботно болтали, а я снова пыталась переварить новую информацию. Что же это такое? Получается, Рощин меня обманул? Но зачем? Какой смысл выдумывать несуществующую Катю и историю с ее болезнью? Или Веня все-таки забыл? Ему и сейчас, кроме себя любимого, ни до кого нет дела, наверняка так было всегда.

– Пожалуй, я все-таки схожу к Ершову, – сказала я Ксюше, когда мы вышли на остановке между «Сто пятьсот» и подземным переходом, ведущим на другую сторону шоссе. – Вы идите, а я попозже подойду.

– Если хочешь, я могу пойти с тобой, – нехотя предложила она.

– Не нужно. Я туда и обратно.

– Ага, знаю я тебя. Зависнешь с ним…

– Постараюсь не зависнуть! – Быстро чмокнув ее в щеку, я побежала к переходу, а ребята двинулись в сторону кафе.

Дорожная пыль, подхваченная сухим летним ветром, блестела в воздухе, стайка припаркованных возле почты электросамокатов переливалась разноцветными огоньками и издавала нежный перезвон, даже обыкновенный след самолета в небе казался хорошим знаком. Мир подбадривал меня и сообщал, что я все делаю правильно.

Я уже ступила на лестницу перехода, когда из дворов услышала звонкий девчоночий смех. Лена Колпакова и Ника Сазанова вышли со стороны нашей школы и повернули на пешеходную аллею, идущую вдоль шоссе. Несколько секунд я колебалась, но другого шанса могло не представиться.

– Эй, – окликнула я их.

Обе одновременно обернулись и остановились. Я подошла. У Ники на губе красовалась подсохшая ссадина, у Лены – еще воспаленная, но густо замазанная тоналкой царапина на щеке.

– Чего тебе? – буркнула Лена, стараясь не смотреть мне в глаза.

– У вас мой телефон?

– Нет, – ответила Ника, – его Аксенов забрал.

– Честно?

Презрительно фыркнув, девчонки развернулись и почесали дальше. Догонять я не стала. Вероятность того, что они сказали правду, пятьдесят на пятьдесят. Однако это было все же лучше, чем ничего. До дома математика быстрым шагом по прямой около пяти минут. Я прикинула, что, забежав к нему, потеряю совсем немного времени, в любом случае Ксюша с Ромой просидят в кафе не меньше часа. Ивана Сергеевича, конечно, могло не оказаться дома, ведь все учителя направлены наблюдателями по разным школам, но я все же решила рискнуть.