Сердце Гудвина

Глава 25

Для человека на костылях Фламинго передвигался слишком проворно. Поначалу я думала, что он пересядет в следующий поезд, но, смешавшись с толпой, он исчез в глубине станции, и я заметила его уже на поднимающемся эскалаторе, по которому мы пронеслись с таким топотом, что маленький ребенок, прижавшись к маме, испугался, что «лестница падает», и его мама послала нам вслед гневную тираду.

Потом мы бежали по другому эскалатору, но уже вниз. Перешли на другую ветку и еще одну станцию проехали, не теряя Фламинго из виду, но и не в силах догнать его.

Возможно, если бы Кирилл остановил меня и стал отговаривать, я очнулась бы и прекратила эту сумасшедшую погоню, но он, не понимая, отчего никак не получается сократить расстояние между нами и человеком на костылях, тоже вошел в азарт.

Еще несколько раз мы выходили из поезда и, лавируя по переходам, пересаживались на другие станции. Создавалось ощущение, будто Фламинго понял, что мы за ним гонимся, и нарочно убегает, но, даже если так оно и было, менее странной ситуация не становилась.

Первым очнулся Мартов, когда мы, выскочив на улицу и глотнув свежего весеннего воздуха, всматривались в поджидающих автобус пассажиров сразу трех автобусных остановок.

– Без десяти семь, – объявил он пораженно, взглянув на большие уличные часы, висевшие на столбе посреди площади.

– Прости, – прошептала я, с ужасом понимая, что в театр мы уже не попадем, потому что забрались в какую-то глушь, оказавшись почему-то на станции МЦК.

Кирилл вытер пот со лба рукавом и потряс головой.

– Что это вообще было?

– Теперь ты меня понимаешь?

– Что именно?

– Что так бывает.

– Нет, не понимаю! – Он растерянно мялся, оглядываясь по сторонам. – И отказываюсь верить, что ты затащила меня за тридевять земель, а я и слова против не сказал.

– Ты бежал впереди меня. Как я тебя тащила?

– Я шучу. – Он смягчился и посмотрел на меня.

И хотя взгляд оставался непроницаемым, уголки губ дрогнули в улыбке.

– Фиг с ним, с театром.

– Твоя мама очень расстроится?

– Не очень. Если я скажу, что был с тобой.

– Она знает обо мне?

– Знает.

– А что ты ей обо мне рассказывал?

– Что собираюсь на тебе жениться.

– Не может быть!

– Может. У нас все родственники в Уфе уже об этом знают.

– Теперь я точно с тобой больше никуда не пойду.

Мы стояли на расстоянии вытянутой руки, и ветер, обдувая, понемногу остужал полыхающий в нас жар, сердце восстанавливало ритм.

– Ты объяснишь, кто этот человек?

Я кивнула и тоже огляделась.

– Только сначала нужно найти туалет.

Пришлось пройти целый квартал, чтобы попасть на улицу с магазинами и кафе. Район оказался промышленным, напичканным эстакадами, переездами и дорогами, заводскими и складскими территориями, дымящими трубами ТЭЦ и грохочущими огромными машинами.

Кафе, куда мы зашли, удивило меня своим утонченным для здешних мест интерьером. Все, начиная от столиков и заканчивая мыльницей в туалете, было словно вырезано из слоновой кости: тонкое, светлое, изящное. И официантка одна, но вежливая и красивая, как фарфоровая статуэтка.

Мы заказали по большой чашке капучино и роллы с тунцом. Я повесила плащ на вешалку и написала родителям, что гуляю с Кириллом. Мартов им нравился, поэтому мама прислала в ответ поднятый вверх большой палец.

А потом я рассказала ему про Фламинго все от начала и до конца. Да, это было нарушение нашей с Ксюшей клятвы о том, что мы никому об этом не рассказываем, но, раз уж я стала для нее предательницей, никого не предавая, то вполне имела право называться так заслуженно. Да и Ершову я уже об этом рассказала, так что секрет больше не был таким секретным секретом, как мы привыкли о нем думать.

– Жаль, что мы его не догнали, – сказал Кирилл, когда я закончила, остановившись на Ире и ее прабабушке. – Неплохо было бы его проучить.

– За что?

– За то, что плюнул в вас.

– Ну а все остальное? Что ты об этом думаешь? Предчувствия, знаки, видения?

– Просто научись с этим жить, вот и все. Моя мама после отита оглохла на одно ухо. Сначала сильно расстраивалась, а теперь говорит, что ей даже нравится. Когда она не хочет что-то слышать, то просто разворачивается к источнику звука неслышащим ухом.

– Значит, ты мне веришь?

– Я верю во все, во что веришь ты.

Я чуть не подавилась глотком кофе.

– Звучит так, будто ты делаешь мне одолжение.

– Совсем нет. Но я люблю тебя и принимаю все твое как свое.

Говорил Кирилл мягко, а выглядел невозмутимо. Ему ничего не стоило твердить мне о своей любви по несколько раз в день, а кому-то для одного признания требовался фейковый аккаунт и бессонные ночи.

– Но как ты можешь сомневаться после того, что сейчас случилось?

– А что такого случилось?

– Мы провалились во времени и не смогли догнать Фламинго.

В кафе зашла компания шумных пацанов, и Мартов недобро покосился на них.

– Ощущение времени относительно – это известный факт. Мы были увлечены. Ну а то, что не смогли догнать… Не знаю. Наверное, для него это знакомый маршрут, а мы подолгу его высматривали.

Его слова звучали обидно.

– Я тебе рассказала свою самую большую тайну, а ты обесцениваешь все, что для меня так важно. Мог хотя бы притвориться или подыграть. Ты, Мартов, как локомотив – прешь только прямо и по рельсам, не в состоянии понять, что дороги бывают разные.

– Я же сказал, что готов верить во все, во что попросишь. Хочешь, пойдем и продолжим искать этого розового чудака?

– Где мы будем его искать? – Я вздохнула. – Лучше поехали домой.

Я поднялась, чтобы перед уходом зайти в туалет, но он тоже вскочил.

– Я с тобой.

– В туалет?

– Нет, пройдусь просто.

В этот момент к нам подошла официантка, и, пока он отвлекся на счет, я отправилась в туалет «без охраны». Было ясно, что Мартов задергался из-за шумной компании, те уже несколько раз оборачивались и смотрели на меня, но после его обидного недоверия мне захотелось позлить его так, чтобы он перестал выпячивать свою рассудительность и разумность.

Я нарочно обошла столики, сделав больший крюк, чем требовалось, чтобы парни из компании получше меня разглядели, а в том, что они смотрят, я не сомневалась.

У Мартова была удивительная способность – сначала делать все, чтобы мне понравиться, говорить и вести себя так, что я начинала задаваться вопросом, почему мы не вместе, но потом резко – одним словом или поступком – обрубить едва установившуюся связь.

На выходе из туалета я столкнулась с двумя ребятами из той компании. Выглядели они не агрессивно, одеты хорошо, лица на твердые семерку и восьмерку, а когда посторонились, пропуская меня, приветливо разулыбались.

– Классное платье, – сказал тот, которого я оценила на восьмерку.

У него была шикарная белозубая улыбка и очень яркие синие глаза. И если бы не шрам, пересекающий левую половину лица, возможно, он дотянул бы и до девятки.

Я улыбнулась в ответ, но прошла мимо, ничего не сказав.

– Погоди, – окликнул вдруг он, когда я уже почти вышла в зал, – давай сфоткаемся!

– Что? – Предложение прозвучало очень неожиданно, и я замялась, но парень уже сунул своему другу телефон и шел ко мне.

– Просто фотка, ничего такого. Представь, что ты звезда, а мы твои фанаты и случайно встретили тебя в туалете богом забытого кафе.

Второй парень саркастически усмехнулся, но приготовился снимать.

– Ты очень красивая, – парень со шрамом запросто опустил мне руку на плечо и развернул к камере. – Все, давай, улыбайся. Мне для коллекции надо.

– Какой еще коллекции?

– Коллекции экзотических экземпляров редкой красоты! – Его рука переместилась на талию. – Ты меня, кстати, в свою тоже можешь добавить. Давай, Котик, снимай!

– Да снял уже сто раз, – отозвался тот, посмеиваясь.

– Вот и отлично, тогда дай мне свои контакты, чтобы я тебе фотку скинул.

Простота его обескураживала, и я уже было поддалась на это наглое обаяние, собираясь сообщить ему адрес своей странички в ВК, как за нашими спинами угрюмой тенью с моим плащом в руках возник Мартов.

– Алиса, идем!

– Алиса? Прикольно, – парень со шрамом ничуть не смутился, – у меня кошку так зовут.

– А у меня голосового помощника, – добавил его приятель.

– Идем, – игнорируя их веселую болтовню, упрямо повторил Мартов.

Из-за этого командного тона я почувствовала неловкость. Словно только ему решать, с кем мне разговаривать или фотографироваться. И я не то чтобы рвалась продолжить знакомство, но выполнять собственнические требования Мартова показалось унизительным, ведь мы с ним даже не встречались. Тогда он просто взял меня за руку и потащил к выходу.

«Эй, Алиса, покажи таблы, лезвия, ножи, проводи на этажи, покажи, как жить»[5], – пропел кто-то нам вслед.

На улице Мартов накинул мне на плечи плащ и встряхнул.

– Ты этого добивалась, да? Нарочно? Зачем? Все же было хорошо.

– Все было хорошо, пока ты не сказал, что не веришь мне.

– Я такого не говорил! Наоборот! Я пообещал верить во все, во что веришь ты.

– Но ты отмахнулся от моих проблем, словно их не существует. А они существуют, и, между прочим, очень большие! Даже Ершов смог найти для меня подходящие слова и предложить решение, а ты только бесконечно болтаешь о своей любви, но на самом деле ни капли меня не любишь!

Мы ругались всю обратную дорогу. Мартов выговаривал мне за легкомысленность и недальновидность, за Ершова и всех прочих парней, вместе взятых, а я обвиняла его в сталкинге и абьюзе. Ничего нового, однако после его язвительного замечания о том, что, увидев меня в этом «развратном платье», он почувствовал себя Нострадамусом, я оскорбилась и перестала вообще отвечать ему. Хуже нет, когда человек использует против тебя то, что ты доверил ему по доброте душевной.

Услышь я подобное от Ершова, то пропустила бы мимо ушей, тот только и искал возможность побольнее уколоть, но Мартов в своих фантазиях собирался на мне жениться, а это в моем представлении предполагало заботу и бережное отношение. Как тогда, когда мне стало плохо у Матвея, когда он уложил меня в постель и лечил. За того Мартова, каким он был там, я бы, может, и вышла замуж, но уж точно не за такого, который хочет любить меня как котика или драгоценный камень.

Домой он все же доставил меня в целости и сохранности, не постеснявшись подняться со мной на этаж и доложить открывшему дверь папе, что мы отлично погуляли и со мной все в порядке. Папа обрадовался такому подходу и пригласил его на чай. Но я сказала, что уже поздно и Кирилла тоже ждут родители. Мартов спорить не стал, хотя родители его и были уже в Уфе. На прощание он опять сказал: «Спасибо, что согласилась», я ответила: «Угу», – и мы разошлись в какой-то сумбурной недосказанности, оставшейся среди тысячи неприятных слов, которые мы наговорили друг другу.