Сердце Гудвина

Глава 38

– Вот здесь ванная! – Вспыхнул свет. – Сейчас принесу чистое полотенце.

Ксюша, всхлипывая, уселась на бортик ванны и включила воду. Я же продолжала стоять истуканом напротив зеркала, но своего отражения не видела или не хотела видеть. Потрясение от случившегося поглотило меня целиком, я была не собой, а всего лишь наблюдателем, следящим через щель за движением создающих реальность частиц. Слезы высохли, но облегчения не наступило.

Иван Сергеевич сунул мне в руки полотенце и белую футболку. Футболка предназначалась для Ксюши – ее сарафан разодрали в клочья.

– Ну и фиг с ним, – наконец произнесла она, подставив ладонь под струю воды, – обойдемся без фоток.

Косметика на ее лице размазалась, превратившись в серую маску.

– Какой же Лужников, оказывается, козел, – сказала я, – не лучше Оболенцева.

– Это точно, – ответила Ксюша, усмехаясь, – они друг друга стоят. Теперь я Носовой даже спасибо скажу, если она засадит очередь шариков ему в лоб и пробьет в его тупой башке дыру.

Я посмотрела на свои все еще дрожащие руки: три ногтя на левой руке были сломаны, обе ладони стерты об асфальт и щипали. Но Ксюше пришлось хуже: у нее разбиты локти и коленки, а под лопаткой наливалась синевой большущая ссадина.

– Кажется, ты прокусила Марго ногу насквозь.

– Угу, пусть теперь делает уколы от бешенства.

– Не понимаю, откуда там взялся Аксенов. – Я понизила голос.

– Так он же сказал, что увидел нас в окно. Ты должна была слышать.

– Точно. Он ведь живет в доме напротив.

– А мы, по-твоему, где?

Я пожала плечами.

– После того как он пришел, меня выключило.

Набрав в ладони воду, Ксюша умылась и, вытершись насухо полотенцем, поменялась со мной местами, пропуская к раковине.

– Я вот только одного не понимаю, – заметила Ксюша, придерживая мне волосы, пока я плескала прохладную воду на пылающее лицо, – если ты можешь предчувствовать и читать знаки, то почему не почувствовала, что это случится? Неужели у тебя не было предостережений или чего-то подобного? Раньше ты даже контрошу предсказывала.

Об этом подумать я не успела, но она была права: приступы настигали меня на ровном месте, а в случае настоящей опасности мир не посчитал нужным отправить предупредительный сигнал. Черное сердце не считалось. Оно преследовало меня уже давно и к драке с Толоконниковой не имело отношения.

– Кеша сказал, что из-за того, что, выполняя правило номер один, я приучила себя ничего не замечать, последовательность логической цепочки нарушается, поэтому предсказать, как и что проявится, невозможно.

– Кеша, Кеша… – Ксюша фыркнула, выпуская мои волосы из рук. – И все-то он знает.

– Не все, но он мне многое объяснил.

– Твой Ершов такое же трепло, как и остальные.

За дверью послышались шаги.

– Девочки, хотите чаю? – любезно поинтересовался Иван Сергеевич.

Ксюша быстро натянула футболку поверх остатков сарафана.

– Нет, спасибо, – откликнулась она, выходя из ванной, – мы домой. Вы уж извините, что так получилось. Большое спасибо за помощь. Я занесу вам футболку в школу.

– Не стоит. Забирай насовсем. У меня полно таких.

Стараясь не смотреть на математика, я медленно вышла за Ксюшей. Пускай к Гудвину и моим домыслам о нем Иван Сергеевич не имел никакого отношения, я все равно продолжала его бояться.

Неожиданно в коридоре, среди наставленной под вешалкой обуви, мелькнуло что-то темное, и я непроизвольно вздрогнула. Иван Сергеевич рассмеялся.

– Ты чего? – удивилась Ксюша. – Это же котенок.

Присев на корточки, она позвала:

– Киса-киса.

– Ее зовут Пси, – пояснил учитель. – Какой-то гад в мусоропровод выкинул. А Кирилл умудрился ее достать и принес мне.

– Кирилл? – переспросила я. – Мартов?

– Ну да. Хотел сначала себе взять, потому что его кошка не так давно умерла, но потом решил, что мне котенок нужнее.

Кровь прилила к щекам. Что за бред? Если Гудвин – это Тим, то каким, спрашивается, образом Мартов мог прислать мне фотографии этого котенка?

Я полезла за телефоном. Но его не оказалось ни в одном кармане.

– Ты куда? – Ксюша побежала за мной к двери.

– Телефон пропал.

– Еще раз большое спасибо! – крикнула Ксюша математику. – До свидания.

– Удачи на экзамене! – пожелал он нам вслед.

Мне тоже стоило его поблагодарить и попрощаться, но мысли неслись галопом, сталкиваясь и перебивая друг друга. Гудвину ничего не стоило наврать, выдав чужую фотографию за свою. Предположим, Кирилл скинул эти фотки Тиму, просто чтобы обрисовать ситуацию, а тот воспользовался ими и выдал спасение котенка за собственный подвиг. Но зачем тогда было врать про братьев?

Мы немного поискали мой телефон на площадке автошколы, но, кроме пустого газового баллончика и двух палок, ничего не нашли.

– Ты чего такая? – Ксюша потрясла меня за плечо. – Если обиделась за Ершова, то прости. Я просто немного тебя ревную к нему.

– Дело в другом. Я тебе потом объясню. Ты иди домой, а я скоро приду.

– Куда ты собралась?

– К Мартову схожу. Нужно кое с чем разобраться.

– Это секрет? – Ксюша недовольно прищурилась.

– Не секрет, но сначала я должна все узнать точно.

Я бежала до дома Мартова, не чувствуя под собой ног. Летела, не до конца оправившись от потрясения и не замечая ничего вокруг. Дома, дороги, люди мелькали, сливаясь в единый пестрый фон стороннего движения.

Вероятнее всего, Кирилл готовился к математике и играть в футбол не пошел, но я решила сначала проверить футбольную площадку и не ошиблась.

Вместе с другими ребятами он преспокойно гонял мяч, в той же футболке и тех же штанах, и ребята были те же. Все выглядело точно так же, как в минувшую субботу, словно прошедшей недели и не было.

Я остановилась, не доходя до сетки, чтобы отдышаться. Но кто-то меня заметил и показал Мартову. Тот притормозил, несколько секунд пристально смотрел, а потом побежал к выходу и остановился уже передо мной.

– Что случилось? – Он тоже тяжело дышал, был весь красный и взмыленный. – Алис, что случилось?

Его темный встревоженный взгляд и неподдельная обеспокоенность внезапно вызвали прилив непомерной усталости и бесконечной жалости к себе, будто я несла что-то невыносимо тяжелое и наконец донесла. Дыхание снова сбилось, но уже не от бега. Застряло, собираясь, в груди и вырвалось наружу вместе с горючими слезами.

Крепко обхватив, Кирилл прижал меня к себе и, больше ничего не спрашивая, терпеливо ждал, пока я проревусь, а потом завел в деревянный домик на пустой детской площадке и усадил на бревно, устроившись напротив.

Домик был малюсенький, и рыдать, уткнувшись в колени Мартова, было очень удобно: «Нас побили девчонки, у-у-у, я посеяла телефон, у-у-у, это ты Гудвин, у-у-у».

Мартов не отвечал. Только гладил по голове, приговаривая «тихо-тихо». Потом кое-как в тесноте домика умудрился снять футболку и протянул мне.

– Она не сильно вонючая. Я недавно вышел.

Футболка и правда была не вонючая, напротив, пахла кондиционером, дезодорантом и немного самим Мартовым, его знакомым запахом туалетной воды, отчего меня снова пробило на слезы. Но уже последние – легкие и беспричинные.

– Марго с подружками у автошколы, – невнятно пояснила я, – Ксюша хотела только фотки сделать с Лу, а они накинулись. В засаде сидели.

– Понятно.

– А Лу и Проскурин просто смотрели, представляешь?

– Угу.

– Они и не пытались нас разнять, Лу даже аплодировал.

– Угу.

– А потом пришел Аксенов, он из окошка увидел и всех разогнал. А нас с Ксюшей отвел к себе – умыться, и дал ей футболку, потому что Марго порвала ей сарафан.

– Ясно.

– И у него твой котенок. Тот, которого ты достал из мусоропровода.

– Не я, а дворник.

– Ты кому-нибудь отправлял те фотки, где котенок возле мусорки сидит?

– Только тебе.

– Значит, это правда? Правда, да? – я уставилась прямо в его черные, чуть раскосые глаза. – Как это может быть? Почему Тим все знает? Ведь он мне рассказывал такие вещи, о которых мог знать только Гудвин. И сам признался, что это он.

– Угу, – снова промычал Мартов.

– Что «угу»? Объясни мне уже, что происходит!

– Я узнал, что это Тим, и пообещал, что не стану мешать ему, если он даст мне доступ к страничке Гудвина. Вот и все.

– Серьезно? То есть тебе мало было контролировать каждый мой шаг?

– Мало.

– И кто же из вас тогда со мной переписывался?

– По-разному. Иногда я.

– Да это просто дичь, Мартов! – Я уже снова кричала. – Но почему Тим на это согласился?

Кирилл потупился.

– Скажем так, просто согласился, и все.

– Ах вот оно что! – Меня осенила догадка. – Вот почему тогда в «Сто пятьсот» Рощин не запалился, отвечая на вопрос про акул. Это был ты!

– Угу.

Я замахнулась на него, но Мартов не пошевелился.

– Можешь ударить. Я заслужил.

– Ты больной. И Рощин больной. Два придурочных маньяка! – Я швырнула в Кирилла футболку.

– Как по мне, лучше бы он тебе писал, чем подкатывал в реале.

– На мне что, какая-то печать жертвы? Или порча?

– Ты просто красивая. Вот и все.

Мартов подался вперед, и я, отпрянув, больно стукнулась головой о свод деревянной крыши.

– Не вздумай лезть целоваться!

– У тебя царапина у виска.

– Фиг с ней! Что произошло потом?

– Когда потом?

– Ты меня отпустил к Матвею, а после надулся так, как никогда раньше.

– Отпустил? – Его губы едва дрогнули в улыбке. – Отпустил.

– Почему? Я два года просила тебя отстать, но ты был везде. А тут вдруг такой разворот.

– Честно? – Его голос вдруг сделался глухим и хриплым. – Я очень надеялся, что тебе хватит мозгов не мутить с Тимом.

– Но я с ним не мутила!

– Вместо него ты переспала с Ершовым. И на этом все – твой щеночек во мне сдох.

– Вот и отлично! – Я шмыгнула носом. – Наконец-то! Если бы я знала, что смогу так от тебя избавиться, то сделала бы это раньше.

Мартов смотрел не мигая. У него в глазах стояли слезы.

– Знаешь, в чем твоя проблема? – Голос меня не слушался, и я была готова опять разреветься. – Ты как заноза: впился и тыркаешь, тыркаешь, царапаешь до крови. Ты ужасен, Мартов, а если и дальше продолжишь в том же духе, то таким, какой ты есть, тебя никто и никогда не полюбит. Это же надо было контролировать мою переписку! И теперь ты пытаешься заставить меня чувствовать себя виноватой. Но я ни в чем не виновата! И я это прекрасно знаю. Я люблю Ершова, пусть он и не такой идеальный, как ты или Рощин, зато и он любит меня по-настоящему! А не как маньячный собственник, который даже платье мое осуждает!

– Я убью его! – крикнул Кирилл через весь двор, после того как, выбравшись из домика, я уже шагала к своему дому.

К счастью, была суббота. Родители решили устроить вечер итальянской кухни. Тетя Лариса готовила цыпленка парминьяна и ризотто с шалфеем, Альбина делала тирамису, а мы с Ксюшей помогали моей маме лепить равиоли с семгой: раскатывали на столе тесто, разрезали его на прямоугольники, выкладывали на них начинку и промазывали тесто вокруг начинки яичным белком. Сверху накрывали еще одним пластом теста, склеивали с нижним слоем и разрезали специальным фигурным ножом. Все же домашние дела – лучшее успокоительное. Запах теста, растительного масла, мамины веселые разговоры об отпускных планах. Из дальней комнаты доносился громкий папин хохот. Дядя Сережа принес старый видеомагнитофон, и, перед тем как его выбросить, они вдвоем ностальгически пересматривали видеокассеты.

Я раскладывала кусочки семги на подготовленные Ксюшей заготовки и думала о том, что наши с ней семьи – мужья и дети – тоже обязательно будут дружить, ведь когда все вместе заодно, любые внешние неприятности остаются за входной дверью и перестают иметь значение. Я, конечно же, не знала обо всех маминых и папиных проблемах и уж тем более о проблемах тети Ларисы, дяди Сережи и Альбины, а они не знали о моих, но, когда мы вот так что-то делали сообща, неизменно возникала та самая детская уверенность, что никаких проблем у меня нет.

С Ксюшей мы этого не обсуждали, но по тому, как она охотно болтала с моей мамой, как улыбалась и шутила, было понятно, что и для нее случившееся возле автошколы осталось снаружи.

О Гудвине я ей рассказала, однако говорила об этом беспечно и полушутя, словно то был забавный розыгрыш, на который я по простоте душевной купилась. В моем рассказе сталкерство Мартова достигло комического апогея, а раздвоение личности Тима превратилось в клоунаду.

Слушая меня, Ксюша посмеивалась, а потом резюмировала:

– Все парни – шибанутые уроды.

Прежде она так не считала, но события последних дней пробудили в ней объяснимую злость, и моя история лишь укрепила это мнение.

С потерей телефона пришлось смириться. Его мог забрать кто-то из компании Лу, но спрашивать об этом унизительно. В другое время я попросила бы Мартова, теперь же оставалось надеяться, что они одумаются и сами отдадут.

Связь с Ершовым оставалась только через компьютер, и от этого казалось, будто нас разнесло по разным сторонам света. Мы не виделись всего один день, а я уже тосковала по нему сильнее, чем по Ксюше во время нашей последней ссоры.

«Я хочу встретиться. Если я тебя не увижу до экзамена, то не смогу сосредоточиться и завалю его», – написал он около девяти, но я этого сообщения не видела, потому что мы ужинали, а потом играли в шарады.

Его, как и последующие три примерно такого же содержания, я смогла прочесть только в двенадцать, а он в это время уже был не в Сети.

Спала я плохо. Мне всю ночь снился Мартов. Он то приходил ко мне, спрятавшись за букетом тюльпанов, так что казалось, будто это Тим, то показывал татуировку с моим именем на животе, то являлся на костылях в розовом одеянии. Он преследовал меня в подземном переходе и разрывал в клочья красное платье прямо на мне. Он вносил меня на руках в переполненный актовый зал, и все кричали, обращаясь ко мне: «Киса-киса. Какой милый котенок!» – и хвалили его за то, что достал меня из мусора.

Но самой неприятной была сцена, когда он пропорол себе грудь шариковой ручкой и, достав оттуда зеленую бутылочную стекляшку, со всей силы швырнул ее в стену. Камень «Здесь и сейчас» раскололся на три части. Я наклонилась над осколками.

– Что ты наделал?! Зачем ты разбил свое сердце? – закричала я на него.

– Это сделала ты!

– Неправда! Я же видела, как ты его кинул!

– Оно треснуло еще раньше и причиняло мне страшную боль.

– Но человек не может жить без сердца!

– А я не человек, я Гудвин – самый великий обманщик и хитрец. Мне достаточно и осколка, – с этими словами он поднял один из отколовшихся кусков зеленой стекляшки и опустил в черную дыру грудины. – А остальные пусть сдохнут!

Меня разбудила Ксюша. Ворвалась в комнату и принялась тараторить с такой скоростью, что в первый момент показалось, будто она говорит на каком-то другом языке.

– Ой, Алис, кошмар! Представляешь, Кирилл руку сломал, правую. И писать ЕГЭ теперь не сможет. Мне сейчас Рома сказал. Он ему позвонил, тот в травмпункте сидит. Так жалко его. Может, ты ему позвонишь или напишешь? Ну просто чтобы поддержать. Я понимаю, что после вчерашнего ты не очень-то рвешься с ним общаться, но, блин, это же форс-мажор. Бедный Мартов. Представляю, в каком он ауте.

– А как он ее сломал? – Я протерла глаза.

– Этого не знаю, кажется, не сказал.

– Мне снился плохой сон про него.

– И что в этом сне?

– Много чего! – Я села. – Дай мне, пожалуйста, свой телефон.

– Держи. – Она тут же сунула мне мобильник.

Вот только вместо Мартова я отыскала в ее списке контактов номер Ершова и нажала на вызов.

– Привет! Это я. С тобой все в порядке?

– Нет конечно, – в его голосе послышалась ирония, – еще немного – и ты бы мне не дозвонилась.

– Почему?

– Я умер бы от тоски по тебе, как тот зверь в «Аленьком цветочке».

– Кеш, пожалуйста, скажи честно, у меня отвратительные предчувствия, ты с Кириллом вчера не встречался?

Ксюша удивленно уставилась на меня.

– Вчера нет.

– А когда? Сегодня?

– Ага.

– И ты знаешь, как он сломал руку?

– Допустим.

– Он тебе что-то сделал?

– Мои руки целы и готовы тебя обнять.

– Можешь объяснить, что случилось?

– Придешь – объясню.