Сердце Гудвина

Глава 24

У меня много недостатков. Я несерьезная, безответственная и нетерпеливая, мама иногда называет меня инертной, а папа, если ругается, – капризной и избалованной. Я постоянно опаздываю на встречи и бываю очень рассеянной, а между сладким утренним сном и оздоровительной пробежкой всегда выбираю сон. Я терпеть не могу диеты, дедлайны, распорядки дня и любые формы насилия над собой и своим организмом. Моему характеру не хватает твердости, а духу – смелости. И мне действительно очень нужно, чтобы меня все любили. Но не ради самовозвышения и не по причине нарциссизма, а потому, мне кажется, что только когда меня любят, мир обретает гармонию и порядок.

Ксюша легко справляется с критикой в свой адрес, для нее каждый, кто сказал ей дурное слово или косо посмотрел, мгновенно выдворяется за границы поля интересов и внимания, но я так не умею. Мне сложно принять себя плохой или неправильной, пусть даже по мнению неприятных мне людей, пусть я и сама признаю, что имею немало недостатков. Я не прошу, чтобы меня носили на руках, восторгались или угождали, но без доброжелательного отношения, теплоты и внимания ощущаю себя яблоком с червоточиной.

И все же некоторые формы любви я принимала с трудом. Упертая одержимость Мартова, искренние, но неуютные послания Гудвина, драматическая история Тима, агрессивная сексуальность Ершова, пьянство Ивана Сергеевича, Ксюша, перечеркнувшая в один день нашу дружбу ради надменного самовлюбленного парня, в котором она и сама не уверена, – все это совершенно выбивалось из моего представления о любви как о животворящем эликсире добра, света и радости.

В субботу с утра родители в полном составе отправились на водохранилище кататься на лодках. Раньше мы с Ксюшей обожали эти поездки, особенно первые после зимы, но поехал с ними только Рома, не постеснявшись прихватить и Носову. Я осталась, сославшись на уроки, а Ксюша отказывалась вставать, потому что накануне поздно вернулась.

В глубине души я надеялась, что она воспользуется сложившейся ситуацией, чтобы помириться. Родители тоже так подумали, поэтому не стали меня уговаривать. Пошумели, собираясь, оставили дежурные ЦУ и благополучно укатили.

Ксюша проснулась в половине второго и сразу громко врубила музыку, сквозь которую я различила гудение пылесоса. Ко мне она не собиралась. Некоторое время я прислушивалась в ожидании, что все вдруг стихнет и ее шаги раздадутся у нас в прихожей, но прошло полтора часа, а она и не думала приходить. За это время я немного позанималась русским, решая типовые тесты, и выучила несколько цитат для сочинений.

Возможно, мне стоило самой предпринять еще одну попытку помириться с ней, но я слишком боялась ее молчаливой несгибаемой твердости, на которую наткнулась прошлый раз и от которой мне становилось намного больнее, чем от собственного унижения. Но потом вдруг позвонил Мартов.

– Привет, Алис, я по важному делу. Умоляю, только не говори сразу «нет». Хорошо? Обещаешь?

– Как я могу обещать, если не знаю, о чем идет речь?

– Просто сразу не отказывайся, ладно?

– Ладно.

– Пойдем сегодня со мной в театр? У родителей билеты пропадают. Им сегодня срочно нужно уехать в Уфу, мамин родственник при смерти. А билеты дорогие, жалко терять. Мама очень просила, чтобы я тебя позвал. Выручи по-дружески!

– Ммм… – Я задумалась.

– Это не свидание, – поспешил заверить он.

– А в котором часу?

– Начало в семь. Ехать около часа. Я могу зайти за тобой в половине шестого.

Театр! Театр я любила, и, если постановка оказывалась удачной, впечатлений хватало на неделю. Кроме того, не одной же только Ксюше гулять по ночам.

– Хорошо, только приходи в полпятого, хочу уйти до возвращения родителей. Попьем где-нибудь кофе перед спектаклем.

– Договорились! – обрадовался Мартов.

– Только это не свидание, – напомнила я.

– Конечно!

Пылесос за стенкой стих, но музыка играла по-прежнему.

Ксюша всегда любила Мукку, и особенно эту песню, я тоже ее любила, но сейчас, пока я принимала душ, красилась и выбирала наряд, навязчивый припев не просто развлекал веселеньким мотивчиком, а как будто пытался поведать мне нечто.

Дольше всего я выбирала, что надеть: кремового цвета прямое шифоновое платье с золотистым поясом, ярко-желтый брючный костюм, оливковый сарафан в обтяжку, классическое маленькое черное платье и серебристое шелковое с кружевным декольте. Я перемерила кучу вещей, оглядывая себя в зеркале так, как наверняка будет это делать Кирилл, и ничего мне не нравилось, потому что я выглядела чересчур хорошо. Так, как если бы собиралась понравиться ему, но лишний раз нарываться на душераздирающие признания не хотелось. Особенно сейчас, когда осадок от вчерашнего открытия относительно личности Гудвина до сих пор горчил и ничего, несмотря на Ромины утешения, не разрешилось.

«Звонки без ответа…» – в очередной раз пропела я, пританцовывая босиком перед раскрытым шкафом, взгляд скользнул по вешалкам, и тут внезапно меня осенило. Я поняла, в чем пойду на эту встречу.

– Большое спасибо, что согласилась! – Кирилл просиял, увидев меня, но заметив под расстегнутым плащом красное платье, немедленно помрачнел.

Я не собиралась его злить или нарочно раздражать, но он сказал, что в красном я ему не нравлюсь, и этого было достаточно.

– Прости, – я решила объясниться сразу, – ничего подходящего не нашлось.

Мартов сдержанно кивнул, но по опущенному взгляду и выдвинутому подбородку я поняла, что задела его сильнее, чем могла предположить.

– Ну хочешь, переоденусь?

Он помотал головой и глухо, как робот, повторил:

– Спасибо, что согласилась.

Он был в светло-сером пуловере, голубой рубашке под ним и черных брюках. Непривычно торжественный и аккуратный, как мальчик из пансиона для юношей.

– Слушай, а ты мне можешь рассказать, почему на дне рождения Матвея все парни из вашего класса надели белые рубашки? – запахнув плащ, беспечно затараторила я, чтобы отвлечь его от негодования по поводу моего платья.

– Проиграли Аксенову.

– А во что играли?

Мы неторопливо двинулись к метро. Кирилл надувшийся, а я обрадованная, что не пришлось переодеваться.

– Никому не расскажешь?

– Кому мне рассказывать?! Я ведь даже с Ксюшей сейчас не общаюсь.

– В карты играли.

– Ого! Ничего себе!

– Показывал, как использовать теорию вероятности в покере. – Мартов усмехнулся. – Всех нас сделал.

– У вас с ним такие хорошие отношения, просто удивительно.

– Он умеет мотивировать.

– И как же он вас мотивирует?

– Рассказывает про выживание во враждебной среде.

– Что это еще за среда такая?

– Та, в которой мы живем, общество, где все постоянно воюют друг с другом за место под солнцем.

– Да ну, что за древность? Наоборот, мы живем в прекрасное время, когда есть тысячи возможностей и можно реализовать себя в любой области, какой захочешь. Знаешь, кем я собираюсь стать?

Мартов наконец поднял на меня глаза, и я, почувствовав, что он начал оттаивать, бойко продолжила:

– Стану расследовать загадочные преступления в маленьких провинциальных городах, и у меня будет свой тру-крайм-канал.

– Да, я помню, ты говорила. – Он едва заметно улыбнулся. – Странный выбор.

– Почему?

– Все красивые девушки хотят быть моделями, актрисами или блогершами.

– Вот именно, но я же не все.

Мы шли рядом, наши плечи время от времени соприкасались, и, будь он кем-то другим, я взяла бы его за руку, но Мартов точно поймет это неправильно.

– Мне кажется, подобное интересно только в кино, а в жизни неприятно. Да и характер для этого нужен другой.

– Какой другой?

– Ну вот если взять кино. Эми Адамс в «Острых предметах», например, тоже журналистка. Она подозрительная, недоверчивая, закрытая. А ты веришь всем подряд, и преступник в два счета обведет тебя вокруг пальца.

– Думаешь, я глупая?

– Нет. Но для борьбы со злом в тебе недостаточно твердости. – Когда наши руки в очередной раз соприкоснулись, он убрал свою в карман брюк. – Только представь, что тебе придется взять в руки оружие. Ты сможешь выстрелить в человека, если понадобится?

– Журналисты не полицейские, им не обязательно стрелять.

– Стрелять не обязательно, но в случае опасности постоять за себя ты не сможешь.

– А вот в этом ты ошибаешься. Знаешь, как я больно кусаюсь?

Он рассмеялся.

– Сомневаюсь, что этим ты остановишь кого-то, кто выше, здоровее и сильнее тебя. Того, кто может схватить тебя за волосы, за горло или придавить массой своего тела.

– Ладно, уговорил. Заведу пистолет.

– Лучше просто подумай о другой профессии.

– Типа актрисы или блогерши?

– В журналистике можно писать о чем угодно. Об искусстве, о детях, об одежде, еде или путешествиях. Женских и безопасных тем полно.

– Значит, ты тоже сексист?

– Да при чем тут это? Женщины тоже разные. И некоторые совершенно не созданы для того, чтобы размахивать оружием.

– И для чего же создана я?

Мы уже дошли до метро и стали спускаться по лестнице.

– Чтобы писать о еде?

Мартов остановился на ступенях, а я, не заметив, немного прошла вниз и только потом обернулась. Какое-то время он так стоял, но потом все же отвис и сбежал ко мне.

– Ты создана для любви.

– Это ты на что намекаешь? – На этот раз остановилась я.

– Вообще ни на что! – Он все-таки взял меня за руку и держал, пока мы не дошли до турникетов.

Из-за потока людей разговаривать было неудобно, но, когда мы встали, схватившись за поручень, друг напротив друга, я продолжила:

– Что ты имел в виду? Не знаю, как реагировать: то ли обидеться, то ли поблагодарить.

– А что в этом может быть обидного? – За суровым карим взглядом невозможно определить, что на самом деле он думает. – Все самое лучшее в мире существует для того, чтобы его любить без всяких дополнительных смыслов: вкусная еда, мода, музыка, котики, мягкие подушки, цветы, драгоценные камни…

– Но это же потребительство! Разве к человеку так можно относиться?

– Как так? Я, например, дорожу котиками и мягкими подушками гораздо больше, чем некоторыми людьми.

– Ты ужасный человек, Мартов! – Я шлепнула его по плечу. – Мне казалось, ты добрый, внимательный и заботливый. За эти качества я могла простить тебе твою настырность, но, выходит, ошиблась.

– Я добрый, внимательный и заботливый с теми, кого люблю. – В его тоне послышался нажим, и, чтобы избежать очередного признания, я принялась расспрашивать его о вузах, куда он собирался подавать документы: какие там факультеты, проходные баллы, бюджетные места, индивидуальные тестирования и прочее, что обычно заботит выпускников одиннадцатых классов.

Увлекшись, он проговорил пять остановок подряд, пока мы не вышли из поезда, чтобы сделать пересадку.

Пять часов вечера, суббота, май… Большинство пассажиров метро в приподнятом настроении, по-весеннему одетые, суетливые и смеющиеся. Влюбленные парочки, стайки подружек, группки приезжих и туристов, с интересом разглядывающие архитектуру станций. Мы спокойно шли по длинному тоннелю перехода, никого не обгоняя и не особенно торопясь. Времени до спектакля хватало и на прогулочный шаг, и на чашку кофе в кафе рядом с театром.

Но тут вдруг впереди, между разноцветными куртками девочек, я заметила странно ковыляющий бело-розовый силуэт. Он был далеко впереди, поэтому хорошенько разглядеть его не получалось. Я ускорилась.

– Что такое? – забеспокоился Мартов.

– Видишь впереди человека в розовом? – Я выставила руку с указательным пальцем.

Кирилл долго присматривался.

– Вроде вижу.

– Нет, ты должен точно сказать, мне это кажется или там действительно идет кто-то в розовом.

– Идет, – подтвердил он.

– Тогда давай быстрее! – Схватив Кирилла за руку, я потянула за собой, с трудом обходя движущихся перед нами в общем ритме людей. Но маневрировать внутри толпы, взявшись за руки, оказалось не самой лучшей идеей, поэтому вскоре мы расцепились и побежали каждый сам по себе. Спины мелькали, столкновения были неизбежны, вслед нам сыпались не самые приятные слова. Я рисковала потерять туфли или навернуться с лестницы почище той блондинки с биглем, и все же нам удалось долететь до платформы с уходящим поездом как раз в тот момент, когда Фламинго, а это точно был он, потому что Мартов подтвердил его существование, вошел в предпоследний вагон, а мы заскочили в центральный, едва не задавив скромного вида худощавую женщину в больших темных очках.

– Ты уже начала играть в свои расследования? – Мартов раскраснелся и тяжело дышал. – Это вообще кто?

– Это Фламинго! – Покачиваясь, я кое-как пригладила растрепавшиеся волосы. – Мы его с Ксюшей несколько лет искали и не могли поймать.

– И не поймаете, – раздался за моей спиной скрипучий голос.

Я обернулась. Худощавая женщина смотрела на меня поверх темных очков водянисто-серыми старушечьими глазами, хотя кожа у нее была гладкая и молодая.

– Хоть всю жизнь гоняйтесь, – сказала она, – пока он сам не захочет, не поймаете.

– Как же нам с ним поговорить?

– Просто позовите его.

– А как позвать?

Женщина водрузила очки на переносицу, и водянистые глаза скрылись.

– Орать точно не обязательно. Внутри себя позови, мыслями.

Мартов смотрел растерянно, я тоже не очень-то ее поняла, но к странностям, творящимся вокруг, понемногу начала привыкать. Главное, это происходило не со мной одной. Кирилл тоже ее видел.

Мы вышли на следующей станции, а женщина поехала дальше.