След торпеды

9

Человек, который должен был прийти к Коршуну с того берега, имел кличку Серый. Об этом капитану 1-го ранга Егорову стало известно от генерала, когда вчера докладывал ему о ходе операции. Он высказал мысль, что за Коршуном может прийти подводная лодка, и ждал, что генерал возразит ему, однако тот согласно кивнул головой: «Да, возможен и этот вариант. Давайте думать, как обезвредить пришельца к Коршуну. Кличка у него Серый. Но кто он и какое у него задание, нам пока неизвестно».

Егоров вновь и вновь перебирал в памяти события последних дней. Вполне очевидно, что вот-вот к Коршуну придут с того берега. Но где Серый попытается прорваться через границу? Конечно же скорее всего на участке заставы Павла Маркова, она ближе других к морю. «Вот что, — решил Егоров, — надо переговорить с начальником пограничного отряда Радченко, что там у него…» А через час, когда над городом спустилась ночь, Егоров уже говорил с полковником. Иван Андреевич Радченко доложил, что на участке пока тихо, но есть сведения, что ожидаются «гости». Погода хотя и дождливая, но дозоры усилены, выставлены секреты. Как только будет замечено нарушение участка границы, он сразу же выедет на заставу к майору Маркову. Что касается контакта с моряками, то еще недавно был он у капитана 1-го ранга Громова, так что тот в курсе дела. Выслушав, Егоров одобрил действия начальника отряда, предупредив его сразу же дать сигнал о появлении нарушителя.

Положив трубку, Егоров подумал о комбриге. Громова он знал давно, еще когда тот лейтенантом прибыл служить на сторожевой корабль «Бриз», которым Егоров тогда командовал. При первом же знакомстве, когда речь зашла о том, как «важно скорее научиться смотреть в глаза океану», лейтенант заявил: «По натуре я не романтик. А вы, видно, жить без моря не можете. Угадал?» Его слова хотя и задели Егорова, но он почему-то улыбнулся и сказал беззлобно: «Да, я не могу жить без моря, потому что романтик. Корабли рождаются не для того, чтобы стоять у причалов. И тот, в ком живет море, не может быть к нему равнодушным».

Прошли годы, и Егоров понял: Громов никогда не был равнодушен к морю, вся его служба и все дела были тому порукой. Командуя сторожевым кораблем, он не раз уходил в дозор, и всегда на охраняемом им участке морской границы порядок. Был даже случай, когда экипаж Громова сразу задержал троих диверсантов, пытавшихся проскочить через морскую границу.

«Надо бы сказать, чтобы послал в дозор Маркова, — подумал капитан 1-го ранга Егоров. — У этого офицера острые глаза и крепкая рука».

Но тут его мысли перескочили на Тарасова. Как он там? Что-то нет от него доклада. Может, осложнилась обстановка? Только бы не выдал себя Коршуну. И еще надо предупредить Тарасова, что к Коршуну вот-вот придет с чужого берега агент по кличке Серый…

У двери появился майор Игнатов с папкой. Он вручил Егорову донесение от Тарасова. Сказал с улыбкой:

— Насчет субмарины вы оказались правы…

Егоров читал донесение, ощущая в душе тревогу. Тарасов сообщал, что за объектом продолжает наблюдение. Коршун стал осторожным, дважды ночью ходил на катере на остров. В последнее время неразлучен с Леной Ковшовой, радисткой судна. «Полагаю, что у него есть связь с подводной лодкой», — ставил точку Тарасов.

— Так, так, — Егоров закурил. — Могу вас поздравить. Ваш Тарасов, кажется, превзошел себя.

— У него есть чутье, товарищ капитан первого ранга. Сам он служил на Севере, плавал на кораблях. Там ему знаком каждый камень, каждая бухточка.

Егоров озабоченно поджал полные губы, прошелся по кабинету и загляделся в окно. Дождь прошел, тучи уплыли куда-то на запад. Небо прояснилось, заголубело. А какая сейчас погода на Севере? Небось туманы стоят. Потом обернулся к майору, спросил:

— Может, лодка вовсе и не чужая?

Игнатов доложил, что полчаса назад он выяснил в штабе Военно-Морского Флота: наших подводных лодок в том районе не было, да и не могло быть, поскольку район плавания весьма опасный, даже в войну и то мало кто из наших командиров рисковал.

— Выходит, чья-то субмарина соизволила явиться к нашим берегам? — усмехнулся капитан 1-го ранга.

— Само собой… — отозвался майор, не договорив фразы.

— Если это субмарина, значит, вот-вот будет развязка, — Егоров подошел к столу, положил на него бланк телеграммы, а затем подошел к карте. — Теперь я уверен, что Серый попытается пройти через нашу границу, — вновь заговорил Егоров. — Коршун охраняет объект, а значит, уже действует. Не так ли? А если это так, то ему нужны помощники.

— Выходит, так.

Капитан 1-го ранга долго и молча стоял у морской карты. Молчал и майор. Он знал, если Егоров размышляет, отвлекать его нельзя. Игнатов прибыл в управление год тому назад, до этого проходил службу на Севере, и когда ему предложили новую должность, он воспринял это как высокое доверие. Ему запомнились слова, сказанные Егоровым в первый день приезда: «У чекиста в запасе всегда есть мужество, надо только уметь проявить его в нужный момент».

— А что, если радиопередачу и в том и в другом случае вели с подводной лодки? — наконец заговорил Егоров.

Игнатов пожал плечами, сказал, что пока Ермаков не сообщит текст шифровки, трудно это утверждать.

— И еще вот что, — продолжал майор, — в ноль часов тридцать пять минут по траверзу острова Баклан прошло иностранное судно. Видимо, это не случайно. Перископ и судно. Есть тут что-то общее.

— Возможно, — Егоров подошел к столу. — Передайте Тарасову, чтобы с Коршуном был осторожен, продолжал за ним тщательное наблюдение. Да, о Коршуне что-нибудь еще узнали?

— Есть кое-что, — майор раскрыл папку. — В анкете у Коршуна есть запись о том, что в сорок третьем году он плавал на торпедном катере номер двести девять. На этом же катере, как удалось выяснить в архивах Военно-Морского Флота, — продолжал майор, — плавал в то время мичман запаса Аким Петрович Рубцов.

— Да? — удивился Егоров. — Вот это уже интересно. Я слушаю, продолжайте…

— На этом катере Коршун плавал несколько месяцев. В начале сорок четвертого года его перевели на тральщик. Сохранился даже рапорт на имя командира соединения. Коршуна перевели, а Рубцов так и остался на двести девятом. В ту памятную ночь сорок четвертого года в морском бою двести девятый затонул. Мичман Рубцов, раненный, выплыл на остров Баклан и жил там трое суток, а потом его подобрали наши моряки.

— Где живет Аким Петрович Рубцов?

— На Кубани, в станице Заречной. Я бы хотел съездить к нему и показать фотокарточку Коршуна. Может, что прояснится.

— Дельная мысль! — одобрил капитан 1-го ранга. — Меня очень волнует «рыбак». По документам он Илья Морозов, так? А кто на самом деле? Я уверен, что у него какая-то другая фамилия. И, судя по тому, как он ловко переплыл озеро, не исключено, что это пловец, а если это так, то он был когда-то на море. Может быть, даже плавал на корабле. Словом, сейчас очень важно собрать о «рыбаке» как можно больше сведений. Вы не находите, что между ним и этой подводной лодкой есть какая-то связь?

Игнатов задумался. Егоров продолжал:

— На Кубань вы можете лететь хоть завтра. Пять суток вам хватит?

— Хватит. Но есть тут одна деталь.

— Какая?

Игнатов сообщил, что три года назад на Севере утонул сын Акима Петровича Рубцова — Петр Рубцов. Плавал тот штурманом на траулере «Кит». Ночью повел катер в море и угодил на подводную скалу. Погиб штурман и с ним еще четверо рыбаков с «Кита», в том числе и боцман судна, у которого осталось трое детей. Старшая дочь Лена плавает радисткой на «Ките».

— Капитан судна взял ее к себе, — добавил майор. — Вот я и думаю: надо бы познакомиться с ним, а уж потом ехать.

— Хотите побывать на «Ките»? — спросил в упор Егоров.

— Если можно…

— Не разрешаю. Вы можете поставить под удар Тарасова. Коршун может догадаться. Нет, нет, — строго добавил Егоров. — На судно вам нельзя. Коршун человек весьма осторожный. Разве вы забыли, с каким трудом нам удалось напасть на его след? Простая труженица помогла нам выявить предателя…

В тот морозный вечер, когда над бухтой трепетало полярное сияние, а на море гулял шторм и корабли, стоявшие у причала, сильно качало, к начальнику городского отдела милиции пришла пожилая женщина. На ней была черная фуфайка, насквозь пропахшая рыбой и солью, теплый платок, кирзовые сапоги. Женщина сильно волновалась, лицо у нее было бледным, в глазах светилась настороженность.

— Вам что надо, гражданка? — спросил ее дежурный капитан милиции.

— Мне начальника, — сказала женщина и, достав платок, вытерла руки. — Вот, прямо из цеха к вам… Засольщицей работаю.

Капитан улыбнулся:

— Кто-то напился пьяный и буянит? В рыбном порту есть дружинники…

Он не договорил, потому что лицо у женщины вдруг потемнело. Она подошла к нему так близко, что в ее глазах он увидел огоньки.

— Не дури, капитан…

— Что случилось?

— Не могу тебе пояснить. Мне нужен начальник. Дело важное…

Дежурный сказал, что начальник уехал домой.

— А ты позвони ему. Дело государственное…

Капитан позвонил. В трубке раздался голос начальника.

— Это я, товарищ полковник. Вас срочно просят. Кто? Тут одна гражданка… Нет, нет, она хочет иметь дело только с вами. Да нет же, товарищ полковник, я пытался, но она требует вас… Есть, я пошлю машину… — Капитан нажал кнопку. К нему вошел старшина милиции. — Срочно машину за начальником.

Полковник приехал сердитый. Он пытливо взглянул на женщину, сидевшую в углу комнаты, и строго спросил:

— Вы ко мне?

— Да, товарищ полковник. — Женщина встала, поправила на голове платок. — Засольщица я, Фекла Васильевна Горбунова… Вы уж извините, что побеспокоила вас.

Полковник молча открыл дверь кабинета, снял шинель и кивнул ей на стул:

— Садитесь, Фекла Васильевна. Я вас слушаю.

Горбунова кашлянула, сняла платок, хотя в кабинете было прохладно.

— Предателя я только что видела. Я его узнала… Он убил нашего советского командира… — голос у Феклы Васильевны дрогнул, глаза помутнели. Полковник коснулся ее плеча рукой:

— Успокойтесь, пожалуйста. Расскажите все, как было.

— Мой дедушка, Егор Гаврилович Горбунов, значит, был смотрителем Заозерненского маяка. Вы там бывали? Нет? Жаль, а то бы сразу увидели, что маяк стоит у самой скалы. До войны мы с мамой жили в городе, а когда в сорок четвертом мой отец погиб, мы переехали к дедушке на маяк. Мама носила по отцу траур и все говорила мне, что теперь у нас остался лишь один дедушка и если ему на смену приедет из Мурманска кто-нибудь другой, то мы уедем на Кубань, к его родному брату. И вот как-то утром, значит, мама сказала мне: «Доченька, ты побудь тут с дедушкой, а я съезжу в город за лекарством». У дедушки была язва желудка, ему предлагали уйти с маяка на берег. Он отказывался: «Война, у каждого свое горе, а мне и тут жить можно». — Фекла Васильевна помолчала. — Уехала мама на катере, а я осталась с дедушкой. День выдался теплым, солнечным, и в полдень, значит, я пошла собирать грибы. Перед этим прошли дожди. Грибов — уйма. А дедушка, надо вам сказать, умел их солить. Собираю я грибы, дошла до самой скалы, посмотрела на море и у островка увидела военный корабль. Подумала, к дедушке на маяк кто-то прибыл. Сказала ему, а он смеется: «Феклушка, эти ребята, что на тральщике, вражеские мины ищут, а потом взрывают их, чтобы обезопасить фарватер». Ну, ладно, думаю, пойду собирать грибы. И вдруг на море раздался сильный взрыв. Мы выскочили во двор. И то, что увидели, нас ужаснуло: тральщик, объятый пламенем, тонул. Дедушка, сжав кулаки, сказал: «Это его фашистская подводная лодка торпедировала. Жаль ребят… Надо доложить по телефону в базу». Дедушка пошел в домик, а я следом за ним. И не знали мы, что с затонувшего корабля спаслось двое — мичман и офицер. Взрывной волной их сбросило с палубы в море, и они, уже в воде, ухватились за обломки шлюпки и добрались к берегу. Но об этом я узнала позже… Так вот, слушайте дальше. После того как дедушка передал в базу о гибели катера, ему ответили: «Сейчас к вам пойдет корабль, будьте там внимательны, возможно, гитлеровцы высадят из подводной лодки диверсантов, чтобы взорвать маяк». Дедушка долго не отпускал меня к скале, велел, чтобы я сидела в домике. А я убежала. Сижу себе и смотрю, как чайки ловят рыбу. И вдруг вижу, как неподалеку от берега всплывает подводная лодка. На ее палубе появились люди. Потом от борта отделились две резиновые лодки и направились к берегу. Я догадалась: фашисты! Они были в касках, с автоматами. Я бросилась к домику. Ворвалась в комнату как сумасшедшая. Крикнула с порога: «Немцы! Они идут сюда…» — «Какие немцы? Где?» — встрепенулся дедушка. Он схватил со стены винтовку, выскочил во двор. Я — следом. Мы подбежали к скале. «Диверсанты, они идут сюда», — тихо сказал дедушка. Человек десять с автоматами уже подходили к лесенке, вырубленной в скале. Я испугалась, заплакала. Дедушка и говорит: «Фекла, беги к пещере, там тебя никто не найдет среди камней. Я попробую задержать их. Жаль, нет гранат…» Больше дедушку я не видела…

— Фашисты убили его? — спросил полковник.

— Да. Он только один раз выстрелил. Ранил фашиста. Тот его из автомата. Но об этом я узнала, когда немцы ушли на подводной лодке. Дедушка лежал на траве весь в крови.

— Вот изверги! — выругался полковник. Он встал, заходил по кабинету. Потом закурил. — Извините… Я слушаю, говорите. Что было дальше?

— До пещеры я добежала, спряталась среди камней и стала глядеть на тропинку, которая вела к нашему домику. И прислушалась. Раздались выстрелы, потом все стихло. Я уже собралась идти на маяк, узнать, что с дедушкой, как вдруг ветер донес до моего слуха чьи-то голоса. Это было где-то внизу, за валунами, неподалеку от берега. На острове росла густая трава, и мне легко было спрятаться. Подобралась я к берегу так близко, что ясно увидела людей. У камня лежал высокий, худощавый моряк и тихо стонал. Другой, коренастый, перевязывал ему ногу чуть выше колена и говорил: «Я спасу вас, товарищ капитан-лейтенант. Вот отдохну малость и понесу вас к домику на скале. Там маяк, там кто-то есть…» Раненый ему ответил: «Спасибо, мичман, я этого не забуду». Тут я и выскочила из-за камней, сказала, что сюда идут немцы, что они высадились с подводной лодки. «А ты кто такая?» — спросил меня мичман. Я ответила, что живу у дедушки на маяке. Тогда мичман сказал, чтобы я помогла ему унести раненого. Мы взяли его и понесли к камням. Я сказала, что надо идти к пещере, там есть где спрятаться. «Ты умница, — сказал мне командир. — Если я останусь живой, то приглашу тебя в гости. Знаешь, где я живу? На Кубани, там у меня растут сыновья, им по два годика…» У серого валуна мы остановились. «Послушай, — сказал мне мичман, — беги к деду, зови его сюда…» Я рванулась к домику, пробежала немного и тут увидела немцев. Я спряталась за камни. Мичман тоже увидел их, выкрикнул: «Фашисты идут сюда!..» Раненый с трудом встал, прилег на камень спиной. Я услышала, как он сказал: «Юра, если фашисты узнают, что я командир да еще коммунист, они убьют меня. Я — матрос. Понял?» Мичман ответил: «Не выдам».

Фекла Васильевна задумалась. Полковник загасил папиросу.

— Что же было дальше?

— А такое было… Понимаете, я сидела за камнями и дрожала. Я наблюдала за фашистами. Один из них, ударив раненого прикладом, спросил, кто из них командир. Раненый сказал, что он — матрос, а командир погиб вместе с кораблем. Тогда гитлеровцы спросили мичмана: «Ты есть коммунист?» — «Никс коммунист», — ответил мичман. Немец в кожаной куртке без погон сказал: «Расстрелять». Тот самый немец, который ударил раненого, вскинул автомат. Я ждала, что сейчас раздадутся выстрелы, но тут во всю глотку заорал мичман: «Он командир!» Немецкий офицер подошел к мичману, развязал ему руки и, улыбаясь, похлопал его по щеке: «Ты гут, матрос. Тебья сохраняй жизнь… Ты карош!»

Видели бы в этот миг лицо командира! Оно было желтым, как у мертвеца. Он весь напрягся, встал на ноги и хотел ударить мичмана, но тот отпрянул в сторону. И тогда случилось самое страшное… — Фекла Васильевна передохнула. — У меня аж ноги обмякли. Фашист дал мичману пистолет и велел убить командира.

— И он убил его?

— Убил, — с дрожью в голосе сказала женщина. — Убил! Фашист похвалил его: «Корошо, матрос. Красный командир капут…» Потом подводная лодка ушла. Фашисты забрали с собой и мичмана.

Фекла Васильевна умолкла. Молчал и полковник.

— А вы уверены, что это тот самый мичман? Ведь прошло много лет.

— У него на левой руке нет мизинца. Я это заметила еще тогда, когда мы несли раненого. Звали его Юрием. Это я тоже запомнила. Он не раз был в порту, получал у нас рыбу. Нет, я не ошиблась. Его надо арестовать.

— А может, это не он? — после долгих размышлений спросил полковник милиции.

Сам он человек бывалый, тоже когда-то служил на военном флоте, плавал на рыболовецком сейнере. И все же… Столько лет прошло, и вдруг такая штука получается. Феклу Васильевну, однако, его вопрос задел за живое. Она не то что обиделась, но удивилась, почему ей не верят. Ведь не один день наблюдала за этим человеком. Узнала, что плавает на «Ките» у Петра Кузьмича Капицы, что долгое время квартировал у Аси Ковшовой, с которой Фекла Васильевна целый год работала вместе в цехе копчения. Разве этого мало?

— Может, и нет, — полковник достал из кармана блокнот и стал что-то писать. — А с Ковшовой вы не беседовали?

— Еще как! — Фекла Васильевна махнула рукой. — У них вроде любовь…

Полковник улыбнулся, похвалил ее, что пришла к нему, а потом спросил: кто же был тем командиром, которого убил мичман? То, что он офицер, еще ничего не проясняет.

— Я же говорила: командир корабля. Это можно узнать! Земля ему пухом… — Фекла Васильевна приложила ладонь к глазам. — На другой день на тральщике вернулась моя мама. Мы похоронили офицера и дедушку. В одной могиле.

Долго молчал начальник милиции. Фекла Васильевна сидела, опустив голову, и тоже молчала. Потом полковник еще раз поблагодарил ее, сказал, что свяжется с нужными людьми, и строго предупредил:

— Вы, пожалуйста, никому не говорите, что были в милиции.

В тот поздний вечер капитан 1-го ранга Егоров долго разговаривал с полковником милиции. Они уточнили, что мичманом был Коршун.

Капитан 1-го ранга Егоров еще раз вчитался в текст расшифрованной радиограммы. Коршун сообщал Ястребу о том, что «Дельфина» засекли «рыбаки». Но ему удалось отвести подозрения. Тут, кажется, Егорову все ясно: обычный доклад агента своему шефу, и ничего в этом докладе нет непонятного. Дельфин — это подводная лодка, и Тарасов поступил разумно, подтвердив версию Коршуна, что старпом видел не перископ подводной лодки, а чайку, сидевшую на воде и вспорхнувшую от лучей прожектора. Да, пока все идет строго по задуманному плану. Но вот эти строки радиограммы: «Намечается приезд объекта на восемнадцатое августа» — насторожили Егорова. Когда он сопоставил этот текст с текстом радиограммы в адрес Розалии, которая живет в Риге, то и там есть это восемнадцатое августа. Загадка… Коршун просил Дельфина быть готовым, квадрат — прежний. Ну, тут все ясно: Коршун ждет подводную лодку на восемнадцатое августа, квадрат прежний, стало быть, остров Баклан или Северный, скорее всего, последний, поскольку он расположен неподалеку от сухопутной границы.

Егоров подошел к столу, полистал календарь. В резерве есть тринадцать дней. Только тринадцать. Он не сомневался в том, что Коршун задумал что-то весьма серьезное, иначе Ястреб не дал бы так скоро своего согласия, а тот ответил, что Дельфин будет на месте. Но где точно? Егоров пригласил к себе Игнатова и задал ему этот вопрос. Майор тут же ответил:

— Может быть, семь дробь пятнадцать?

Егоров это отверг: вряд ли Коршун будет радировать из своего укрытия. Тут что-то другое. А Дельфин — это субмарина, в этом он ничуть не сомневается. Она где-то бродит на глубине и ждет подходящего момента.

— Не уверен, что так, но думаю, не последняя роль здесь отводится и иностранному рыболовецкому траулеру. Не зря же он крутится неподалеку от острова Баклан. Не так ли? И не случайно лодку засекли рыбаки «Кита». Впрочем, возможно, и не ее. — Капитан 1-го ранга сел в кресло. — Я вчера был у генерала, и он сказал, что на Северный флот прибыла новейшая атомная подводная лодка. Есть сведения, что одна иностранная разведка очень заинтересовалась ею. На этой лодке находится один из конструкторов капитан-лейтенант инженер Степан Петрович Капица.

— Сын капитана траулера «Кит»? — удивился Игнатов.

— Он самый. Не исключено, что Коршун охотится за ним. Такое предположение высказал и Тарасов. — Егоров встал, заходил по кабинету. — Свяжитесь с Громовым, возможно, что-либо заметили в ту ночь сторожевые пограничные корабли.

Майор спросил:

— Вас, видно, интересует субмарина?

Капитан 1-го ранга посмотрел на Игнатова с укором:

— Вам, разумеется, может показаться мой интерес к подводной лодке излишне дотошным. Не так ли? И неудивительно. У нас с вами одна цель, но пути подхода к ней различны. Если сказать, что меня волнует подводная лодка и только она, это было бы неточно. Меня интересует все, что относится к Коршуну…

И тут Егоров признался, что его озадачивает Тарасов. Сможет ли наладить свои отношения с Коршуном? Не даст ли себя раскрыть? Конечно, в прошлом матрос Военно-Морского Флота, он неплохо знает свое дело, однако плавать под началом Петра Кузьмича Капицы, старого морского волка, не так-то легко, и важно не допустить промашки. Тарасова готовил Игнатов, и теперь, глядя на Егорова, он сказал:

— Ермаков на похвалу скуп. И если он сообщил, что наш подопечный вошел в свою роль и играет ее убедительно, то можно этому верить. Во всяком случае, с Коршуном Тарасов подружился.

— А какие у Коршуна связи с матерью Лены Ковшовой? — вдруг спросил Егоров.

Игнатов задумался. Он знал от Ермакова о том, что мать девушки уехала на Кубань к сестре. Вот и все.

— Почему молчите?

— А что сказать? — Майор улыбнулся. — Новых данных у меня нет. Мать девушки еще в отъезде. Я сделаю Ермакову запрос, если разрешите.

— О том и речь. Как бы она не насторожила Коршуна своим поспешным отъездом. Подумайте, посоветуйтесь с Ермаковым. А с морскими пограничниками свяжитесь немедленно.

Когда в кабинете Егорова шел этот разговор, сторожевой корабль «Алмаз» вошел в бухту и ошвартовался. Он тихо качался у деревянного пирса. Свинцово-бурые волны, шипя, закипали у камней. Капитан 3-го ранга Марков решил доложить дежурному о прибытии и уж потом сойти на берег. Давно он не был дома, небось Марина, младшая дочь, соскучилась. «Папка, ты мне краба поймай, я его заспиртую», — просила она. Обещал ей, да разве в дозоре до крабов было? Пришлось вот «пугнуть» иностранное рыболовецкое судно, и хотя капитан уверял, что отказал двигатель и судно ветром унесло в наши территориальные воды, его строго предупредили. Марков, словно наяву, увидел рябое лицо капитана судна, сигару в его крупных белых зубах, наигранную улыбку: «Я просит прощения у господина русский офицер, что мой судно забежал на ваш морской территорий. Я видел Юрий Гагарин, я любит русских…» Марков и теперь был зол на капитана и едва не выругался. Хитрец этот рыжий капитан, вроде к острову за рыбой приходил, а у самого какие-то другие заботы… Зачем, к примеру, ему потребовался огромный красно-белый буй на стальном тросике? А радиостанция «Дельфин»? Ведь на ней можно вести переговоры с подводной лодкой, стоит субмарине лишь всплыть под перископ. Марков, словно наяву, услышал пискливый, слегка охрипший голос рыжего капитана: «Я буду жаловаться свой правительство!» Ишь какой прыткий. А если спросить его, почему он заранее пометил на карте место судна, быстро и без всякого сожаления подписал карту, то вряд ли скажет правду. Да, подающий надежды птенчик и в яйце поет. Нет, господин капитан, хоть вы и птенчик, но поете с чужого голоса. А вот чей это голос — загадочка с тремя неизвестными. Впрочем, не только для Маркова эта загадка, пусть над ней поломают голову и другие, к примеру, капитан 1-го ранга Громов. Как это он говорил? «Талант командира пограничного корабля — это вера в себя, в свои силы, в свое мышление. Талант — это и умение командира сколотить воедино экипаж». Что ж, пожалуй, Громов прав. Но позвольте, разве почувствовать себя сильнее противника — это не талант? Вот тот же рыжий капитан. Это же скрытый враг, и нарушил он наши воды умышленно, а вот схватить его за руку, вывести на чистую воду пока не удалось. Да, не пойман — не вор…