Сердце Гудвина

Глава 30

После школы почти все пошли в «Сто пятьсот» и веселились там до вечера. Алкоголь, разумеется, был, но наливали его тайком под столом, а работники кафе делали вид, что ничего не замечают, потому что мы скупили у них все салаты, сэндвичи и роллы.

Мы фотографировались, обсуждали концерт, счастливо размахивали выпускными альбомами, несколько девчонок из нашего класса плакали, но в основном мы шутили, смеялись, настроение было отличное. Кто-то прихватил с собой связку шариков, и мы снова запускали их, но на этот раз перед кафе посреди улицы, и прохожие поздравляли нас, желая удачи на экзаменах.

Ксюша не отлипала от Матвея. Они повсюду ходили в обнимку и как одержимые целовались у всех на виду. Несколько раз я пыталась поблагодарить ее за внезапную заботу на концерте, но она будто не слышала и сразу же переключалась на разговор с кем-то другим. А когда Проскурин с Лу стали собирать компанию, чтобы отправиться пешком в центр города и гулять там всю ночь, громко сообщила, что у Матвея родители уехали на дачу и после кафе они пойдут к нему.

– Хочешь с нами? – предложила мне Лена Колпакова. – Тебе же есть восемнадцать?

– Есть.

– Марго знает хороший клуб. Оторвемся.

– Для клуба нужно зайти домой, чтобы переодеться, не завалюсь же я туда в школьной форме.

– Да брось, все знают, что сегодня последний звонок.

Предложение звучало заманчиво. Я обожала танцевать, а компания набиралась большая. Ника Сазонова, крутившаяся возле Лены, замерла и посмотрела на нее с неодобрением. Я совершенно забыла, что, по словам Жанны, она ревнует ко мне Проскурина. Но Колпакова ее не поняла.

– Сходи переоденься лучше, Алис, – сделав над собой усилие, сказала Ника будто с участием, – твои банты и гольфы соберут всех педофилов города.

Я хотела ответить ей прямо, что ее Паша мне на фиг не сдался, но заметила за окном Мартова и Тима, разговаривающих возле входа в кафе. Мартов курил, выпуская дым наверх, а Тим просто стоял и слушал его, опустив голову и занавесившись волосами. Я не умела читать по губам и не обладала экстрасенсорными способностями настолько, чтобы сквозь толщу оконного стекла услышать их голоса, но сомнений в том, что они говорят обо мне, не возникло. Зная Кирилла, нетрудно было предположить, что именно он втирает Тиму. Другой вопрос, как поведет себя Рощин. Ведь он пытался заверить меня, что у него все серьезно, а на мою просьбу не писать ему ответил, что главные фигуры еще не разыграны, а потому партия продолжается. По всей вероятности, это означало, что сдаваться он не намерен. Однако за весь день Тим подошел ко мне всего один раз на первом этаже возле стенда фотозоны и попросил сфотографироваться с ним, Ксюшей и Матвеем. Тогда я подумала, что это просьба Ксюши – последнее совместное школьное фото. До отвращения болезненная мысль, которую я прогнала сразу же, как только отошла от стенда. Школа, может, и закончилась, но мы жили почти в одной квартире, и рано или поздно примирение было неизбежно.

– Алле, – Лена дернула меня за хвост и захихикала. – Что скажешь?

Я ни черта не слышала из того, что они наболтали еще.

– Вы, случайно, не знаете, почему нет Ершова? – перевела я тему. – Чтобы пропустить последний звонок, нужен серьезный повод.

– Да был Ершов, – тут же откликнулась Колпакова, – посидел немного и ушел, перед тем как пошли запускать шарики. Ты не видела?

Похоже, в этот самый момент мы с Мартовым как раз были на крыльце.

– А правда, что ты мутишь и с Ершовым тоже? – голос Ники звучал елейно, но она определенно отдавала себе отчет в том, что говорила.

Лицо Колпаковой вытянулось.

– В смысле?

– Откуда вы берете эти сплетни? – вспыхнула я, чувствуя, как к щекам приливает кровь. – И что значит «тоже»?

– Масяня видела, как вы сосались на лавочке в парке.

– Твоя Масяня слепая дура! – Сазоновой все же удалось меня вывести.

Масяня была ее младшей сестрой и еще большей сплетницей, чем она сама. Но, скорее всего, она сказала Нике, что видела нас в парке, а остальное та сочинила прямо сейчас, ведь в противном случае они бы уже давно трепали об этом, и глаза Лены не расширились бы от удивления, превратившись в чайные блюдца.

– Ершов – урод, – сказала она на выдохе.

– Угу, – отозвалась я.

Наезд на сестру Ника проглотила, поджав губы, значит, действительно соврала.

– Все, девчонки, пока! – Сзади меня появился Мартов. – Я домой.

– Как? – ахнула Ника. – А гулять?

– Не, хватит уже на сегодня.

– А кто же будет контролировать Алиску? – засмеялась Лена.

– А зачем ее контролировать? – Мартов серьезно посмотрел на меня. – У нее самой все под контролем.

Такой поворот обескуражил.

– Ты правда домой?

– Да, но если хочешь, провожу. Только прямо сейчас.

Идти домой не хотелось, веселье было в самом разгаре, да и родители знали, что мы намеревались развлекаться допоздна, однако танцы с противными девчонками не особенно вдохновляли.

– Ты серьезно собрался меня бросить, Кирилл? Пойдем на танцы со всеми!

– Нет, – со странной упрямой твердостью ответил он, – я все.

– Вот ты душнила! – Я стукнула его кулаком в плечо. – Я так часто тебя о чем-то прошу?

– Алис, я не щеночек! – Лицо у Мартова было такое, что даже Колпакова с Сазоновой перестали ухмыляться. – Решение за тобой.

– Ладно-ладно, – сдалась я, – сейчас только забегу в туалет.

А когда вернулась, остолбенела: посреди зала стоял Тим Рощин с огромным букетом перламутровых тюльпанов. Там было полно народу, но я ничего не видела, картинка заблюрилась, стены разъехались. И при чем тут вообще Иван Сергеевич? Что же я себе напридумывала?

Тим поманил меня рукой. Я подошла как во сне.

– Это тебе! – Он отдал цветы. – Пойдем к Матвею? Он звал только своих, а ты своя.

– Я… Я… – Слова отказывались связываться, мысли разлетались. – Не знаю, что сказать, Тим.

– Просто идем, а потом что-нибудь придумаешь. Но если не захочешь, можешь вообще ничего не говорить.

Я вышла за ним и Степой из кафе и, механически переставляя ноги, топала рядом, дожидаясь момента, когда выдастся возможность поговорить.

Я бы могла, конечно, сразу его послать. Наехать, обвинить, сказать, что я так и знала. Догадывалась. Если бы не дурацкий котенок и не подлый обман про братьев, сбивший меня с толку, я выиграла бы. Я же чувствовала, что Гудвин – это он. Хотя, стоило признать, версия, в которой Гудвином являлся Иван Сергеевич, надолго вытеснила очевидное, а все из-за того, что я по какой-то неведомой причине решила поверить фейку, морочащему мне голову целый месяц. Прогулка до дома Оболенцева позволила немного собраться с мыслями.

Когда первое удивление прошло, ко мне вернулось хорошее настроение. Аксенов не был моим поклонником и не флиртовал со мной в Сети, он вообще не имел к этому ни малейшего отношения. Невероятное чувство облегчения! Словно камень с души свалился. Все сложилось так, как я и хотела в самом начале: Гудвином оказался Тим. Сказка о Волшебнике Изумрудного города воплотилась в реальность. Ведь Гудвин в ней исполнял желания. Интересно будет перечитать нашу переписку уже осознанно, понимая, кто стоит за этими словами и мыслями. Забавно! А ведь я думала, что совсем не знаю Тима. Но теперь все изменилось: чат-бот обрел физическую форму, и она мне очень даже нравилась. Да, действительно, временами Гудвин меня пугал, но это такая игра, в которой он нарочно пытался меня запутать. Что ж, у него получилось.

У Матвея нас встретил Чижик. Сказал, что тот скоро придет, и с усмешкой предложил до его прихода «чувствовать себя как дома».

Парни прошли в комнату, а я отправилась на кухню, чтобы подыскать, куда временно поставить цветы, и внезапно вспомнила о Мартове. Я же пообещала, что пойду с ним домой, но ушла, даже не попрощавшись.

В телефоне обнаружилось от него сообщение: «Хорошего вечера». Конечно же, он обиделся. Я поступила отвратительно. Набрала его номер, но он сбросил вызов после первого же гудка, я предприняла еще три попытки, но с тем же успехом. На пятый раз противный автоответчик объявил, что «абонент находится вне зоны действия сети». Справедливо. Любви Мартова я совершенно не заслуживала.

– Ну ты чего здесь застряла? – Тим был без пиджака. Белая рубашка навыпуск, рукава подвернуты, две верхние пуговицы расстегнуты.

– Ты мне ничего не хочешь сказать? – Я оперлась спиной о столешницу, с вызовом глядя на него.

– Я скажу все, что ты попросишь! – С этой милой улыбкой он и впрямь мог говорить что угодно, мне достаточно было на него смотреть.

– Зачем ты тянул так долго?

– А что изменилось бы?

– Очень многое! Прошел целый месяц, и его не вернуть. Сегодня последний звонок – и все, больше ничего не будет.

– Тоже мне проблема! – Тим стоял передо мной, протяни я руку, могла бы коснуться его щеки. – У нас впереди вся жизнь. Разве ты не слышала, что говорили учителя?

– У тебя своя жизнь впереди, а у меня своя.

– И это замечательно! Ты так не считаешь?

– Именно это я и пытаюсь сказать.

– Алис! – Тим шагнул ко мне. – Неужели ты еще не поняла, что я не Мартов и не собираюсь от тебя ничего требовать? Я вообще не понимаю, как можно навязывать себя и просить о взаимности? Когда мы гуляли, сбежав с репетиции, мне показалось, что я тебе нравлюсь.

– До этого был слеп, а теперь вдруг прозрел?

– До этого я боялся поверить, что ты не играешь со мной, как с остальными.

Я смотрела ему прямо в глаза. У меня накопилась тысяча вопросов к нему, к Гудвину, к этой запутанной ситуации, в которую он меня втянул, однако говорить о сложном, когда мы находились так близко друг к другу, казалось противоестественным.

– Та-дам! – с бокалом шампанского в каждой руке на кухне появился Степа.

Один бокал он отдал Тиму, другой протянул мне.

Я собиралась отказаться, но Степа, переложив тюльпаны в раковину, заставил меня его взять.

– Ты что, не понимаешь, какой сегодня день? – Он уже был довольно нетрезв. – Думаешь, мы празднуем последний звонок? А вот и нет! Этот день войдет в историю как день независимости и освобождения. День избавления от одиннадцатилетнего рабства! Пей, Алиска, и не думай ни о чем! Почувствуй себя свободным человеком.

Тим поднял бокал, предлагая мне чокнуться с ним, и я, глубоко вдохнув, ответила на этот призыв. Шампанское было прохладное, сладкое, необычайно вкусное.

– Хотите загадку? – Степа плюхнулся на табуретку. – Туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно. Что это?

Тим поморщился.

– Степ, это загадка из детского сада, а ты вроде уже школу окончил.

– А Чижик не знал, что это качели, – оправдываясь, хихикнул тот. – Хотите еще одну?

– Мы вообще-то разговаривали, – сказал Тим.

– И чего?

– Выйди, пожалуйста.

– Вот еще, – Степа картинно развалился на табуретке и вытянул ноги. – Что ты смотришь на меня? Раздевайся, я твоя! Это тоже загадка.

– Все ясно, – отвернувшись от него, Тим взял меня за руку. – Пойдем отсюда!

– Это кровать! – крикнул нам вслед Росс.

В комнате, куда Тим меня привел, свет не горел, но включать его он не стал. Подвел к кровати и усадил. Должно быть, он здесь уже не первый раз.

– Ты же не против, если посидим в темноте? Так проще говорить.

Я была не против. Коварное шампанское уже запустило в моей крови реакцию «Люблю всех».

– Не знаю, зачем я написал! – Тим присел передо мной на корточки и облокотился о мои покрытые юбкой колени. – Наверное, просто устал держать все в себе. Чувства к тебе перекликались во мне с чувством вины по отношению к Кате. Я ведь влюбился в тебя сразу, как только попал в эту школу. Тогда Катя была еще жива, и я очень боялся, что она это поймет, поэтому запретил себе вообще смотреть в твою сторону. Но, как выяснилось, сердцем в отличие от разума управлять невозможно. Сколько раз я пытался закрыть его от тебя, запереть, облачить в броню, а после смерти Кати и вовсе заморозить. Но тогда оно, не выдержав напряжения, попросту раскололось на куски – так и появился Гудвин, ведь он был не совсем мной. Гудвин мог говорить о своей любви без стыда, бэкграунда или раскаяния. Гудвину не обязательно было принимать решения или совершать какие-либо шаги. Он – чистая концентрация желания и нереализованных чувств. Всякий раз, когда мне становилось невыносимо тошно, я писал тебе и, если ты мне отвечала, испытывал невообразимое облегчение просто от того, что могу общаться с тобой напрямую.

В коридоре хлопнула дверь. Послышался голос Матвея.

Горячая ладонь Рощина медленно поползла по моему бедру наверх и остановилась под юбкой.

– Ты сказала, что ты не тот человек, который станет меня лечить. Но Гудвину это и не нужно. Он отлично знает, что хочет, и ему не в чем себя упрекнуть. Просто сейчас, когда мы перестанем разговаривать, с тобой будет он, понимаешь?

Вторая рука его также переместилась на мое голое бедро под юбкой и резким рывком он притянул меня к себе. От поцелуя закружилась голова.

– Подожди, – прошептала я, едва Тим оторвался от моих губ, но он будто не слышал, задыхаясь от возбуждения, подцепил пальцами с двух сторон мои трусы и потянул вниз.

– Не нужно. – Я попыталась его оттолкнуть, но тщетно.

Грудь, плечи, руки Рощина от напряжения стали будто каменными, и мое жалкое сопротивление распалило его еще сильнее.

Подавшись вперед всем телом, он опрокинул меня на кровать, придавил собой и, впившись горячим засосом в шею, подсунул одну руку под поясницу, а другой принялся мять грудь.

– Стой! – не выдержав, взвизгнула я ему на ухо.

– Но почему? – прохрипел он, но притормозил.

Изловчившись, я выбралась из-под него, молниеносно вскочила на ноги и, поправив трусы и юбку, кинулась к двери.

– Почему нет? – с недоумением повторил Тим. – Я же видел, что ты хочешь.

Перед тем как открыть дверь, я на секунду замерла.

– А кто тебе сказал, что я хочу Гудвина?