След торпеды

ПРОЛОГ

Всю ночь капитан 1-го ранга Егоров не сомкнул глаз. Состояние настороженности и тревоги не покинуло его и утром, когда он собрался домой. Он тяжко поднялся из-за стола, надел фуражку и хотел было выйти, но тут зазвонил телефон ВЧ. Егоров снял трубку и сразу узнал голос Громова, командира бригады сторожевых кораблей.

— Ах, снова появились «рыбаки»! — воскликнул Егоров. — Так, так, продолжайте… Да, да, я вас понял… И что же сделал Марков? Отпустил «рыбаков»?.. Ну что ж, вам там виднее. Что еще? — Егоров старался говорить спокойно, Громов слышал его плохо, и поэтому приходилось кричать. — Нет, на связь с Ермаковым прошу не выходить. Пока не выходить… Что, что? Я же просил вас, Феликс Васильевич, не тревожить капитана судна Капицу. Поняли, да? Добро. Как быть с начальником погранотряда Радченко? Держите с ним связь. Он в курсе дела. Нет, нет, я буду в кабинете…

Егоров положил трубку телефона на аппарат, вызвал дежурного:

— Ко мне никого не впускать. Я буду очень занят. Через час пусть зайдет майор Игнатов. Ясно?

Дежурный прикрыл дверь. Капитан 1-го ранга снял фуражку и, достав из сейфа папку с донесениями, уселся за стол.

Капитан 1-го ранга отложил донесения в сторону, задумался. События произошли в один день — 5 августа. Не велась ли эта радиопередача для подводной лодки, если учесть, что в это время лодка шла под перископом и, естественно, могла выбросить приемопередающую антенну? Егоров вдруг ясно понял, что между подводной лодкой и загадочной радиопередачей была связь. Да, непременно была, ибо лодка ушла на глубину лишь тогда, когда на траулере включили прожектор. Передача длилась девять секунд. За это время вполне можно успеть сообщить важные сведения. Егоров мучительно размышлял. Он пытался уяснить, почему лодка оказалась у острова Баклан. Если она дожидалась сеанса связи, то могла бы так близко к острову не подходить. Что же вынудило ее там оказаться да еще всплыть под перископ? Невольно на память Егорову пришли слова начальника пограничного отряда полковника Радченко, докладывавшего о том, что в скалистой пещере, примыкавшей к морю, обнаружены следы человека. Судя по всему, тот человек или был одет во что-то тяжелое, или нес на себе какую-то ношу. Следы остались глубокие. Они обрывались у воды. «Есть предположение, что человек выходил из воды и в воду ушел», — докладывал Радченко. А не могла ли субмарина высадить людей в специальном снаряжении?

Думай, Егоров, анализируй, соображай.

Он перевернул следующий листок. Ермаков сообщал, что по возвращении в бухту траулер «Кит» встал на якорь неподалеку от острова Баклан и боцман Колосов побывал на острове вместе с радисткой судна Леной Ковшовой. Вел себя подозрительно. В связи с этим Ермаков просил Егорова дать разрешение Тарасову на контакт с капитаном судна.

«Вот черт побери, — чертыхнулся капитан 1-го ранга, — сколько говорено: не выходить на связь с капитаном, а он за свое. Нет, надо ему послать грозную телеграмму…»

Егоров взял другую папку с донесениями.

Казалось, все ясно, и теперь оставалось ждать, что же предпримет Коршун. Так считал Егоров. Однако вскоре от Ермакова он получил новое донесение.

Егорова трудно было чем-либо удивить, но тут он невольно задумался, склонившись над столом. Кто был у острова Баклан? Подводная лодка или еще что-то? А может, ошибся акустик?

Матроса Юрия Егорова капитан 1-го ранга знал очень хорошо — это был его сын. Недавно тот писал ему: «Отец, ты спрашиваешь, как мне служится на море? Интересно… Ты же сам говорил, что море — это тяжкий труд, и все, что связано с ним, несут в своем сердце…» Месяц назад, когда Егоров разговаривал с капитаном 1-го ранга Громовым по ВЧ, он спросил, как служится его сыну, Громов ответил не сразу: кашлянул в трубку, словно бы размышлял, как ему поступить, а потом сказал, что порой ему трудновато, но «музыка моря ему по душе».

«Мне тоже она по душе, по шумы от винтов подводной лодки — это далеко не музыка», — подумал сейчас Егоров. В другом письме к сыну он спрашивал, не «берет ли его в лапы морская болезнь». Юрий признался, что в первом же дозоре, когда море штормило, его укачало, мичман даже подменил на вахте. «Как же я, отец, презирал тогда себя, свое малодушие! Но теперь, кажется, переломил себя…»

Мысли Егорова вновь вернулись к подводной лодке. Показала свой перископ, подразнила рыбаков и ушла на глубину. Ищи ее! Но теперь Егорова тревожило другое: не связана ли активность Коршуна с испытаниями нашей новой лодки? Кто-кто, а Коршун наверняка знает о том, что старший сын капитана траулера Петра Кузьмича Капицы Степан плавает на этой лодке и что он принимал участие в ее создании. Не потому ли, как сообщает в своем донесении Ермаков, боцман Колосов в последнее время обхаживает Лену, невесту конструктора? Все мысли Егорова теперь были прикованы к этому факту. Ему было известно также, что наша подводная лодка днями выходит в море на ходовые испытания. Ее курс — по фарватеру между двумя островами — Северным и Бакланом. Там-то и объявились незваные гости. Что же, если их заинтересовала наша лодка, то они наверняка дадут о себе знать.

В кабинет торопливо вошел майор Игнатов. Он был чем-то встревожен: уронил очки на пол. Протянул Егорову голубой листок, добавив при этом, что донесение от капитана 2-го ранга Ермакова только получено. Первые же строки насторожили капитана 1-го ранга. Оказывается, на рассвете 6 августа наша подводная лодка вышла в море на ходовые испытания. Корабли противолодочной обороны, обеспечивавшие ее, засекли шумы неизвестной подводной лодки, которая появилась у острова Северный, но тут же исчезла. Поиски не дали результатов.

Егоров долго молчал, задумавшись. Майор Игнатов стоял в сторонке и платком вытирал стекла очков. Наконец капитан 1-го ранга сказал:

— Я точно не знаю, но почти уверен, что с лодки пытались организовать диверсию.

— А мне кажется, что это случайное совпадение, — возразил майор. — Если бы у них была задача выбросить из торпедных аппаратов мину, то лодке незачем всплывать под перископ. Тут что-то другое. В перехваченных Коршуну радиограммах, как вы знаете, нет приказа на уничтожение нашей подводной лодки.

Егоров подошел к карте и ткнул острием карандаша в мыс Цып-Наволок:

— В апреле сорок пятого года, за месяц до Победы над фашистской Германией, наш корабль обнаружил в море и расстрелял плавающую мину неустановленного типа. Позже такую же мину уничтожили неподалеку от острова Кильдин. Уже на базе выяснилось, что мины на Кильдинском плесе выставили английский минный заградитель и три эсминца. Да еще где! На наших внутренних фарватерах! Мне стало известно, что против постановки мин англичанами категорически высказался адмирал Арсений Григорьевич Головко, командовавший в то время Северным флотом. Об этом он в тот же день доложил в Главный Морской штаб. «Из штаба сообщили, — рассказывал адмирал Головко, — что согласны с моей точкой зрения и что в таком духе ответили англичанам». И пошла писать «губерния»… Министр иностранных дел Англии обратился к нашему министру иностранных дел… Нам осталось одно: дать согласие на постановку мин. Через два часа, когда английские корабли уже имели разрешение, из Москвы начались звонки. От меня потребовали не сообщать англичанам о нашем согласии. Но было поздно. Через несколько часов английский минный заградитель «Аполло» вывалил мины за борт. К чему я все это говорю? — Егоров посмотрел на Игнатова. — А к тому, что наши «союзнички» в канун Победы над фашистской Германией начали своего рода «холодную войну». Наши внутренние морские коммуникации засыпали минами. Уже после войны, пока наши тральщики не уничтожили их, на минах подорвалось не одно наше судно. И сейчас надо быть начеку. Мины не те, что были в годы войны. Теперь они сами находят корабли и уничтожают их. Вот что, — после паузы заговорил Егоров. — Подготовьте срочную телеграмму на имя капитана первого ранга Громова, пусть свяжется со штабом флота и договорится, чтобы тральщики «пропахали» море у острова Баклан, именно там, где проходит ходовые испытания наша подводная лодка. Срочно готовьте депешу и передайте ее по прямому каналу.

— Есть! — ответил майор.

Егоров остался стоять у карты.