След торпеды

5

Море гудело надсадно и протяжно. С затянутого тучами неба сыпал мелкий дождь. На мостике было сыро и знобко. Петр Кузьмич Капица продрог. Всю ночь он простоял наверху, и когда на мостик поднялся старпом, он торопливо бросил:

— Погляди тут, Василий Ильич, а я побреюсь…

В каюте, куда он спустился, было тепло и уютно. Петр Кузьмич вдруг почувствовал неодолимую усталость во всем теле, ему захотелось лечь на мягкий диван и забыться крепким сном. Но мысли о том, что трюмы наполовину пусты, а косяки рыбы пока не обнаружены, угнетали его. И порт молчит, хотя дважды запрашивали по радио ориентировку. Капица устало зевнул. «Выспаться еще успею, — подумал он. — Важно найти косяки».

Едва он побрился, пришла судовая радистка Лена Ковшова, стройная, голубоглазая девушка. Она поздоровалась с ним, отбросив со лба кудряшки непокорных волос, и сказала, что из порта получена радиограмма.

«У острова Баклан обнаружены большие косяки окуни, — читал Петр Кузьмич. — Можете менять курс…» Капитан повеселел. Он взял трубку судового телефона, позвонил на мостик старпому и коротко распорядился:

— Курс к острову Баклан.

Положив трубку на рычажок, Петр Кузьмич взглянул на Лену. На ней вишневого цвета шерстяная кофта, черный платок подчеркивал ее белую, как морская пена, шею, бледно-розовое лицо. Но почему-то девушка грустная, и это не ускользнуло от глаз капитана.

— Ты садись, поговорить надо… — кивнул на кресло Петр Кузьмич, но кто-то постучал в дверь. — Да, войдите.

В дверях появился боцман Колосков.

— Простите, Петр Кузьмич, что я помешал вам… — начал боцман, косясь на Лену, — но я вынужден вас предупредить…

— О чем? — удивился Петр Кузьмич.

— Вы приказали идти к острову Баклан, — с тревогой в голосе продолжал боцман, — но там рыбачить опасно. Попадаются плавающие мины времен войны. Недавно пограничный корабль «Алмаз» уничтожил одну «рогатую смерть».

— Спасибо, Юрий Иванович, за информацию, — прервал боцмана капитан, — но у нас нет другого выхода. Мы будем осторожны…

Боцман, потупясь, удалился. Петр Кузьмич вновь взглянул на Лену. «Хоть и не ученая, как мой Степан, но будет доброй женой», — подумал он и почувствовал, как от этой мысли защемило сердце. Поженились бы… Дела у Степана идут хорошо. Он скоро станет старшим конструктором…

Петр Кузьмич часто уходил в море на промысел. На берегу доводилось бывать редко, и он скучал по сыновьям, хотя никому об этом на судне не говорил. Вот только Лене как-то признался, что порой ему до боли в сердце хочется видеть сыновей. Когда Степан подружился с Леной, Петр Кузьмич так возрадовался, что скрыть этого от других не мог. Лену он знал давно, еще когда она училась в школе, и лучшей девушки для Степана не желал. Месяц назад, когда Петр Кузьмич собирался в море, к нему на часок заскочил Степан, и тогда, не мешкая, он спросил:

— Ты когда, сынок, женишься?

Степан загадочно улыбнулся, но ничего определенного не сказал.

— Что, не по душе Лена?

— Чего ты, батя, все допытываешься? — серьезно отозвался сын. — У меня сейчас столько работы, что и дохнуть некогда.

— Ну, ну… — буркнул отец.

И теперь Петр Кузьмич пожалел, что не настоял на своем. Лена, видимо, тоже с этим согласна. Но почему она такая грустная? Лена опустила глаза и тихо, словно боялась в этом признаться, ответила:

— Поссорились мы со Степаном.

— Что, отставку ему дала? — Петр Кузьмич засмеялся, но тут же его лицо сделалось серьезным. — Неужто обидел? Зла за Степаном вроде не водилось. Ладно, дочка, на меня не сердись. Отец я ему. Разумеешь? Ты вот спроси, о чем мечтает старый капитан, и я тебе откроюсь. Хочешь?

Лена улыбнулась:

— Ну, если не секрет…

— Скорее бы ты вышла за Степана да внука бы мне родила. Уж так я о внуке мечтаю, что и про море свое да корабли забыть не грех.

Лена смутилась. Она любила Степана, но почему-то стыдилась признаться в этом Петру Кузьмичу, хотя после гибели отца он стал для нее близким человеком.

— Рано вы о внуке… Я-то ему еще и не жена… — Голос ее дрогнул, и она отвернулась, чтобы капитан не видел ее слез.

— Чего поссорились-то? — вновь спросил Петр Кузьмич, не спуская с радистки пытливых глаз.

— Чудной он… — Лена поглядела в лицо Петру Кузьмичу. — Приехал на полдня, схватил меня за руку и кричит: «Пойдем регистрироваться». Ну разве не чудак?

Петр Кузьмич, улыбаясь шершавыми от ветра губами, рассудил:

— Оно конечно, Степан без всякой стратегии с тобой… Но человек он серьезный. Не подумай, что если сын мой, так я его хвалю.

— Как же можно без мамы? — холодно спросила Лена. — Вот приедет, и пусть у нее просит моей руки.

— Ну, это ты зря…

— Нет, я так хочу и по-другому делать не стану.

Капитан стоял у иллюминатора и думал о чем-то своем. Кряжистый, как старый дуб, в черной стеганке и больших кожаных сапогах, он был чем-то сродни морю: крутой нрав, седина на висках, словно соль морская осела. От одежды пахло рыбой, морскими водорослями. Этой ночью особенно тяжко было на мостике: обжигал ветер, не раз накрывала волна…

— У вас стеганка в пятнах соли, — заметила Лена, чтобы нарушить неловкую паузу.

— Пятна водой смоются, — сделал вывод Петр Кузьмич. — Ты, Лена, бойся пятен на душе…

Капитан сел к столу. Лена заметила, что его полное, цвета кофейной гущи лицо стало задумчивым, а в серых больших глазах, над которыми нависли густые брови, застыла настороженность. Лена не знала, как ей поступить: то ли идти в радиорубку, то ли стоять вот так, молча, стоять и ждать, что еще он скажет? Неожиданно Петр Кузьмич заговорил о своей жене:

— А знаешь, как у меня с Машей-то было? И не угадаешь, потому что жизнь, словно метель, закрутить может. Так вот, послушай. Когда Маша провожала меня на службу, клялась дождаться. И я слово ей дал. Да все война спутала. Горе у людей: кровь, слезы… Вернулись мы с боевого задания, после ужина вызвал меня командир в каюту и говорит: «Пойдем ко мне в гости». Неловко мне стало, сама понимаешь, только с моря вернулись, семья его дома ждет… «Нет, — говорю, — уж я как-нибудь потом загляну к вам». А он: «Не разрешаю!» Приказал одеваться и следовать за ним. Шагаю следом, а у самого на душе кипяток, собирался своей Маше письмо написать, да теперь вот время потеряно, на рассвете корабль снова уходил в море.

— И командир молчит? — спросила Лена.

— Как рыба. Потом, значит, вошли мы в комнату. И что ты думаешь? За столом с женой командира — Маша… Вот как у нас с ней было. Капитан достал папиросы, закурил. — Это счастье, когда тебя любят. И еще: надо за свое счастье бороться. Вот что, на той неделе, в воскресенье, у меня будут гости. Придешь? Степан приедет…

Лена поблагодарила за приглашение и тут же поинтересовалась:

— А еще кто будет?

— Младший сын Василий. Он у меня мичман. Служит на «Алмазе» под началом капитана 3-го ранга Игоря Маркова, которого ты приглашала на судно рассказать ребятам о героях-моряках. Колосова я тоже пригласил. Он тут, на Севере, воевал. Ты про остров Баклан слыхала?

— Птичье имя острову кто-то дал, — улыбнулась Лена. — Смешно звучит.

— Вот-вот, птичье. А боцман раненый там был… Корабль торпедировала фашистская лодка… Еле доплыл до острова… Летом все случилось, потому и выжил. На острове ягоды ел, грибы. Кое-как продержался, пока наши рыбаки его не подобрали. — Капитан помолчал. — Так придешь?

— Не смогу я быть…

— Почему?

— Пока мама гостит на Кубани, я должна побелить комнату, пол перестелить… Боцман обещал помочь.

— Колосов, да? — Петр Кузьмич как-то неуклюже опустился на стул, поглядел в зеркало и в раздумье добавил: — Работящий мужик. Он уже на судне полгода. Я им нарадоваться не могу… Холодный, правда, душой, но это для кого как…

— Неправда, — возразила Лена. — Когда мама уезжала к сестре, он ей денег взаймы дал.

— Деньгами сердце, дочка, не согреешь, — Петр Кузьмич провел широкой ладонью по лицу. — Деньги дал взаймы… Ну и что? Нет, я решительно против боцмана ничего не имею, но душа у него холодная.

— Он маме делал предложение, — поведала Лена.

Петр Кузьмич весь как-то напружинился. Лена ждала, что он скажет: «Мне нет до этого дела». Капитан с напускным равнодушием спросил:

— Ну и что Ася Ивановна?

— Отказала ему. Не могу, говорит, дети у меня на руках, да и мужа своего не забыла — три года прошло, как похоронила.

— Небось обиделся Колосов? — поинтересовался Петр Кузьмич, чувствуя, как в душе шевельнулось что-то недоброе. Мать Лены он давно полюбил. Капитан никому об этом не говорил. Когда появился соперник Колосов, Петр Кузьмич и вовсе лишился покоя. Ася была к нему доброй, ласковой. И взял-то он к себе на судно Колосова только по ее настоятельной просьбе. А она, Ася? Когда уезжала к сестре на Кубань, только руку застенчиво пожала.

— Еще как обиделся, — сказала Лена после долгой паузы. — В тот же день взял свои вещи и перешел на другую квартиру. Долго не приходил к нам, а перед уходом «Кита» в море появился. Грустный какой-то был.

— Про вашу любовь знает?

— Даже совет мне давал: выходи, мол, за Степана, таких, как он, на военном флоте единицы.

— Это верно, — поддакнул Петр Кузьмич. Однако ему пришелся не по душе интерес боцмана к Лене. Другое дело Ася, пусть с ней как хочет, а Лена… Нет, он не позволит боцману совать в это дело свой нос. Петр Кузьмич не сдержался и сказал об этом вслух.

Заметив на лице капитана недоумение, Лена вдруг стала рассказывать ему о Колосове все, что знала о нем.

— На долю Колосова, — заговорила с нескрываемым сочувствием Лена, — выпала тяжкая судьба: воевал он на Севере, был тяжело ранен. Отец его погиб в боях под Ростовом. Мать подорвалась на вражеской мине! Невеста была у Колосова, — продолжала Лена, — да не выпало ему счастье. Пока был на фронте, она вышла за другого. Так он и не женился. После войны жил в Риге у родной сестры. В прошлом году приехал на Север. На пенсию собирается уходить, вот и решил деньжат скопить побольше.

Петр Кузьмич слушал Лену внимательно. Когда она умолкла, спросил:

— Ты откуда все это знаешь?

— Я-то? — Лена зарделась. Петра Кузьмича она очень уважала, привязалась к нему, как к родному отцу, и никогда ничего от него не скрывала. И сейчас она сказала, что все это узнала от Колосова, который часто бывает у них дома.

В борт гулко ударила волна. Судно резко накренилось, и Лена едва не упала. Капитан даже не качнулся: четверть века на море!

— Ну и поворот, а? — капитан усмехнулся. — Видно, на руле стоит курсант. — Петр Кузьмич нагнулся к переговорной трубе, запросил ходовой мостик. — Кто на руле? Ты, Кольцов, да? Ты что, парень, на телеге едешь? Ах, ты не рассчитал! Да я тебя завтра спишу на берег, если будешь еще такие штучки откалывать. У меня тут был уже один «герой», Петька Рубцов. Катер угробил, сам погиб и ребят загубил.

— Виноват, капитан, — отозвалась труба.

— Сам вижу, что виноват. — Петр Кузьмич присел к столу. — Ох, этот курсант! И на кой шут мне его прислали на судно?

— Кольцов симпатичный…

— Я не о том, — смутился капитан. — Лезет в каждую дырку. То ему растолкуй, это растолкуй. Ему надо самому набираться опыта. Будущий штурман! А он на руле — как всадник на горячем скакуне. — Петр Кузьмич прикрыл дверь каюты. — Я тебе хочу сказать… Ты Кольцова в радиорубку не пускай…

— Он слушал последние известия, — смутилась Лена.

— А Колосов что у тебя делал? — насупился Петр Кузьмич. — Помолчи лучше… Слушай, дочка, — сказал он помягче, почти ласково, — ты не обижай Степана. Любит он тебя. Что ж, если так, то подождем, когда приедет твоя мать. Ася Ивановна, пожалуй, согласится.

— Может, и нет, — потупилась Лена. Она хотела еще что-то сказать, но в каюту без стука ввалился хмурый боцман. На правой руке у него кровоточил палец.

— Что? — удивился капитан, рассердившись, что Колосов вошел к нему без стука.

— Волной сорвало шлюпку. Я вот крепил ее. Малость палец прищемило. Ты извини, капитан, дело у меня. Голиков-то совсем нет. Когда бросим якорь у острова Баклан, я с ребятами высажусь на часик. Там березняка — уйма. Нарежем — и на судно.

— Добро, — согласился капитан. — Возьмешь с собой и Лену, покажешь ей там пещеру.

— Чего там девушке делать? — сухо возразил боцман. — Да и некогда мне лазить по камням. Я — боцман, мое дело — порядок на судне. Экскурсии устраивать, капитан, не мое дело. Кольцов вокруг нее порхает, пусть он и сводит в пещеру… Ну, я пошел.

Петр Кузьмич взглянул на Лену.

— Ревнует, видать, тебя к Сережке?

— Что вы, Петр Кузьмич… — Лена наклонила голову, отвела глаза в сторону, но тут же вновь поглядела на капитана. — Вы бы знали, какой Колосов хозяйственный человек. Мамы нет, так он и дров мне наколет, и угля принесет, даже рыбы свежей наловит. У него свой катер. Мы ходили с ним на остров Баклан за грибами. Ох и птиц там много! А у вас есть свой катер?

Капитан сказал, что катера у него нет, да и зачем ему катер, когда прогуливаться ему не с кем. Правда, в прошлом году, когда сын приезжал к нему в гости, они рыбачили. Тогда выдался теплый летний день, ветра не было, над морем ярко светило солнце.

— Сынок мой даже искупался, — похвалился Петр Кузьмич. — Ягод мы там набрали, дома варенье сварили…

Наказав Лене держать связь с портом, Петр Кузьмич поднялся на ходовой мостик. Дождь угомонился, и сквозь тучи проклюнулось рыжее солнце. Море заголубело, заискрилось, и сразу на душе капитана потеплело. Он запросил, сколько на румбе. Рулевой ответил:

— Сто пять градусов.

— Так держать, Кольцов. Мы уже на подходе к острову.

Петр Кузьмич задумчиво глядел в сторону каменистой гряды. Слева гряда упиралась в остров Баклан, справа — в Северный. Между островами был узкий проход, которым не раз пользовались наши подводные лодки в годы Великой Отечественной войны. Они скрытно выходили к фарватеру и там уничтожали фашистские корабли и транспорты. Гитлеровцы выставили в узкости мины, и один наш корабль подорвался на них. Петр Кузьмич на всю жизнь запомнил это место. И сейчас он не пошел бы в этот район. Зачем ворошить память? Да окуня здесь много. Как не пойти? План-то выполнять надо!

В разгар обработки рыбы на палубе к капитану подошел Колосов и сбивчиво заговорил о том, что завтра у его сестры день рождения и он хотел бы послать ей поздравительную телеграмму.

— Вернемся в базу, и сбегаете на почту. Сейчас у нас одна забота — рыба.

Колосов, однако, не ушел. Подождав, когда капитан переговорит со штурманом, принялся вновь за свое, но уже с металлическим оттенком в голосе:

— Разрешите, капитан? Я очень люблю свою сестру. Мое молчание она рассудит по-своему. Ну, капитан?

Настойчивость боцмана задела Петра Кузьмича за живое. Он, не повышая голоса, отчеканил:

— Юрий Иванович, не зли меня. Разве не знаешь, что делать это в море не положено?

Боцман смягчился, на его лице появилась улыбка:

— Ты же добрый, капитан… — С минуту он еще постоял на палубе и молча шмыгнул на корму.

К вечеру все трюмы были забиты рыбой. Капитан судна по радио сообщил об этом в порт, умылся и немного прикорнул в каюте. Он не слышал, когда к нему зашла Лена. Ее мягкий голосок развеял дрему капитана.

— Получено разрешение возвращаться в порт, — сообщила радистка. — И вот еще…

Лена протянула листок капитану и попросила его прочесть, добавив, что это писал боцман. Петр Кузьмич с удивлением взглянул на радистку.

— Лирик! — усмехнулся капитан. — Я же ему отказал!

— Уважьте, Петр Кузьмич, — попросила Лена. — Сестра все же…

— Ладно, передай.

Лена улыбнулась капитану и закрыла за собой дверь.

«Кит» застопорил ход неподалеку от острова Баклан. Якорь звонко вывалился из клюза и бухнулся в воду, волоча за собой железную якорь-цепь. Глядя на ее гнутые звенья-кольца, Петр Кузьмич невольно подумал: «И моя жизнь состоит из таких вот колец. Если одно порвется, то судьба даст трещину». Он повернулся к боцману:

— Спускай шлюпку. Нарежьте березняка и — на судно. Времени у нас в обрез. Лену все же возьмите с собой Я ей обещал. Не заблудитесь…

— Места мне до боли знакомые, — задумчиво произнес Колосов. — Я же на Севере воевал…

— У острова Баклан? — спросил Петр Кузьмич.

— Да, — боцман пристально взглянул капитану в лицо. — А вы откуда знаете?

— А чего не знать-то? — Петр Кузьмич усмехнулся. — Я тоже тут воевал…

Капица мог бы рассказать о том, как высаживался с десантом морской пехоты в Лиинахамари в октябре 1944 года. Там его задело осколком, едва ноги не лишился. В ту ночь корабли взяли на борт шестьсот морских пехотинцев и вышли в море. Для маскировки перехода моторы работали на подводном газовыхлопе. Но фашисты засекли их, взяли в «клещи» лучами прожекторов. Грохот снарядов, свист пуль, осколков, стоны раненых… И все же корабли прорвались к берегу и высадили десант. Прорыв возглавлял катер Александра Осиповича Шабалина, ныне адмирала, дважды Героя Советского Союза. Шабалин прекрасно знал место высадки. Он бывал в Лиинахамари еще во время советско-финской войны и хорошо знал навигационную обстановку и пути подходов к причалам. Следом за ним пошли остальные катера. Петр Кузьмич находился тогда на ТКА-208. Обогнув мыс Девкин, катер ворвался в порт. Гитлеровцы били из пушек, минометов, пулеметов. Старший лейтенант Шаповалов не растерялся и повел катер к берегу. Когда застопорили ход, боцман выбросил трап. Десантники рванулись в бой. Неожиданно вражеский снаряд угодил в катер. Судно лишилось хода. Но тут двое моряков спустились в отсек мотористов и, теряя сознание от удушья, исправили повреждения, мотор загудел. Катер вырвался из плена огня… Довелось Петру Кузьмичу вдоволь хватить лиха.

— Война, она многих пометила, — вырвалось у капитана после долгой паузы.

— Факт, пометила, — согласился Колосов. — И мою судьбу она покорежила. А все же моя совесть чиста…

— Вы о чем? — насторожился Петр Кузьмич.

— Когда корабль тонул, объятый пламенем, я спас командира… Вытащил его на берег… Не растерялся… На раздумья времени не оставалось…

«А вот бахвалиться ветерану грешно», — чуть не вырвалось у капитана.

— Я слышал, что вам орден вручал в Москве Калинин? — вдруг спросил Колосов.

— Было такое…

— За что?

— Разумеется, не за красивые глаза… — Петр Кузьмич отвернулся, давая понять, что такой разговор ему не по душе. Однако Колосов неотрывно смотрел на него, ожидал, что еще скажет капитан. — Понимаешь, лодку фрицев мы потопили. Глубинными бомбами накрыли. Троих нас и наградили…

— Стало быть, и вы своей жизни на войне не жалели, хоть и одна она у нас, — хмыкнул Колосов. — От войны уже и следа не осталось, все заросло. А сердце щиплет, когда вспомнишь те горячие деньки. Отчего так?

— Может, на войне не всегда по совести воевал, потому и щиплет…

«Ишь, куда повернул! — возмутился в душе боцман. — Вроде упрек мне…»

Петр Кузьмич вглядывался в подернутое дымкой море. Он не заметил, когда к нему подошел Сергей Кольцов. Голос курсанта вырвал его из плена мыслей.

— Лене бы отдохнуть после ночной вахты, — участливо заговорил он. — Я вместо нее нарежу березняка.

— Суешь свой нос куда не следует, — чертыхнулся капитан. — Не тебе, Лене там побывать надо. Бери лоцию и читай, чтоб с закрытыми глазами знал опасные места в море. Для будущего штурмана дело сие первостепенной важности.

Боцман Колосов улыбнулся:

— Читай, Сережа, лоцию. Читай, витязь студеного моря!

С боцманом у Кольцова наладились хорошие отношения.

Прошлой ночью Сергей отстоял вахту и поспешил в кубрик отдыхать. У капитанской каюты мелькнула чья-то тень. Сергей увидел, как на бак прошмыгнул боцман. Он узнал его по скрипучим сапогам и зюйдвестке с оборванной ленточкой. Сергей, однако, остался стоять у трапа. Ночь была тихая, почти безветренная. В небе крупными бусинами висели звезды. Они горели ярко, словно их только-только зажгли. Но вот острый луч фонарика прорезал темноту, высветил лицо Сергея. К нему подошел боцман.

— Что, звезды на небе считаешь? — спросил он ехидным голосом.

— Дышу свежим воздухом. А вы почему не спите?

Боцман хмыкнул:

— Вот обходил судно. Ты небось озяб, да? У меня есть спирт. После вахты помогает. Я вот выпил малость, и вся остуда прошла.

Они спустились в каюту. Боцман достал из рундука бутылку, налил полстакана и протянул Сергею.

— Только капитану ни-ни!.. Я как-то опоздал на судно, так он чуть не списал на берег. А где я был? Ягоды на острове собирал. Морошку любишь? Вот вкуснятина!

— Возьмете меня на остров? — попросился Кольцов. — Чертовски хочется там побывать.

— Когда?

— Когда-нибудь.

Боцман пообещал взять Кольцова на остров в сентябре, когда ягода поспеет. А сейчас там делать нечего, разве что березняк для голиков резать. К этому времени из отпуска вернется Ася Ивановна, мать Лены. «А чего ей там делать?» — чуть не вырвалось у Кольцова, однако он смолчал, спросив лишь о том, где она. Колосов, как показалось Сергею, усмехнулся, зачем-то снял зюйдвестку, бросил ее на койку и, глядя на Кольцова хитроватыми глазами, сказал:

— Ася мне по душе. С ней и море не в тягость. Ты видел ее? Нет? Не скажу, что красивая, но щедрая на ласку. Заботливая… Когда я приехал сюда, так она помогла мне устроиться на судно, нашла мне квартиру. Словом, обогрела.

— Вы холостяк? — спросил Кольцов, хотя прекрасно знал, что у боцмана нет семьи.

— Бесхомутный, — хмыкнул Колосов и подмигнул Кольцову. — Есть тут у меня одна, Зося… Ну, чего не пьешь?

«Хитрюга!» — смекнул Сергей.

— Ты к нам надолго? — с напускным безразличием поинтересовался боцман.

— А что?

— По душе ты мне пришелся.

— Проболтаюсь все лето. — Сергей на секунду задумался. — Просьба у меня к вам…

— А ты скажи, не стесняйся.

— Одолжить деньжонок хочу. Мать приболела…

Боцман помолчал, размышляя о чем-то, затем переспросил:

— Значит, денег? Так. А почему ко мне обратился?

Сергей улыбнулся:

— Хотел занять у Лены, но у нее скоро свадьба. Жениха ее знаете?

— Степана?

Колосов знал Степана, даже беседовал с ним, когда тот приходил к отцу на судно, но сделал вид, что слышит это имя впервые. Ему страшно хотелось узнать, как на это будет реагировать рулевой.

— Лена — красавица. И он симпатичный… — Кольцов поглядел на боцмана и добавил: — Но мне такие девчата не по душе. Глазастые!..

— Глаза у нее бездонные, — подчеркнул боцман. — В таких зенках любой утонет.

— Степан на днях приезжает — значит, быть свадьбе. — Рулевой помолчал. — Мне бы рублей сорок…

Колосов открыл рундук.

— Бери. Когда отдашь?

— Получу и сразу рассчитаюсь. Только не говорите капитану.

— Почему? — боцман скосил на рулевого глаза.

— Да так… Боюсь, плохо подумает обо мне… А к вам с открытой душой.

Боцман поцокал языком, как скворец клювом, и протянул рулевому четыре десятки.

Сергей стоял у борта, наблюдая за катером. Погода была тихая, солнце клонилось к полудню, на небе косяками лебедей проплывали белые тучи. Море, казалось, отдыхало после ночного шторма.

«Хитер боцман, сделал вид, что не знает старшего сына капитана, — размышлял Кольцов. — Почему он так насторожился, когда я хотел пойти на остров? Видно, мне не доверяет…»

Катер уходил все дальше. К Сергею подошел капитан. Петр Кузьмич был задумчив и чем-то встревожен. Помолчав, он спросил рулевого:

— Кольцов, чего ты так рвался на остров? Небось ягод захотелось?

— Вы угадали.

— Я многое вижу, чего ты не замечаешь. — Петр Кузьмич ладонью огладил рыжие прокуренные усы. — Ты, Сергей, не торопись, все соизмеряй, а уж потом принимай решение. А то был тут у меня штурман Петр Рубцов. Ох и рисковый! Три года назад чуть «Кита» на банку не посадил. А потом он катер разбил. Четверо ребят погибли и с ними отец Лены. Она тебе нравится?

— Симпатичная…

— Степан любит ее. Ты уж, Сережа, глазки ей не строй.

— У меня есть своя девушка.

— Ну-ну… буркнул Петр Кузьмич. Где-то в этом районе затонул корабль, на котором плавал Колосов. В ушах капитана зазвучал голос боцмана: «Один я живой остался. Спасся чудом. Ухватился за бревно… Потом меня к острову прибило…»

— О чем задумались?

— Войну вспомнил, — тихо отозвался капитан. — Я ведь тоже, как и боцман, раненый бывал на Баклане. Пещера там одна есть. Она-то и спасла меня. А ты был на острове?

— Я боюсь пещер. В детстве упал в колодец, всю ночь там пробыл. С тех пор боюсь пещер. — Сергей киснул в сторону острова, к которому подходил катер. — Значит, с Колосовым у вас одна дорога?

— Может, и не одна, — хмуро отозвался Петр Кузьмич. — Ты, Сергей, еще зеленый, как речная куга. Нет, милок, не годишься ты в герои… Я когда лежал на берегу, то задыхался от слез. Не веришь, да? А ты поверь. В крови весь, рана болит так, что губы себе кусаешь. А кругом — ни души. Одно море… Лето стояло, теплынь, так я ягоды ел, чтобы не помереть. Кое-как к пещере добрался… До сих пор не пойму, как меня нашли катерники. Вот случай, да? Я уж не думал, что живой останусь. А вот остался. Судьба, да? Хрен ее знает, а только жизнь мне дарована судьбой, и я не имею права транжирить ее попусту. Тебе, Сережка, тоже пора про свою судьбу думать. Она, чародейка, может так закрутить… Что косишься?

— Размышляю, — отозвался Кольцов. — Вам-то что?.. Ваш Степан, слыхал я, инженер-конструктор…

— У меня и меньший толковый. Акустик. Им нет цены на морской границе.

— Да уж куда там… — засмеялся Кольцов.

Петр Кузьмич, задетый за живое, горячо стал уверять рулевого, что сыновьями доволен. Одна только беда — не женаты. А ему ох как хочется иметь внуков! «Эх, Сергей, — подумал капитан, — ты еще не понимаешь, что у старости есть одно утешение — внуки. Играя с ними, ты будто окунаешься в свое детство, а оно есть у каждого, свое детство, если даже и опалено войной, но есть…» Вспомнил Петр Кузьмич свое голодное и холодное детство, заветную мечту увидеть моря, океаны, плавать на кораблях. И вот его мечта стала явью. Это тоже счастье, а счастье у человека одно.

— А ты, Сережка, и вправду зеленый, — попрекнул рулевого Петр Кузьмич. — На остров тебе захотелось? В пещере захотелось побывать, да? Там кровью пахнет.

— Сам знаю, куда мне идти и что делать, — обидчиво отозвался рулевой.

Петр Кузьмич постоял в раздумье, его лицо закаменело. Кольцов, глядя на капитана, усмехнулся: «Да, я не воевал и не лежал на острове, истекая кровью. Но в пещере я побывал. Недавно я там гулял. Ночью, один. А ты, капитан, в это время крепко спал в каюте».

— Я свожу тебя в пещеру, — неожиданно предложил Петр Кузьмич. Он посмотрел на Сергея с лукавой улыбкой, посмотрел так, словно в чем-то его заподозрил.

Кольцов сухо, даже с обидой в голосе, ответил:

— Спасибо. Но мне там делать нечего.

— Гляди, — примирительно заметил капитан, — а то я могу. Правда, катера своего у меня нет, но мы попросим у боцмана. Ты подумай, парень. Там, в той пещере, еще дышит война. Я даже купался там как-то летом. Глубина большая. Нырнешь — и царство Нептуна как на ладони. Камни, песок и снова камни.

«Я тоже нырял там и не хуже вас знаю, где камни, а где песок. Еще неизвестно, кто из нас там больше пробыл под водой. Вода там зеленая, как глаза у змеи, и холодная. Сам я бы туда не полез, но так надо было…»

Петр Кузьмич, потупясь, заговорил о том, что его старший сын тоже бывал на острове, лазил в пещеру. Привез его капитан на остров и сказал: «Здесь твой отец истекал кровью. Видишь серый валун? Я тогда лежал рядом с ним. Видел голубое небо, звезды, видел, а шелохнуться уже не мог, потому что потерял много крови».

— Да, Кольцов, я тогда чуть не умер, — признался капитан. — Я не жалею, что свозил Степана на остров. Я как бы завещание ему оставил… Может, выразился красиво, но думал я тогда именно так. А когда на катере мы возвращались домой, Степан сказал, что тоже пойдет служить на флот. И он стал морским инженером.

— Не сразу, — серьезно заметил Кольцов. — Окончил кораблестроительный институт, поработал малость в конструкторском бюро, а уж потом… Что, разве не так?

Петр Кузьмич с удивлением посмотрел на рулевого. Откуда Сергей все знает? Неужели завидует? Смешно! У него своя дорога — учиться на штурмана, и только после окончания морского училища ему откроются океанские дали, а Степан уже повидал их…

— Степан не просто учился. Закончил институт с отличием, — с гордостью добавил Петр Кузьмич. — Он даже один корабль сконструировал… Гм… Гм…

Кольцов добродушно улыбнулся:

— Я об этом знаю.

— Кто тебе рассказал?

— Не помню, кажется, боцман.

— Болтун! — вырвалось у капитана. — Я ему так, по доброте душевной, а он раззвонил. Тебе-то зачем все это знать?

Кольцов сделал вид, что не услышал последних фраз капитана, поднес к глазам бинокль и, глядя куда-то на остров, сказал:

— Степана беречь надо…

Петр Кузьмич ответил на слова рулевого смехом. Попробуй убереги его, если он как тот рыбак. В прошлом году, говорил капитан, что-то случилось с корпусом подводной лодки, так Степан ходил на глубину в специальном скафандре. Не он сказал об этом отцу, Петр Кузьмич случайно узнал от одного моряка.

— И все же Степана поберечь надо, — повторил Кольцов.

Катер подошел к острову и ткнулся в песок. Боцман первым выпрыгнул на берег, Лена — следом. С глыбастых камней взлетели чайки и белогрудые мартыны.

— Житуха тут птицам! — воскликнул боцман и повернулся к гребцам: — Ребята, вы тут режьте березняк, а мы с Леной сходим в старую пещеру… Глядите в оба. Ясно?

Когда они подальше отошли от берега, боцман остановил Лену:

— Я не стал говорить ребятам, что мы идем в пещеру, а то еще следом попрутся. Пещера любит тишину…

— А вы, Юрий Иванович, шутник, — засмеялась Лена. — Даже меня не хотели брать с собой. Я Степану пожалуюсь…

— Поздно будет, голубушка! — сказал боцман шутливо.

— А вот и нет, — возразила Лена. Она нагнулась, сорвала веточку можжевельника и укусила ее. — У Петра Кузьмича день рождения. Он меня уже пригласил. И Степан приедет.

— А он что, еще в море?

— Где-то в океане плавает… — Лена замедлила шаг и остановилась. — Он временно плавает на атомной лодке. Испытывает там что-то. Вы же знаете, что он конструктор. Я чего боюсь, — продолжала Лена, — уедет в другой город и меня с собой заберет. А я тут родилась, отец плавал на «Ките». Нет, не так легко бросать родные места.

— Я тебя понимаю, Лена, — соглашался боцман. — Море — не женское дело. Женщина должна рожать детей… А кто Степан Капица? Конструктор! Он строит атомные подводные лодки. Пока молодой инженер. А там, глядишь, и опытным станет. Академик Курчатов тоже начинал с флота. В годы войны он вместе со своими коллегами, учеными из Ленинграда и флотскими минерами, разгадал устройство новых немецких мин, нашел способы их траления. Но это далось дорогой ценой. Люди жертвовали жизнью. У каждой мины было хитрое защитное устройство. Но Курчатов все разгадал. Талант. Так и твой Степан. Эх, и завидую я ему! — воскликнул Колосов. — Ходят на больших глубинах, ныряют под айсберги. А Северный полюс? Там ведь ледяное безмолвие!

Они все дальше уходили от берега. У крутой скалы, что высилась картузом над водой, свернули влево и направились в глубь острова. Боцман шагал торопливо, Лена едва поспевала за ним. Она впервые попала на этот остров, и ей все тут казалось интересным. Угрюмые скалы, заросшие мхом, камни-глыбы, карликовые березки, кусты густого колючего можжевельника. Тихо на острове, только чайки гомонили. Они облепили всю скалу. Издали казалось, что кто-то разбросал на камнях куски хлопка.

«Проворно шагает, камни обходит, как будто тут вырос», — подумала Лена, наблюдая за боцманом. Она то и дело спотыкалась, а ему хоть бы что. Ей хотелось передохнуть, но боцман спешил. Наконец у черного валуна он остановился.

— Вы здесь бывали? — спросила Лена.

— Приходилось бывать… — Боцман смахнул с лица пот. — В войну наш корабль затонул, все погибли, а я чудом остался жив. Даже и теперь не верится… Очнулся в воде и погреб к острову. Вышел на берег, отдышался. Потом стал собирать морошку и есть. Долго жил на острове. Да, тяжко мне тогда пришлось… Ты, наверное, устала?

— Далековато.

Боцман усмехнулся и нежно обнял Лену.

— Я маме пожалуюсь. Она задаст вам. Шутите со своей Зосей…

— Ладно, не сердись, а то не возьму с собой в пещеру, — пригрозил боцман.

— Тогда я пойду одна…

— Там страшно. Одну я тебя не пущу. — Боцман с трудом поднялся на огромный крутой валун, густо обросший мхом, потом подал ей руку. — Прыгай! Вот так, коза-дереза. А про Зосю ты не вздумай матери сказать, а то она ревнивая. Зося так, одна забава. Вот если бы твоя мама… Ах, да что там… Не везет мне в жизни, Лена. В молодости была у меня одна девушка, но, видно, не судьба…

— Изменила? Вы уже об этом рассказывали.

— Я в то время в море находился, она, значит, и выскочила за другого.

Помолчали и зашагали дальше.

— А Розалия? Сколько ей лет? — вдруг спросила Лена.

— Зачем тебе знать?

— Просто так.

— Ей сорок. Мне чуток больше.

Они прошли еще метров сто. Боцман вытер платком вспотевшее лицо и словно бы невзначай осведомился:

— Ты знала Петра Рубцова?

— Еще бы!.. — Лена побледнела. — Я его проклинала. И не раз. Ведь он убил моего отца.

— Разве он? — возразил Колосов. — Твой отец затонул вместе с катером.

— А кто разбил катер на камнях?

— Зря ты… Разве знал Петр, что катер наскочит на камни? Ночью дело было, темно, дождь…

Лена промолчала. В тот памятный день, уходя на судно, отец необычно ласково обнял ее и, теребя за косички, сказал: «Ты уже большая, красивая, а я так постарел! Вот и мать говорит, что я весь седой… — И, помолчав, добавил: — Ты не забывай меня, дочка. Море, оно порой ох как кусает! Насмерть кусает…»

— Он как чувствовал, что утонет, — всхлипнула Лена и, глядя на боцмана, выдохнула: — Не хочу я в пещеру…

— Почему?

— Устала я, и голова разболелась. Сами идите. Я тут вас подожду.

— Ну ладно, возвращайся на катер.

— А березняк?

— Скажи ребятам, пусть побольше нарежут. Я берегом вернусь. Ракушек насобираю. Твоя мама просила.

Лена не знала, сколько прошло времени, когда появился боцман. Он шел напрямик, от черной скалы, шел низко наклонив голову, и Лене показалось, что он плачет. Она даже пошла ему навстречу. Однако на лице боцмана не слезы — улыбка до ушей.

— Ох и размялся я! — похвалился он. — Правда, я задержался, но ты не сердись, ладно?

Лена тоже улыбнулась, скользнула взглядом по фигуре боцмана и увидела, что брюки у него мокрые, видно, выжимал их, потому что складки еще не разгладились. Боцман, заметив ее недоуменный взгляд, торопливо пояснил:

— Ракушки доставал из воды. Вроде не глубоко шагнул — по пояс.

Катер вернулся на судно. Над морем сгущались сумерки, иссиня-голубое небо посерело, горизонт постепенно набухал чернотой. Колосов поднялся на верхнюю палубу, где у трапа его ожидал капитан, отдышался и только тогда сказал, что теперь есть чем мести палубу. А вот Лене он так и не показал пещеру, сама она не захотела туда идти, очень устала. Но не беда, когда приедет Степан, то на своем катере он отвезет их на остров. На рассвете выйдут из бухты, а к обеду вернутся.

— На рассвете опасно, — заметил Петр Кузьмич. — С вами может случиться то, что приключилось со штурманом Петром Рубцовым. Лихость стоила жизни не только моему штурману…

— На Севере я как дома, — усмехнулся боцман. — И туманы предрассветные мне не страшны. Ну, ладно, капитан, я чертовски устал. Пойду отдыхать.

Петр Кузьмич поискал глазами Лену. На палубе ее не было. Видно, озябла и поспешила в радиорубку. У своей каюты Петр Кузьмич остановился, пальцами провел по лбу. Невольно подумал: «На остров боцман шел грустным, а вернулся веселым. Отчего бы? М-да, странный какой-то он…»