След торпеды

6

Колосов вошел в свою каюту и сразу же почувствовал облегчение, будто тяжкий груз свалился с его плеч. Как удачно все обернулось! Может, это и есть судьба? Ему даже не верилось, что на острове он все сделал безупречно; не пришлось дрожать от страха, убегать, прятаться… А Лена, эта красивая дура, так и не догадалась, что он делал в пещере. Ясное дело, она влюблена в Степана, и теперь ей даже серое от шторма море кажется бирюзовым. «А свадьбу я тебе, пташка, устрою, — позлорадствовал он. — Ты еще не знаешь, как у меня это здорово получается. Розалия, моя сестра, знает, а ты не ведаешь. Когда змея жалит свою жертву, не важно, какие у нее зубы. Она жалит смертельно. А я, пташка, не змея, хотя ты — моя жертва. Что, разве я не прав? Я очень просил тебя, Леночка, уговорить маму, чтобы она нашла в своем сердце уголок и для меня. Но твоя милая мама показала мне на дверь. Что ж, благодарствую. Теперь-то я знаю, что мне делать. И жених твой будет под моим каблуком. Перехвачу его морским узлом… А узлы я умею вязать, да такие, что развязать их можно только с помощью ножа… И никто тебе не поможет, Леночка, даже этот рулевой Кольцов. Я-то вижу, как он глазки на тебя пялит, да что толку? Кольцов у меня на крючке, что прикажу, то и сделает. Правда, робкий малый, но скоро я обучу его…»

Мысли боцмана перескочили на Розалию: как она восприняла его радиограмму? Все ли поняла? Передала ли содержание текста тем, кому положено? Розалия… Колосов будто наяву увидел ее морщинистое, как у старухи, лицо, серые, с легким прищуром глаза. «Эта зубастая баба по сравнению с Асей крокодил, — усмехнулся Колосов. — Да, крокодил!.. Мать Лены душевная, не болтлива, мне она пара, да что-то не приглянулся я ей. А может, она что-нибудь пронюхала? Вернется — надо поговорить с ней откровенно».

Колосов посидел-посидел, размышляя, а потом взял полотенце. И тут к нему зашел рулевой Кольцов.

— По делу я, Юрий Иванович, — тихо сказал он и, выглянув из каюты, нет ли кого рядом, прикрыл за собой дверь.

— Заходи, Сережка, будь как дома, — озорно подмигнул боцман. Он поглядел на себя в зеркало, потрогал отросшую бородку. — Идет мне, а?

Вместо ответа Сергей протянул ему маленькую батарейку:

— Нашел на катере под лозняком.

Глаза у боцмана сверкнули, но тут же огонек в них угас, на лице появилась наигранная улыбка.

— Гляди-ка, а я думал, что потерял ее где-то на острове. Ну, спасибо, Сергей, спасибо. Небось носил капитану?

— Зачем? — Сергей пожал плечами. — У него, кажется, другой радиоприемник, а у вас «Селга».

— Да, да «Селга»… — Глаза у боцмана сузились, он похлопал Кольцова по плечу. — А ты чего такой угрюмый?

Кольцов стал жаловаться на капитана. Ему хотелось побыть на практике до сентября, пока начнутся в мореходке занятия, чтобы денег побольше заработать, а тот стал сыпать упреки: «Когда ты, Кольцов, на руле, то у меня душа болит».

— Не доверяет мне, — обиделся рулевой.

Боцман сказал, что три года тому назад у Капицы на судне ЧП случилось: по вине штурмана катер наскочил на скалу и разбился. Пятеро рыбаков утонули. Петра Кузьмича тогда чуть с капитанов не сняли.

— А ты, видно, ему того штурмана напоминаешь…

«Врешь, Юрий Иванович, ты в это и сам не веришь», — подумал Кольцов, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Вот окончу мореходку и попрошусь на другое судно, — грустно сказал он. — Не по душе мне Петр Кузьмич, ходит чуть ли не по пятам. А я такое не терплю…

Боцман умылся, вытер мягким полотенцем лицо.

— Не горюй, Серега, со мной ты не пропадешь! Да, а Лена пригласила меня на свадьбу, — неожиданно сообщил Колосов. — Приедет Степан, и я прокачу молодоженов на своем катере. Поедем за ягодами на остров Баклан. Там этих ягод уйма!

— А меня возьмете? — спросил рулевой.

Боцман качнулся слегка.

— А что тебе делать-то на острове? — неожиданно спросил он.

— Как чего? — удивленно развел Кольцов руками, делая вид, что вопрос боцмана поставил его в неловкое положение. Заметно волнуясь, он добавил: — Ягоды собирать… Ну, воздухом свежим подышать. Словом, отдохнуть.

— Ягод я тебе на судно притащу, — холодно отозвался боцман.

У Кольцова на душе заныло, и он прямо, без всяких намеков заявил:

— Стало быть, не доверяете?

Боцман молча подошел к двери, открыл ее, выглянул и, убедившись, что никого нет, тихо сказал:

— Я с тобой без опаски. И зла не желаю. Да ты садись, молодняк! Дело одно хочу тебе поручить. Обмозгуешь — считай, денег мне не должон.

— Сделаю все как надо, — заверил рулевой. — Вот только я, как бросим якорь, схожу на почту, отправлю матери перевод, а уж тогда в вашем распоряжении.

— Добро! — боцман потер руки. — Буду ждать тебя на судне. Только Лене ни слова, а то девка еще проболтается — и капитан даст мне по зубам.

На палубе, где рыбаки чинили трал, Сергей увидел Лену. Она о чем-то оживленно беседовала со штурманом. Тот, лихо сдвинув фуражку набекрень, умиленно слушал ее, изредка восклицая: «Ах, Леночка, ради вас я даже на клотик полезу!» О чем они там говорят? И почему Лена косит глаза в его сторону? Постояв с минуту на палубе, Сергей направился к камбузу, где кок чистил картошку.

Кольцов задержался у камбуза, так, для отвода глаз, спросил, будет ли на ужин жареная картошка, а сам взглянул в сторону бака. Лена что-то сказала штурману, помахала ему ручкой и побежала к радиорубке. Когда она поравнялась с Кольцовым у камбуза, Сергей с улыбкой бросил:

— Чао!..

Лена остановилась:

— Зайди ко мне в радиорубку.

— Мне ходить туда запрещено.

— И все же зайди… Так надо… Ну, чего пялишь глаза? Я жду.

Не успела Лена принять прогноз погоды на следующие сутки, к ней пришел Кольцов.

— Ну, чего тебе? — спросил он, садясь на стул-вертушку.

Она сняла с головы наушники, выключила радиоприемник и только тогда посмотрела на него, мягко улыбнулась. Кольцову так и хотелось сказать ей: «Ты, пожалуйста, мне не улыбайся, тебя любит Степан, и ты его любишь. Но чует мое сердце, что твоей свадьбе не бывать. Нет, она, возможно, и будет, но только не в эти дни. Я не могу тебе сказать, когда именно, но только не в эти дни».

— Я к твоим услугам, Лена, — вновь повторил Кольцов, не догадываясь, зачем она позвала его, да еще рискует получить от капитана взыскание.

— Я хочу твоего совета, Сережа, — мягким голосом сказала Лена, отбрасывая со лба метелки темно-каштановых волос.

— Интересно, — улыбнулся Кольцов. — То жаловалась капитану, что я чуть ли не нахально лезу в радиорубку, а тут сама пригласила. А может быть, передашь радиограмму моей невесте в Ригу?

В глазах Лены вспыхнули злые искорки, и она сдержанно заговорила:

— Ну а еще что? Это намек на боцмана? Да, я передала его радиограмму сестре. Ну и что?

Стараясь не обидеть Лену, Кольцов сказал, что она допустила грубое нарушение.

— Кто тебе сказал?

— В училище нам объясняли. Ну, ладно, что у тебя, говори?

Она долго молчала, наконец сказала, глядя не на него, а куда-то в сторону иллюминатора:

— У боцмана почему-то два радиоприемника «Селга».

Кольцов от неожиданности затаил дыхание. Лена по-прежнему глядела куда-то в иллюминатор.

— Это все? — спросил Сергей.

— Да.

— Ну и что же, если два радиоприемника? У меня, например, два магнитофона…

— У меня тоже два магнитофона, но разные. У тебя, надеюсь, тоже разные?

— Да… То есть… — Кольцов сделал паузу. — Ну а почему ты сказала мне, а не капитану?

— Так, значит, надо…

Потом Лена вдруг спросила:

— Скажи, а зачем ты брал «Селгу» боцмана, когда тот стоял на вахте?

Кольцов покраснел:

— Ты что?

— Эх ты, трусишка! Ладно, я боцману не скажу. Но чужих вещей ты не бери. Я ведь знаю, зачем ты брал «Селгу». Сказать?

— Ну?

— Поменял батарейки.

Кольцов готов был расцеловать ее за то, что подала ему прекрасную мысль. Однако он сдержался и, сделав виноватое лицо, слукавил:

— Ты угадала. Моя «Селга» еле пищит. Разрядились батарейки. Вот я и поменял у боцмана. Ты не говори ему, ладно? А то заругается.

Он смотрел на нее с такой надеждой, что Лена даже смутилась.

— Я умею хранить тайну, — сказала она и тут же добавила: — Скоро я выхожу замуж. Будешь на моей свадьбе?

— Если пригласишь, — Кольцов шутливо тронул ее за нос. — А ты чего это свои сердечные дела мне открываешь?

— У меня нет от тебя утаек.

— Да? — тихо произнес он. — Ну добро…

Кольцов ушел, а Лена осталась в радиорубке. Она достала из стола фотокарточку Степана и, глядя на нее, мысленно заговорила с ним: «Ну как, любишь? Эх, Степушка, извелась я по тебе, скорее бы с моря вернулся».

Месяц тому назад, когда судно стояло в бухте, Степан приезжал к ней. Вечер провели вместе. Она рассказала ему, как они рыбачили у Алеутских островов, как однажды ночью в шторм ей пришлось связываться по радио с берегом: на судне заболел механик и его надо было срочно оперировать. Он слушал ее не перебивая, слушал и глядел на ее раскрасневшееся лицо, томные глаза — и грусть была в них, и печаль, и невысказанная тревога. А когда уже прощались, он взял ее за руку и, глядя ей в лицо, сказал:

— Я люблю тебя, Лена…

— Да? — она лукаво повела бровью. — Но почему… почему меня? Это же чистая случайность, что ты увидел меня на судне, когда пришел к отцу. Не так ли?

Степан вздохнул.

— Не озлишься, если я скажу правду?

Она тоже вздохнула, подражая ему.

— Нет.

— Отец давно хотел, чтобы я с тобой познакомился. И весьма жалею, что раньше тебя не увидел.

— И что тогда?

— У нас уже были бы дети…

Она всплеснула руками:

— Дети? Ох и горяч ты, Степа. Чудной. Может, дите? А то «дети». А вот я возьму и брошу тебя… — В глазах девушки метнулись огоньки.

— Ты не шути, Лена. У меня это серьезно.

Лена прижалась к нему и поцеловала.

— Милый.

Степан, собираясь уходить, сказал:

— У меня есть для тебя новость…

— Какая? — она затаилась, глядя на него из-под черных бровей.

— Я ухожу с лодки.

— Куда?

— Мне предложили новую должность в конструкторском бюро. Я согласился. Поедешь со мной?

— А мама? Я не оставлю ее тут одну.

— Получим квартиру, и пусть едет к нам жить.

— А ее ты спросил?

— Нет.

— То-то, Степушка. — Лена помолчала. — Я слишком долго ждала этой минуты, боюсь даже заплакать от счастья. А ты?

В ответ он поцеловал ее.

Они условились, что через три дня, в субботу, когда вернется Степан, о женитьбе сказать отцу. Степан строго-настрого предупредил, чтобы Лена до его приезда не говорила об этом с Петром Кузьмичом.

— Пусть это будет нашим сюрпризом…

— Я согласна, Степа…

В субботу Степан не приехал. Прибыл лишь в конце месяца, поздно вечером, когда «Кит» уходил на промысел. Он был возбужден, куда-то торопился и все умолял Лену вместе пойти к Петру Кузьмичу и объявить о женитьбе.

— Ты меня обманул, — рассердилась Лена. — Где ты был? Я ведь ждала тебя…

Степан пытался убедить ее, что был занят по службе; сначала говорил, что лодка находилась в море, потом заявил, что всю неделю работал на берегу.

— Ты запутался, Степа, — упрекнула Лена. — Не то, милый, говоришь. Придумай что-нибудь повесомее.

Степан побагровел:

— Я не лгун! Но есть вещи, которые сказать тебе не могу… Я человек военный! Ты поняла?

— Ах, так! — вспыхнула Лена. — Тогда мне не о чем с тобой говорить.

Потом она видела, как на палубе, у сходни, Степан простился с отцом и сошел на берег.

Лена долго сидела в радиорубке, пока не вызвал ее капитан. Петр Кузьмич сразу заметил, что она не в духе. Но спросил о другом:

— Прогноз погоды есть?

— Есть, — не глядя на капитана, ответила она. — Шторм до семи баллов, ветер порывистый, восемь баллов, у острова Медвежий выпал снег…

Петр Кузьмич слушал ее молча, насупив брови. Когда она умолкла, спросил:

— А в душе шторм сколько баллов? У Степана, видно, пять баллов. А у тебя небось все девять?

Лена вскинула голову, дерзко глянула на Петра Кузьмича:

— У вас все?

— Пожалуй… — Он встал, открыл иллюминатор. — Я не знаю, что у вас случилось, но сын такой мрачный, расстроенный. Крепко ты, видно, обидела его.

Она тихо спросила:

— А меня вам не жаль? Я же без отца… — И Лена тихо заплакала.

Петр Кузьмич растерянно заходил по каюте, не зная, как утешить девушку. От ее слез у него заходило сердце, и он почувствовал такую к ней нежность, что хотел тут же обнять ее и расцеловать. В своей жизни он повидал немало того, от чего люди порой седеют: и кровь людскую видел, и смерть боевых товарищей, гибель подводной лодки… В такие минуты Петр Кузьмич задыхался от волнения, слова вымолвить не мог.

Он долго сидел неподвижно, ощущая свою причастность ко всему тому, что произошло. Петр Кузьмич и сам бы не мог объяснить, отчего вдруг он, человек не из робкого десятка, отдавший морю лучшие свои годы, становился вдруг беспомощным. Когда была жива его жена, она говорила: «У тебя, Петрусь, сердце опутано нервами, тебе никак нельзя волноваться». Петр Кузьмич, однако, этого не разделял, он говорил ей, что морем просоленный да стылыми ветрами битый, ему и сам черт не страшен. А как увидит у женщины слезы — слабеет душой.

— Лена, ну перестань, слышь? — попросил он тихо. — Степан в океане плавал, потому и не мог прийти. Глупо это — плакать. Тебя я в обиду не дам… — Он помолчал. — Федя, твой отец, моим другом был… Так неужто я, старый морской волк, дам тебя в обиду?.. А на Степана ты не злись, горячий он, как кипяток, а душа у него мягкая. Ну, улыбнись. — Петр Кузьмич заглянул ей в глаза.

Лена рукой коснулась его плеча:

— Спасибо, Петр Кузьмич. Я вам верю. Спасибо.

В море на десятые сутки рейса Лена получила от Степана письмо (на траулеры почту доставили вертолетом). Петр Кузьмич в это время стоял на ходовом мостике и видел, как принимавший с вертолета груз помполит подозвал к себе Ковшову и вручил ей письмо. Она мягко улыбнулась, что-то сказала и тут же убежала в радиорубку. У Петра Кузьмича заныло сердце: ему захотелось узнать, кто же написал ей: может, мать или кто другой? Однако спрашивать Лену не стал: если что важное, она сама ему скажет. Пока капитан, стоя на мостике, размышлял, Лена повертела голубой конверт с пометкой «АВИА» и осторожно надорвала его. Письмо было краткое:

Лене тут же захотелось сказать о письме Петру Кузьмичу, но зашла к нему только после ужина. Он сидел в каюте за столом и что-то писал. Наверное, письмо, потому что рядом лежал конверт.

— Можно?

— Заходи, Лена.

— Степан в море. Кланяется вам… Письмо я от него получила.

— Рад, что ты повеселела, — улыбнулся Петр Кузьмич. — А я вот решил черкнуть пару строк своему боевому товарищу. В Москве живет. Приглашает на дачу. Куда мне ехать в такую даль? Хочу поблагодарить за внимание да кое-что написать… Где там Кольцов? Позови его ко мне.

Лена сказала, что полчаса назад видела его на мостике. Он на вахте.

— Жаль, а то бы я всыпал ему, — погрозился капитан и, глядя на Лену, добавил: — Молодой, да хитрющий. Ночью вместо боцмана у трала работал. Ну, куда это годится? Ладно подменить человека, если есть такая надобность, а то ведь боцман храпел в своей каюте.

— Не может быть, — усомнилась Лена. — Я сама видела, как Колосов заваливал трал после ужина.

— А вскоре его подменил рулевой, — Петр Кузьмич чертыхнулся. — И зачем мне дали этого практиканта! Скажи, Лена, ты ничего за ним не замечала?

Лена задумалась. Но тут же вспомнила, что дня три тому назад она постучала в каюту боцмана, хотела сообщить ему о том, что к ночи ожидается усиление ветра, но ей открыл Кольцов. Увидев ее, он растерялся, а на вопрос, где Колосов, лишь пожал плечами. Лена догадалась, что рулевой что-то искал. Она извинилась за беспокойство и ушла. Вскоре Кольцов нашел ее на баке и, смущенно потирая ладонью лицо, сказал:

— Книгу я у боцмана забыл. Свою книгу…

— А мне, думаешь, надо знать, что ты там ищешь? Я бы в чужую каюту не зашла.

Об этом эпизоде Лена и рассказала капитану.

— Ишь какой шустрый! — усмехнулся Петр Кузьмич.

Рулевой не заставил себя долго ждать. Вошел он в каюту капитана робко да так и застыл, словно провинился в чем-то. В карих, чуть раскосых глазах хитринка, не поймешь, то ли он смеется, то ли такая у него привычка.

— Вызывали?

— Садись, Кольцов, как прошла вахта?

— Спасибо, хорошо…

— Так-так… А чего это ты, мил человек, за боцмана у трала возился? Он попросил тебя или как?

— Захворал Колосов, — серьезно сказал рулевой. — Потому, значит, я и выручил его. Правда, вам не доложил, но, извините, я думал, что это сделает боцман. — Помолчав немного, Кольцов добавил: — Я многим обязан боцману, сами понимаете, это надо ценить. Он со мной возится как с ребенком. Короче, учит морскому делу.

— М-да, — неопределенно молвил капитан, и в его слегка охрипшем голосе Сергей уловил раздражение. — А книгу он тебе отдал?

— Какую? — растерянно заморгал ресницами Кольцов.

— Ту, что искал в его каюте, — отрубил капитан и, не дождавшись ответа, строго заявил: — Чтоб ты по чужим каютам больше не ходил. Ясно?

— Не ясно, капитан, — сердито отозвался рулевой. — Боцман мне это разрешил.

— А я не разрешаю! — повысил голос Петр Кузьмич. — На траулере я хозяин и прошу мои распоряжения выполнять.

— Понял вас… — выдохнул Кольцов, а сам подумал: «Лена нашептала ему… А я ведь не книгу искал… Эх, узнай об этом боцман, мне несдобровать».

Капитан вновь заговорил, и, как показалось Сергею, теперь уже дружелюбно, без злости:

— Да, рулевой должен учиться морскому делу, овладевать навыками. Однако судовые законы для всех обязательны и никому не дано право нарушать их…

— Даже радистке… — поддел капитана Кольцов.

— Вы что имеете в виду?

— Радиограмму на имя Розалии.

— Это я разрешил и прошу замечаний мне не делать, — сурово и холодно произнес капитан. — Возможно, я и не дал бы добро, но уж очень боцман просил. Впрочем, кажется, вы правы. Зря я разрешил. Могу от руководства и выговор схлопотать.

«Уж я-то постараюсь, чтобы за это дело вас почистили наждаком!» — мысленно пообещал Сергей капитану. С трудом подавив желание возразить Петру Кузьмичу, Кольцов извиняющимся тоном заверил капитана, что его замечания учтет, извлечет из всего этого суровый урок.

— Разрешите идти?

— Чего торопишься? — одернул его капитан. — Ты, Сергей, вот что… На той неделе у моего Степана да Лены будет свадьба. Приходи, ладно? Я и Лена тебя приглашаем. Хоть и ершистый ты, но я к тебе зла не питаю. И Лена тоже…

После ухода Кольцова из каюты в стоявшем на столе динамике послышался тревожный голос старшего помощника:

— Капитан, я вижу перископ подводной лодки. Она пересекает нам курс…

— Что?! — вырвалось у Петра Кузьмича. Он схватил стеганку, шапку и плечом толкнул дверь. Ветер ударил ему в лицо. Накрапывал дождь. Капица быстро поднялся на мостик.

— Ах, как жаль, капитан, что вы не увидели перископ! — затужил старпом. — Я держал судно носом на волну, вот как сейчас. Метрах в ста от «Кита» я увидел маленький бурун. Перископ! Да, Петр Кузьмич, настоящий перископ подводной лодки. Она шла малым ходом, но почему-то не всплывала. Я приказал включить прожектор. Перископ тут же исчез. Странно все это. Помните, весной мы увидели перископ? Тогда подводная лодка всплыла, матросы даже махали нам пилотками. А эта вела себя настороженно. Может, чужая?

Петр Кузьмич сказал, что на флоте проходят учения и, должно быть, лодка выполняет какое-то задание.

— И все же она могла всплыть, — молвил в раздумье старпом.

— Почему?

— Как почему? — вмешался в разговор рулевой Кольцов, пряча под фуражку рыжий чуб. — Она должна всплыть, чтобы командир лодки поздоровался с нашим старпомом.

Капитан засмеялся.

— Вы, Сергей, лучше смотрите за курсом, а то в этих местах дно скалистое, как бы не напороться, — спокойно заметил старпом. — Шутки оставим до берега.

Капитан, казалось, его не слушал. Он стоял у левого крыла мостика и глядел в темноту, где на фоне посветлевшего горизонта чернел мыс Зеленый. Мыс угрюмо возвышался над черной, как смола, водой. Отвесные скалы в предрассветной мгле выглядели могучими великанами. У этих скал пограничный корабль «Рубин» на пятый день войны уничтожил фашистскую подводную лодку.

— Капитан, вы, наверное, опять вспомнили войну? — спросил Кольцов. Он не раз замечал: когда судно проходило этот район, капитан выходил на крыло мостика и в бинокль разглядывал угрюмый остров. — Бросьте волноваться, капитан. Подумаешь, перископ! Показался, ну и шут с ним.

— А если это чужая лодка? — насупил брови Петр Кузьмич. — Если эта субмарина что-то вынюхивает в наших водах? Молчишь, парень? То-то… — Капица закурил. — До войны я служил на пограничном корабле «Рубин», и мы несли боевой дозор вот в этих местах. А как началась война, то все пограничные корабли, в том числе и наш, были переданы в боевой состав Северного флота. На другой день «Рубин» покинул базу Кувшинская Салма и взял курс в Иоканку. Нам поставили задачу охранять вход в горло Белого моря от кораблей и подводных лодок противника. Прибыли мы на место вовремя. А вскоре командир получил сообщение по радио о том, что в районе острова Светлый замечена чужая подводная лодка. К острову — полным ходом. Мы атаковали субмарину глубинными бомбами. На воде появились масляные пятна, пробка… Вот так, Сергей. Потому и памятен мне этот остров. А еще я потерял тут своего друга Федю. Он был минером. Корабль спас, а сам погиб… Я вот летом ездил в отпуск и заезжал к его матери. Старенькая она уже. Усадила меня под вишней и говорит: «Федя еще сажал, когда маленьким был. Ягоды у этой вишни красные-красные, будто Федина кровь в них…» Вот оно что, Сергей… — Капитан вошел в рубку штурмана, позвал старпома: — Ну-ка, Василий Ильич, покажите, где был замечен перископ?

Старпом взял карандаш и поставил на карте крестик.

«Так это же неподалеку от фарватера, где ходят наши лодки!» — чуть не вырвалось у Петра Кузьмича. Годы жизни научили его многому. Одно правило для себя он усвоил крепко: на море гляди в оба. И все же он высказал сомнение: может, то был не перископ, а сидела на воде чайка, а когда включили прожектор, она вспорхнула?

— Я не слепой, — с обидой в голосе возразил старпом. — К тому же не один я видел перископ, вот и боцман подтвердит.

Капитан взглянул на Колосова:

— Лодка?

Боцман как-то неуклюже переступил с ноги на ногу.

— Это я, значит, видел? — с ухмылкой спросил он. — Нет уж, товарищ старший помощник, галлюцинацией не страдаю. Чайку видел, как она от света луча испуганно вспорхнула и улетела в темноту. А перископ не видел. А какой он, перископ?..

Слушая разговор капитана с боцманом, Кольцов угрюмо глядел на черное взлохмаченное море. Судно рыскало, подскакивало на волнах, как на ухабах, но Сергей крепко держал руль. Когда боцман умолк, он, сделав серьезное лицо, сказал, что старпому просто померещилось. Никакого перископа не было.

Боцман в душе поблагодарил Кольцова за поддержку, однако вслух высказал такую мысль: старпом излишне напрягает зрение, вот ему и почудился перископ подводной лодки.

— Вот-вот, — поддакнул Петр Кузьмич, — так и есть — чайка. А вы тут раздули из мухи слона. Кто станет рисковать в этих местах, где грунт скалистый, подводные камни да рифы? Не думаю, что командиру лодки надоело жить, будь он нашим или чужим. Не думаю, Василий Ильич. Мура, а не перископ. Вам и вправду померещилось.

— Возможно, — угрюмо отозвался старпом.

Траулер легко ошвартовался у причала, хотя ветер нагонял гривастые волны. Над бухтой опустилась ночь. Темная и беззвездная. То там, то здесь холодно мерцали огоньки сейнеров. Петр Кузьмич побывал у дежурного по порту, отчитался за рейс и лишь тогда засобирался на берег. Он неотступно размышлял о том, приедет ли в субботу Степан. А может, он уже дома? Петр Кузьмич вышел на палубу. У трапа кто-то курил, похоже боцман. Капитан подозвал его к себе, строго предупредил:

— Вам быть на судне, пока я не приду.

— Ясно! — по-военному откозырял боцман и тут же спросил, когда капитан вернется. Ах, завтра утром! Что ж, боцман домой не торопится, там его никто не ждет. Разве что к Лене забежать да окно застеклить. Это можно сделать и завтра.

— Глядите тут в оба! — предупредил капитан. — Да, а где рулевой Кольцов? На берегу? А кто ему разрешил? Вы, да? Ах, деньги матери пошел отправить. Ну-ну… — Капица подал боцману руку: — До завтра!

Петр Кузьмич торопливо зашагал вдоль берега, у штабелей из бревен он свернул налево и поднялся на сопку. Глядя ему вслед, боцман думал: «Эх, и не везет тебе, капитан! Ох, как не везет! Ты еще ничего не знаешь, но скоро, уже скоро узнаешь, как я тебя люблю. Просто жить без тебя не могу. И все же в очередной рейс я с тобой не пойду. Нет, капитан, не пойду. Но я тебе благодарен, что приютил меня на траулере…»

Чьи-то шаги раздались за спиной. Колосов обернулся. Это была Лена. Она тоже сходила на берег.

— Может, и меня с собой возьмешь? — спросил лукаво боцман.

— Потом, когда мама приедет…

…Кольцов вернулся на судно поздно вечером. Боцман встретил его сердито.

— Мне тут за тебя капитан чуть не всыпал. Говорит, курсанта на берег не пускать, пусть изучает штурманское дело. Но я за тебя заступился, — пожаловался он и завел Кольцова к себе в каюту. — Ты знаешь, беда у меня, Сережка. Такая беда, что стыдно признаться. Понимаешь, вчера на острове я резал березняк с Леной и потерял паспорт. Видно, платок вытаскивал и потерял. Вот думаю: когда лучше сходить туда? Катер у меня свой…

— Сейчас на острове темно. Лучше идти на рассвете.

— Верно! — обрадовался боцман. — Надо мне вернуться к завтраку, пока капитан на берегу. Только прошу тебя, Сергей, ему ни слова. Уберешь тут палубу, воду с берега подключишь. Добро?

Кольцов долго молчал, о чем-то размышляя, и наконец согласился:

— Давайте на рассвете… Завтра у меня свидание с девушкой. Пригласила на день рождения, а в моем кармане — шестнадцать баллов.

Боцман полез в карман.

— Тридцатка, хватит?

Сергей торопливо взял деньги.

— Спасибо. Вы… вы как родной отец…

— Не люблю сладких слов. Не люблю… — Колосов говорил с курсантом и глядел в иллюминатор, в сторону острова. Он уже видел себя там, входящим в пещеру.