Серый кардинал

Глава XXV

— Сердце женщины как абрикос — вмещает только одну косточку, а сердце мужчины, дай ему Единый здравия, как гранат.

«Идиоты», — подумала про себя, искоса наблюдая за Харитоном. Герцогу мудрость от сына лорда Варна, поддержанная многими хохотнувшими, кажется, понравилась: заулыбался, бросив быстрый взгляд на меня. И этот туда же.

Идти сегодня я никуда не планировала, но лорд Асаи Варн решил продемонстрировать всем новинку — Барханного кота, — прирученного его любимой сестрой. Досталось и нашим с Тамби котам, которые по всем фронтам, конечно, уступали маликиному. Девушка сюсюкала с животным, давая потискать того всем присутствовавшим.

Я по привычке упивалась, с мрачной сосредоточенностью втыкая в одну точку. Думая обо всем, раздражаясь глупости людей и идиотскому решению Реневальда. Охрану с меня сняли, привычных мыслей о защите объекта я не слышала.

Завтра…

Хорошо, что я приказала слуге поехать на рынок и запросить продавца привезти цветы прямо к воротам имения. Реневальда завтра не будет, а с остальными я в любом случае справлюсь. К слову, о мужчине, он все еще держался рядом и незаметно контролировал браслетом-определителем потенциальный яд. Со стороны он казался влюбленным ухажером, мило подававшим мне съестное, так что подозрений такая забота не вызывала. Разве что намекала всем женщинам об отсутствии у тех шанса на заполучение сердца герцога.

— Герцог, да вы влюблены, — игриво пропела одна из охотниц, выясняя истинное положение вещей. Герцог на провокацию ответил многозначительной ухмылкой.

Чужие мысли хлестали не мягче плети рабовладельцев на полях, я отсекалась алкоголем, окончательно теряя зачатки разума. Пока страна сотрясалась в судорогах распада, хозяева жизни бухали, обсуждали котов и трахали все что движется, кровью невинных склеивая разламывавшийся престол.

И почему я иного мнения о нем? С чего взяла, что он отличался? Потому что не могла читать его мысли? Потому что он не спал с подобными мне? Почему? Почему была уверена в том, что, придя к власти, он не продолжит модель поведения, которой следовали последние правители? Ведь его методы, использованные на мне, напоминали Грегори. С чего я вообще взяла, что он отличался?

Может, потому, что не покушались бы на выгодных? Не пытались бы их женить и спровоцировать конфликт с «дружеским» государством? А Харитона хотели спровоцировать. Убийство Связного спровоцировало бы гнев со стороны мехди Исмандеса. «Союзу спасения» был выгоден переворот, в результате которого произошло бы объединение Рассветной империи и Дайида. Если говорить совсем откровенно: поглощением последним нашего государства.

На эти политические интриги мне, в принципе, было плевать с самого высокого бархана, моим желанием оставалась свобода. Если не она, то лучше смерть. А что там с чем объединится меня не касалось.

— Тело принцессы все еще ищут? — осведомился лорд Сефар.

— Пока что в поиске, мы все-таки надеемся на благополучное возвращение наследницы, — с прискорбным видом сообщил другой.

— Да, это великая потеря для страны, — сочувствующе поддержал Сефар.

— Но всегда есть лорд Реневальд, — томно бросила Малика, старавшаяся игнорировать все слухи о ней и отце посредством демонстрации кота.

— Вы мне льстите, леди Варн, — учтиво промолвил Харитон, незаметно подав мне знак.

Я включилась сразу.

— Мой масик и не на такое способен. Там еще корона так блести-и-ит, — пропела легкомысленно, хлопая ресницами.

— Ну что ты, радость моя, она же тяжелая, — пояснил, как для дебилки, смягчаясь в голосе.

— А мне можно будет ее носить?

— Не говори такие вещи, родная, мы надеемся, что принцесса жива. Да? — обернулся ко всем. Пусть только попробуют сказать заветное «нет», это станет равноценно измене.

— Ладно, — надула пухлые губы.

— Я же тебя всем обеспечу, — нежно погладил мою щеку. Заурчала, умильно выставив «лапки» и хитро жмурясь. Какой же идиотизм.

Малика Варн вспыхнула гневом. Мысли не сулили мне ничего хорошего, но я быстро скорректировала их чувством вины за произошедшее с отцом, отправившимся в «срочную» командировку на человеческие земли. Над девушкой посмеивались ровесницы, некоторые молодые люди списали ее с потенциальных жен, зато остальные из родов попроще спохватились, ведь с запятнанной репутацией даже аристократка из настолько влиятельной семьи могла оказаться ненужной.

Харитон с филигранностью дешевого актера отыгрывал роль безумно влюбленного. Пожалуй, мне это было легче: видно, логово аристократических змей давало меньше опыта, чем крысиное сообщество борделя.

— Не борщи, — прошептал в ухо, якобы целуя, однако аккуратно отбирая из рук бокал.

Помимо вина и шампанского, серебряные подносы ломились от шоколадных конфет и засахаренных фруктов. Как правильно подметил Харитон, в Катаре любили праздную жизнь.

— Лорд Реневальд, а где ваш сладкий помощник? — поинтересовался лорд Шалли.

— Сегодня он занят. У Говарда много работы, вам ведь известно, что на Мраморном карьере бунт, пришлось его направить на подавление рабочих, — покачал головой Харитон.

— Не хотите его продать? Люблю блондинов, а он красавчик, еще и такой хрупкий.

Услышь Говард подобное, не оценил бы. Боюсь, комплименты в таком ключе ему не особо льстили. Харитон тоже принял бы вид великого слепого. Ответ скрывался на поверхности: прежний хозяин управляющего Реневальда парня использовал не как управляющего. Очевидно, слащавых лиц предпочитали для другого.

— Говард не продается, — холодно ответил Лев, выбиваясь из образа.

Может, капля света, в отличие от других, в Реневальде существовала. Аристократы напряглись, подобной интонации от спокойного наследника Запада не ожидали.

— Нет так нет, — Шалли решил не обострять.

— Слышали про самоубийство в «Сладком плене»? — осведомился другой уже более тихо.

Все закивали с самыми умными лицами и посмотрели на меня.

— А что за убийство? — сыграла в очередной раз дурочку, прикладывая ладонь ко рту и имитируя крайний испуг.

— В плене же все рабы, — засомневался другой молодой лорд.

— Говорят, эта сифиличка смогла обойти магию ошейника, — лорд Шалли.

Ирта убила себя из-за страха перед Грегори, поняла, что ошейник не работает и смогла преодолеть рубеж рабства и свободы.

— Ошейники начали слабеть? — возмутилась леди Сэтра.

— Похоже на то. Перепроверьте сегодня все сплетения на ваших рабах, друзья, мы не знаем, что творится, но надо быть наготове. Думается мне, что несчастье постигло Катар из-за проклятого мага. Лорд Реневальд, ваш отец ведь был с ним знаком. Возможно, помутнение с Госфором и Мильдой пришло к нему из-за проклятого философского камня.

— Лорд Аш рин Гхарт, я, как и мой отец, знаком с лордом Фламелем. Он безумный ученый, ничего более. Философский камень — пустышка — миф Фламеля, придающий ему образ творца. В этой системе гораздо опасней лорд Корнелиус Агриппа, находящийся под защитой Адрианна Стаури. Все знают, что темному императору очень хочется приобрести Великое княжество, а кто как не Агриппа поможет ему в этом?

— Думаете, этой грязной шлюхе просто помогли? — осведомился Шалли.

— Полагаю, что маркиз Дисад собирался освободить ее, оборвав связь. Возможно, из-за этого намерения связь и начала ослабевать. Впрочем, кому есть дело до очередной сифилички?

— И то верно, лорд Реневальд. Кому она сдалась?

— Главное, чтобы ошейник Сильвии не ослабел, — не преминула поддеть леди Варн.

Бросив быстрый взгляд на нее, я ослепительно улыбнулась.

— Ошейник сдерживает меня от посягательств на честь отца.

Девушка от удивления открыла рот. Сейчас все ожидали реакции от нее, но Малика проигнорировала выпад. По моему приказу, конечно. Осталась сидеть молчаливой рыбой. Так ей шло больше.

«Покойся с миром, Ирта»

Я отчаянно кричала, трясясь в конвульсиях и не отрывая глаз от лица няни.

— Рупа! Рупа! — орала безумно.

Надеясь вдохнуть жизнь в тело, у которого похитили душу, я орала, переживая боль за смерть родного человека.

— Рупа! — обняла, рыдая.

Даже, когда он меня подхватил, я не переставала кричать. Даже, когда вел к отцу на заклание, я кричала, хотя губы мои были сомкнуты. Внутри не прекращался отчаянный и громкий крик, который я слышала и сходила с ума. Хоть меня Даниэль не тронул, но казалось, что в этой битве убили и меня.

Со временем боль не прошла, хотя я пыталась заглушить, запретив себе чувствовать, как учила меня Рупа. Я все равно ощущала ее глухой безжалостный пульс.

— Ненавижу тебя, Даниэль, — прошептала, разглядывая потолок в спальне.

Эти воспоминания отчаянно наступали в день ее дня рождения. Маги не праздновали это событие, уж слишком бредовой казалась долгожителям мысль каждый год отмечать свое старение, но Рупина магом не была и заслуживала хотя бы раз в год мизерного внимания.

Харитон уехал на рассвете. Не знаю, куда, но, видно, совершать великие дела в угоду государству. Слуга с цветами вернулся ближе к обеду с огромным букетом желтых, сочных одуванчиков. Многие поглядывали с недоумением, но сразу забывали о растениях.

В кронах деревьев притаилось утро и время от времени в просветах показывался луч света, ведший по тропе прямо к могиле. У меня не было мамы, она умерла во время родов, оставляя нас с отцом одних, но Рупа, будучи ее камеристкой, заменила мне всех. Она пыталась учить меня контролировать дар, как приказала хозяйка, всегда поддерживала и никогда не злилась, если я неосознанно начинала управлять ее сознанием. Рупина вставала перед отцом во время пьяных припадков и внезапно просыпавшейся агрессии родителя ко мне. Он злился из-за смерти возлюбленной, и его злость достигала апогея, когда он выпивал. Лексан Гарольд пытался найти способ выплеснуть эту злобу, однако всегда останавливался, когда заносил руку. Словно в эти моменты просыпалось его человеческая часть и отдергивала от рукоприкладства.

В тот день Даниэль похоронил ее: развел землю и принес в жертву тело моей няни. Моей настоящей матери. Никто не позволил бы здесь установить надгробие простой крестьянке, поэтому я обошлась небольшим камнем, на котором высекла ее имя на имперском и дайидском языках. Могила была неприметной и очень ухоженной — вокруг росла сочная зеленая трава, которую я каждый раз восстанавливала, если та оказывалась стоптанной. Вдохнула аромат цветов, и зажмурилась, ловя лучи солнца.

Скучала. Слез не было. Я разучилась плакать. Все началось с Рупы и исчезло с изувеченной Аделаидой. Чувства забаррикадировались, оставив место только воспоминаниям.

— Привет, Рупа, — поздоровалась, склонившись к могиле и осторожно положив цветы.

Под ярким блеском солнца, едва прикрытом деревьями, они будто оживали. Некоторые лепестки казались прозрачными, просеивали сквозь себя свет и переносились на серый камень золотыми полосами.

— Давно не виделись, родная. Прости, что долго не навещала, появилось много дел, но сегодня, как и обещала, я тут.

Не хотела к ней приходить к ней, не хотелось рассказывать про Аделаиду и про Сарику, и про герцога. Ей бы не понравилось, она бы не одобрила. Откидываясь на дерево, я молчала, скрестив руки на груди. Рядом с ней даже молчать было приятно.

— Что ты здесь делаешь? — осведомилась холодно, почувствовав его присутствие. Снова.

— Разве мог я пропустить столь дивное зрелище телепата, умеющего проявлять эмоции? — он прислонился к дереву и стоял в своей обычной расслабленной позе. Руки также были скрещены.

— Ты стал предсказуем, Даниэль, — поднялась медленно.

— Ты проявляешь свои слабости слишком откровенно. Как игнорировать настолько заманчивую картину? — смотрел безразлично.

— Единственная моя слабость осталась в земле, ее ты убил. Думаешь, что сможешь порочить ее память, приходя сюда? Уходи, ничтожество, — отмахнулась от него, небрежно взмахнув рукой.

— Наступит день, Аделаида умрет, а Сарика погибнет. Первая сильна и уйдет сама, вторая слаба и ее уберут. Вопрос: что станет с тобой? — как бы невзначай поинтересовался Даниэль.

— Если я и уйду из этого мира, заберу с собой Грегори и тебя, — встретилась с алыми глазами.

— Мы опять возвращаемся к вопросам смерти. Какая скука, — заметил вскользь.

— Так похоже на тебя, — зевнула.

— Может, убить Сарику, чтобы ты, наконец, заплакала?

Боль…она вернулась и ярым берсерком вспыхнула изнутри, становясь злостью. Злостью на ублюдка. Злостью на того, кому нравилось упиваться страданиями других. Я встала, глядя только на него, на бездушный «продукт» воспитания Грегори.

— Скольких девочек в борделях ты казнил, Даниэль?

— Многих, — ответил спокойно.

— А скольких трахал?

— Многих, — ни один из мускулов на лице не дрогнул.

— Сколько из них боялись тебя?

Самым страшным у Даниэля были глаза. Глаза, полные равнодушия, ничего не выражавшие, даже гули имели эмоции. Не нужно было пророком, чтобы понять: его нутро было давно мертво.

— Все.

Ко мне сделали плавный шаг. Даниэль был высоким, потому шаг равнялся двум моим.

— Не смей, — приказала холодно. — Не подходи ко мне, ублюдок.

Конечно, ему было все равно. Он снова загонял меня в угол, в данном случае к дереву, не оставляя между нами никакого расстояния. И больше всего меня раздражал подсознательный страх перед Карателем. Я могла хамить ему, унижать, но, если он проявлял действия, превращалась в кого-то, кем быть никогда не хотела.

— Неужели ты, как они, боишься?

Приняв как можно более уверенный вид, я произнесла с легкой толикой пренебрежения:

— Какая глупость.

— Тогда почему пятишься назад? — меня придавили к дереву, нарушая личное пространство.

— Разве непонятно? Ты мне противен, малыш. Угрожать Сарикой опрометчивый шаг. Это слабое звено мне нисколько не дорого, впрочем, как и Аделаида, и моя бывшая семья. Однако, неизвестно, чего ты добиваешься, Даниэль.

— Я уже не раз говорил тебе, Мелит, что мне нравится видеть, как ты плачешь, — склонился к моему виску и положил ладонь на плечо, поглаживая кожу. — Ради этого не жалко пожертвовать кем-то…несущественным.

— Идиот, — покачала головой, сбросив его руку со своего тела. — Думал, меня так просто сломить?

Я аккуратно провела пальцами по шраму, который когда-то оставила сама. Мужчина не воспротивился. Надавила, вызывая легкую боль, быстро промелькнувшую на лице бездушного.

— Ты жалок, малыш, — прохрипела почти ему в губы, встав настолько близко, насколько не встала бы по доброй воле. — Я тоже не раз тебе говорила, напомню еще: моих слез ты никогда не увидишь. Обещаю. Ни перед ликом чужой смерти, ни перед собственной.

Предполагала, что он никак не ответит на выпад, однако, вопреки всему, он поднял один уголок губ.

— На этом мы закончим. Сегодня ты показала больше, чем я ожидал.

Мужчины, окружавшие меня, словно помешались на эмоциях. Моих эмоциях.

— Ей тоже, уверен, понравилось, — кивком указал в сторону могилы и отстранился, как бы давая мне обзор на место, где лежала Рупа.

— Не смей насмехаться над ее памятью, — я подняла руку и с силой ударила его по лицу. Шлепок раздался ясно и отчетливо. Белая кожа альбиноса, такая фарфоровая и нежная на вид, покрылась ярким красным пятном.

Приложившись тонкими пальцами к коже, он усмехнулся. Когда Даниэль менял выражение на лице, можно было смело бежать.

— Свободен, — бросила безучастно и повернулась к няне, свысока разглядывая могилу. Еле сдержала дрог, молнией прошибший тело, когда ощутила чужие руки на своей талии. Мерзкое чувство слабости вернулось снова. Откинув мои распущенные волосы в одну сторону, он шепнул на ухо:

— То, что Сарика ходит по грани, мы оба понимаем. По мне, этот ребенок все эти годы выживал только благодаря тебе. Вскоре все должно закончиться. Но пока твой Харитон держит оборону, его люди выкупают ее каждую ночь, Данису ничего не достается.

Я игнорировала его прикосновения и нежеланную близость. Даниэль резко повернул меня к себе и сжал скулы одной рукой, вынуждая встать на цыпочки.

— Ничего не скажешь? Даже не восхитишься его благородством?

— М-м-м, за это сделаю ему замечательный минет, — оскалилась, почти не дыша.

— Эти идиотские ответы так тебе свойственны, Мелит. Присматривай лучше за своей подружкой. Увидимся, — отпустил и накинул капюшон, исчезая между деревьев.

Через некоторое время меня обнаружила охрана Реневальда, отправившаяся на поиски сразу, как в доме появился Харитон. Он должен был вернуться вечером, почувствовал, не иначе. Мудак. Если бы я повлияла на них и исчезла, быстро попав домой, никто ничего не понял бы, но так имелась высокая вероятность раскрыть способности телепата. Харитон вряд ли отпустит меня, узнав о даре. Представитель императорского рода, как и любой монарх, должен заботиться о троне и удержании того любыми способами, кто как не телепат поможет в этом?

Мужчина выглядел мрачным. Прогнал охрану и пристально посмотрел на меня. Продолжая глядеть, приложил руку к дереву, направляя магию.

— Здесь был Даниэль Дисад, — задумчиво изрек он.

— Раз я не умерла, ничего ему не выдала.

— Ты ослушалась приказа. Какого гхарна, блять?

Не ожидала услышать мат от Реневальда.

— Харитон, мне надоело, — отмахнулась от герцога и прошла мимо, только он больно схватил меня за плечо и вернул на место.

— Что ты здесь делала?

— Приходила по делам. Если есть претензии, обратись к Даниэлю, я не знаю, зачем он сюда пришел, — неприятные ощущения я старательно игнорировала.

Посмотрел в сторону и замер на секунду, чтобы дальше быстро перевести недоуменный взор с камня на мое лицо.

— Одуванчики? Здесь кто-то похоронен?

— Нет, — буркнула нехотя.

— Ты пришла на могилу?

Мое молчание было красноречивее слов, однако не хотелось, чтобы Харитон знал и давил потом на эту слабость. Достаточно и Даниэля.

— Как его звали? — осведомились у меня.

— Его? — переспросила недоуменно.

— Того, на чью могилу ты пришла. Сегодня особенный день?

Мне не нравилась проницательность Харитона. Мне не нравилось его излишняя умелость. Мне все не нравилось.

— Тебе недостаточно того, что узнал правду? — я вырвалась из его захвата и рванула.

Не знаю, это желание свободы доминировало над всем остальным или страх перед хищником. Но что сделано, то сделано. Мне хотелось вырваться из душной среды аристократов, из этого убогого города, перестать быть зависимой от всех этих мужчин, обрести долгожданную свободу. Каждый шаг будто приближал к освобождению и душевному покою.

Я бежала, создавая звуки легкого шуршания платья и желая найти конец пути. Лес принимал в свои объятия, ударяя запахом цветов и свежести. Сердце забилось чаще, может, это присутствие Рупы меня двигало на настолько отчаянный шаг, но я не хотела рассказывать ему. Объясняться перед ним. Не хотела раскрывать еще одному человеку свой секрет, делиться болью и собственным прошлым.

Внезапно чувство наступающей свободы обрывается. Повисаю в воздухе, а в следующую секунду оказываюсь прижата к земле. Пытаюсь вырваться из его хватки, но он сильнее. Ощущение беспомощности перед ним лишает возможности даже сказать что-то, создавая на пути к свободе крутой обрыв. Все вокруг кажется нереальным, словно в зловещем сне. Сильные руки фиксируют движения. Не хочется быть травоядным, не хочется оказываться добычей. Не хочется и все!

Я чувствую его немаленький вес на себе, его обжигающие руки на коже, его силу, удерживающую меня на месте. Мысли перепутаны и дико кружатся в уме, пытаясь найти выход из этой ситуации. Харитон не уступает, он смотрит на меня сверху, словно на добычу, отлично понимая, что может сделать со мной все, что пожелает.

— Отпусти! — затряслась от напряжения.

— С ума сошла?!

Лицо взбешенное и полное гнева.

— Тия, хватит!

Ужом вилась в его руках, пытаясь вырваться.

— Тия!

— Отпусти!

— Угомонись ты.

— Не трогай меня!

И Харитон вдруг подается к моему лицу, вдавливаясь в меня всем телом. Впивается в мой рот поцелуем. Распахиваю удивленно глаза, до безумия ошарашенная поведением Харитона. Ситуация мне не нравится. Терять контроль не для меня. Даниэль своим появлением вспорол швы, наложенные от ран прошлого — выпустил мой скрытый страх.

Выпивает дыхание, все еще не выпуская руки из захвата, сминает властно губы и овладевает полностью, впуская язык в мои распахнутые уста. Дыхания смешиваются, в каждом действии герцога ощущается голод по женщине, по женскому телу. Очередное прикосновение напоминает раскаленный металл, и не в силах вытерпеть настолько мощный порыв страсти, грубую ласку жестких губ, я кусаю их, заставляя мужчину отстраниться от пылающих моих.

Что это вообще было?! В Харитона вселился невесть кто, что нашего благопристойного герцога потянуло на «грязных», по его мнению, девиц? Впервые я не нашлась ответом и растерянно смотрела на Реневальда, также удивленного собственным поведением.

— Ты действительно джинн сладострастия, — вымолвил ошарашенно, словно не веря в свое поведение.

— Это так свойственно мужчинам — обвинять в своих пороках женщин, — попыталась вырваться.

Харитон сильнее стиснул запястья.

— Отпусти! — гаркнула злобно.

— Отпущу, не психуй. Только бежать бессмысленно, Тия. Мы сейчас возвращаемся в особняк.

Теперь уже точно он не станет ничего выяснять и просто избавится от меня, чтобы замести следы. Я уверилась в этом. Лучше так, чем участь, уготованная мне Грегори.