След торпеды

25

Усталое солнце скатилось за горизонт. Капитан 3-го ранга Марков возвращался на корабль. В ушах у него все еще звучали голоса детей. Сын просил в субботу прийти в школу на встречу с ребятами, рассказать им об экипаже «Алмаза», охраняющем морскую границу. Дочь передала плитку шоколада, чтобы он отдал «дяде Юре» Егорову за краба. Жена твердила свое: «Игорек, береги себя! Море — злое и лютое». Марков улыбнулся в ответ и дважды повторил любимую фразу: «Выше нас — одно море!»

Подходя к причалу, Марков вспомнил комбрига: «Беспокойный»… Когда вернулись с моря, он выслушал доклад о дозоре, потом заметил, что как бы снова не пришлось кораблю идти к острову. «Считай, что у тебя передышка, как на войне. В бою как: взял рубеж, передохни — и дальше».

Дежурный по кораблю отдал Маркову рапорт и доложил, что звонил на корабль комбриг.

«Боится, как бы я не остался дома ночевать», — взгрустнул Марков.

Он приказал дежурному по кораблю узнать в штабе на завтра прогноз погоды и направился к акустикам. Матрос Егоров играл на гитаре. Он так увлекся, что не слушал, как в пост спустился командир. Увидев Маркова, Егоров покраснел, смутился.

— Садитесь, пожалуйста. Я ищу мичмана, — сказал Марков и слегка залился румянцем, потому что схитрил: мичмана он не искал. Ему хотелось начистоту поговорить с Егоровым.

Матрос сказал, что полчаса назад тренировался на аппаратуре с мичманом, но Капица ушел на соседний корабль за радиолампой.

— Ну-ну, — Марков постоял немного, потом присел на стул-вертушку. — Вы были в музее Северного флота?

— Не приходилось.

— Там есть одна интересная листовка. Знаете, кому она посвящена? Мотористу торпедного катера Северного флота мичману Михаилу Егорову, ныне капитану первого ранга. Признаюсь, читал я эту листовку не без чувства гордости за своего старшего начальника. То, что сделал в бою Егоров, не надломило его. Потому, значит, есть в нем сила воли, без которой ни ты, ни я, Егоров-младший, ничего не стоим.

На лице матроса появилась ироническая улыбка.

— И что же он такое совершил?

— Спас от гибели корабль…

И Марков рассказал, как это случилось. Ничего не утаил: и то, как в бою снаряд угодил в торпедный катер, и то, как Егоров под огнем врага срастил трубопровод, и то, как истекал он кровью, но боевой пост не бросил.

Пока говорил командир, матрос не сводил с него карих глаз. Голос у Маркова порой надрывался, а то вдруг становился глухим. Но вот в глазах командира что-то дрогнуло, и он, глядя на матроса, тихо сказал:

— Дело не в том, что мичман Егоров пролил свою кровь в бою — кровь проливали многие. А в том, Юра, что своей жизнью рисковал, подвиг совершил.

Матрос бережно взял листок.

— Читай… — Капитан 3-го ранга встал, тронул за околыш фуражки, внимательно поглядел на Егорова. — В кадрах я был. Есть на берегу одна должность… Пишите докладную, отпущу вас.

— Вы хотите, чтобы я с «Алмаза» ушел? — с трудом выдохнул матрос. — Света тоже считает, что на берегу нам будет легче жить. Может, и вас она об этом просила?

Капитан 3-го ранга молчал. На днях у него действительно была жена Егорова. Он встретился с ней на КПП, куда она пришла под вечер.

— Я хочу поговорить о Юре… — Она смутилась и тут же добавила: — Простите, мне очень надо.

— Что, обидел вас? — насторожился Марков.

— Нет, нет, тут другое, — поспешно ответила она, волнуясь.

Марков предложил ей пройтись вдоль причала. Она согласилась. И как-то сам по себе у них завязался душевный разговор. Света рассказала о себе, призналась, что очень любит Юру. А вот он ведет себя как мальчишка. В воскресенье ему звонил отец, а он даже трубку не взял.

— Пришлось мне солгать, что его нет дома. А теперь вот каюсь, к вам пришла, — она сказала это с дрожью в голосе, — Поговорите с Юрой, а? Зачем так родных обижать?..

Вспомнив это, Марков подошел к матросу, чувствуя тупую боль в сердце.

— Ты вот что, акустик… Напиши домой. Хотя бы напиши не как своему отчиму, а как ветерану, герою войны. Сделаешь, да?

— Может, и сделаю… — с хрипотцой в голосе отозвался Егоров.

Он взял гитару и хотел было подняться в кубрик, даже шагнул к трапу, но вернулся, положил ее в угол и поднял скомканную листовку. Присел к столу, разгладил ее и стал читать. Действительно, в листовке рассказывалось о мотористе торпедного катера мичмане Михаиле Егорове. Листовка была датирована июнем сорок третьего года и заканчивалась такими словами:

«Вот тебе и отчим, — подумал матрос. — А мне не рассказывал об этом. Надо сходить в музей флота, сфотографировать листовку и послать ему. Может, он ее и не видел».

Наверху звякнул люк, и в проеме показался мичман Капица. Матрос мигом спрятал листовку. Мичман спустился в пост, хитровато сощурил глаза:

— Зачем приходил командир?

— Так… — уклонился матрос от прямого ответа. — Со мной беседовал…

— О чем, если не секрет?

— О том же, товарищ мичман…

— Я вас не понял.

— Командир сказал, что в дозоре ставить меня на вахту не будет.

— Так, так. — Мичман помолчал, потом собрался уходить. — Я пойду к замполиту, потолкую с ним. А гитару — Капица строго посмотрел на матроса. — Чтоб ее тут не было! Убрать…

Разговор с матросом Егоровым терзал Маркова. Он встал, прошелся по каюте. Как же тебя, голубчик, ставить на вахту, если ты можешь подвести? Нет, хоть и не уважаешь ты меня, но от своего я не отступлюсь. Мичману, кажется, тоже надо всыпать, что не требует от тебя по всей строгости. Ишь ты, музыкант! — Марков посмотрел на часы. — Хочет на берег — пусть идет. Акустика я найду на другом корабле».

— Вы отдыхаете, Игорь Андреевич? — раздался за дверью чей-то голос. Дверь чуть приоткрылась, и Марков увидел боцмана.

— Заходите.

Боцман неуклюже одернул китель, тронул ладонью усы и заговорил о том, что надо бы подписать документы на получение имущества:

— Пора красить каюты. Белила не получены. Кончился пеньковый трос…

— А что у вас утром было с матросом Егоровым? — прервал боцмана командир.

— Да так… — смутился боцман.

— Ну?

Боцман сказал, что матрос взял лак для боевого поста, а сам покрыл им гитару.

— Опять гитара? — Марков едва не выругался.

— Хотел вам доложить… — боцман покосился на командира и отвел взгляд в сторону. — Потом раздумал. Девушка у него, товарищ командир, славная. Все бросила в Питере и к нему приехала… — И неожиданно спросил: — Матрос Егоров уходит на берег?

— Возможно, уйдет!

— Жаль…

— Странно! — воскликнул Марков. — Почему — жаль?

— Он хорошо рисует. Вам понравилось, как отделана кают-компания?

— Ничего, со вкусом…

— Так это он красил. И чайку белокрылую нарисовал.

Командир резко отрубил:

— Нам, боцман, нужны в первую очередь мастера своего дела! Документы с вами? Давайте сюда. — Марков поставил подпись, печать и вернул бумаги боцману. — Завтра получить имущество на складе вы не сможете…

— В море? — насторожился боцман.

— Сам еще не знаю…

Боцман ушел. Марков взял вахтенный журнал и стал его листать. За дверью послышались чьи-то шаги. Кто-то подошел к его каюте и остановился. Марков встал, открыл дверь. Перед ним стоял матрос Егоров.

— Разрешите, товарищ командир? — спросил он тихим, безропотным голосом, будто и не было у него с командиром разговора.

— Заходи, герой! — с усмешкой бросил Марков. — Где докладная, написали?

Матрос вошел в каюту, подождал, когда командир сел на свое место, потом хмуро бросил:

— Не написал.

— Почему? — в голосе командира прозвучал упрек.

— Раздумал.

— А я не раздумал, — откровенно сказал Марков. — Хватит. Я вашими штучками сыт по горло. Да, сыт. Морская граница, Егоров, никому не прощает слабостей. Нет, не прощает. У нас и в мирные дни бывают поединки! Я не хочу, чтобы кто-то пострадал из-за вашей оплошности. Не хочу и не имею права! Почему вы такой?

— Какой? — в глазах матроса блеснул недобрый огонек.

— Равнодушный! И девушке голову замутили… Кстати, у меня был разговор с вашим отчимом. Он просил меня побеседовать с вами насчет Светы. Рано вам семьей обзаводиться. Жить Свете здесь, видно, тяжело. Вы — в море, она — одна. К чему все это?

— Действительно… — произнес Егоров с иронией.

— Вот-вот, — подхватил Марков. — Убедите Свету, чтобы она уехала домой, к матери. После службы о любви надо думать. Я тоже не сразу женился.

— Долго выбирали невесту? — спросил матрос.

— Да нет, просто некогда было. Не мог я делить любовь между девушкой и границей. Служба — долг. А долг надо выполнять.

— Совершенно верно, товарищ командир. Долг — дело святое, его нельзя делить с друзьями, его надо самому нести.

Помолчали. Потом командир сказал:

— Если не уйдем ночью в дозор, я отпущу вас на берег. Пожалуйста, поговорите со Светой. Надо ей уехать домой.

— Поздно, — отрубил матрос.

— Почему?

— У нас будет ребенок…

— Да вы что? — растерялся Марков. — Как… Да вы что?.. Мать знает?

— Нет.

— А отчим?

— И ему не писал.

— Обидятся…

— Я этого не боюсь. Я даже рад, что у меня будет малыш…

Марков слушал Егорова, а сам думал: «Мне о ребенке сказал, а не замполиту. Значит, и я что-то значу для него». Ему хотелось сказать, что Света, судя по всему, добрая, очень к нему привязана и это надо ценить. Однако Марков строго заметил:

— Вот что, Егоров, теперь с вас спрос вдвойне. И за себя вы в ответе, и за свою семью. Я вас не виню за ту лодку, помните? Но боюсь, как бы вы снова не «отличились». У вас я ничего не прошу. Я требую что положено.

— А я боцмана надул, — неожиданно признался матрос. — Взял у него лак для поста и покрасил гитару.

Он, видно, ожидал, что Марков станет его отчитывать, а тот просто сказал:

— Лишь бы душу свою не покрасили…

— Этого не будет, товарищ командир.

Помолчали.

— Может, вам и вправду уйти на берег? — вновь заговорил Марков. — Жена рядом…

У матроса вспыхнули в глазах огоньки.

— Что, за юбку держаться? — грубо выпалил Егоров.

— Не гори порохом! — добродушно заметил Марков. — Ты лучше покажи свой характер в дозоре… А насчет женитьбы все же напиши матери. Коротко: так, мол, и так. У меня, к примеру, от матери не было никаких секретов. Тут все по совести делай.

Матрос грустно посмотрел на командира из-под густых светлых бровей и тихо произнес:

— Может, вы и правы… Кажется, я напишу домой. Света тоже так хочет.

«Задиристый, но характер в нем есть», — подумал Марков, провожая взглядом сутулую фигуру матроса.

Ночь окутала бухту. Маркову не спалось. Он думал о своем разговоре с комбригом. Оказывается, Кожанец не грузчик рижского порта — агент. Настоящий Кожанец был убит фашистами в концлагере. Его документы передали Отто Гюнтеру, разведчику фашистского рейха. Теперь он трудится на новых хозяев. Шел на связь с Коршуном.

«Кто такой Коршун, пока тебе, Игорь Андреевич, не скажу, — заметил Громов. — Скажу другое: Кожанца готовилась взять подводная лодка. Ориентиром для него должен был служить красный буй. Тот самый, который вы видели на судне у рыжего капитана, когда задержали «рыбаков» первый раз. Во второй раз этого буя на палубе судна не оказалось. Значит, капитан ночью его где-то выбросил. Для чего? Как думаешь?»

«Для подводной лодки!»

«Угадал. Этот буй не простой, в нем вмонтирован передатчик. Он принимает сигналы от подводной лодки и передает их, указывая свое место. Вот оно что, Игорь Андреевич».

Марков озяб на палубе. Он проверил службу, потом спустился в каюту. И снова — мысли о матросе Егорове. «Что ж, пусть не пишет докладную. Может, это и к лучшему?»

Марков уже спал, когда дежурный по бригаде объявил «Алмазу» боевую тревогу. И вскоре корабль шел полным ходом к острову Баклан. «Что выпадет на мою долю?» — спросил себя Марков. А вслух сказал рядом стоявшему замполиту:

— Понимаешь, комиссар, худо дело. Погода дрянь, ни черта не видно. Попробуй найди судно, если оно появится. А лодка? Эту царицу глубин не сразу отыщешь.

Теперь и Румянцеву передалась тревога командира. Экипажу поставлена задача — найти и судно, и подводную лодку, если они появятся в наших территориальных водах. Да, задача не из легких.

— Что скажешь, комиссар? Твое слово для меня вроде эликсира.

Капитан-лейтенант с минуту молчал, как бы раздумывая, потом косо взглянул на Маркова:

— Ваша похвала, командир, меня ободряет…

«Хитер, — усмехнулся в душе Марков, — вроде бы шутит, а сам соображает, что и как. Ладно, судно обнаружить постараюсь. Но лодка… Она же как акула дырявит глубины, а то может и вовсе лечь на грунт, затаиться… Я поведу корабль к острову, а вдруг лодка окажется в другом месте? Вот тогда попляшешь…»

На душе Маркова было неспокойно, и дело вовсе не в том, что обстановка осложнилась, — в море такое случается нередко. Тут другое: район, прилегающий к островам, сложный. Мичман Капица рассказывал, что еще в бытность его на «Беркуте» во время поиска подводной лодки в этом районе ему пришлось очень тяжело: эхо отражалось от камней, создавались какие-то посторонние шумы, и он; никак не мог установить надежный контакт с подводной лодкой. «Понимаете, Игорь Андреевич, я засек лодку, выдал о ней данные, и командир собирался атаковать ее, но контакт вдруг исчез. Если бы вы знали, как мне было не по себе! Как я злился! Весь экипаж корабля — как натянутая струна, а лодка от нас ушла. Тут и слезы могут на глазах появиться. Слышу шум винтов, а понять никак не могу — то ли подводная лодка, то ли косяк рыбы, то ли камни…»

Марков стоял на мостике. Ветер колол лицо, но капитан 3-го ранга упрямо смотрел на темное белопенное море. Берег остался по левому борту, и корабль вышел на фарватер. Вдали проплыл белый огонек сейнера.

«Пусть ловят рыбку, а мы возьмем акулу», — подумал Марков. Он знал, сердцем выверил, что в каждом дозоре свои глубины и отмели. Но ему подавай только глубины.

Вахтенный офицер доложил, что командира просит на связь берег. Марков услышал голос радиста:

— «Барс», я — «Стрела». Передаю для вас сигнал «Дельфин». Как поняли? Прием.

Марков ответил, что «все понял, сигнал принят к исполнению». И тут же задумался: сигнал «Дельфин» означал, что в районе, где находился «Алмаз», может появиться подводная лодка.

— Опять эта лодка, — негромко ругнулся Марков, и хотя сообщение не обрадовало его, он виду не подал. Но, поразмыслив, он вдруг отчетливо понял, что сама судьба послала ему эту злосчастную подводную лодку, и если он обнаружит ее, если акустики сумеют держать с ней надежный контакт и если, наконец, он заставит лодку всплыть, значит, комбриг расценит срыв в том памятном дозоре как нелепую случайность. Впрочем, подумал Марков, надо ли ворошить прошлое, если появилась новая возможность доказать, на что ты способен?..

Корабль взял курс на норд, и Марков услышал доклад вахтенного акустика: эхо, пеленг… дистанция…

Капитан 3-го ранга насторожился. Неужели лодка? Сейнер еще не скрылся на горизонте! Он схватил микрофон и сердито запросил пост акустиков:

— Кто на вахте? Вы слышите, мичман?

— Матрос Егоров, — доложил Капица.

— Какая лодка? — сорвалось с губ Маркова. — Вы уверены, что это лодка? Может быть, эхо от сейнера? Вы слышите, мичман? Я прошу, проверьте.

Марков выглянул из-за козырька ходового мостика. От холода покалывало лицо.

— Перестраховался акустик. Вы зря так близко к сердцу приняли его доклад, — доложил помощник, поднявшийся на мостик.

— Благодарю за сочувствие, — пробурчал капитан 3-го ранга. — Хотя, если говорить напрямоту, меня возмутил не столько ошибочный доклад, сколько то равнодушие, с каким матрос реагирует на мои замечания. Вы этого не заметили?

Лысенков никогда не уходил от острых вопросов. Он был прям, честен и даже если в чем-либо сомневался, не скрывал этого от командира.

— Равнодушие у матроса Егорова? — переспросил помощник. — Извините, что-то этого не заметил. Вот хотя бы такая деталь. Однажды на причале матрос с соседнего корабля на гитаре исполнял какую-то мелодию. Егоров долго слушал, а потом в кубрике взял гитару и попробовал сыграть эту мелодию. Не получилось! И вы думаете, он бросил гитару? Нет, не бросил, бренчал, пока не наиграл мелодию.

— А море «читать» не научился, — усмехнулся капитан 3-го ранга.

— Видно, оно дается ему с трудом, — вздохнул помощник. И тут же добавил, что матросу сейчас трудно. Жена к нему приехала.

— Что, разве у одного Егорова любимая? — спросил не без раздражения Марков. — У нас ведь тоже семьи. Жены, дети…

— Мы командиры, и этим все сказано, — возразил помощник.

— Да, с нас спрос большой, — согласился Марков. — Но я о другом… О чувстве ответственности. У каждого оно должно быть острым. А у Егорова оно притупилось…

— Товарищ командир! — раздался в динамике голос мичмана Капицы. — Эхо от подводной лодки. Егоров «вцепился» в нее. Я лично проверил. Ошибки нет.

— Лодка?! — встрепенулся Марков. — Молодец, мичман! Держите надежный контакт. Ясно?..

Услышав доклад акустика, помощник взглянул на прибор. Перо рекордера чертило тонкую линию.

— Как запись на рекордере? — спросил командир.

Капитан-лейтенант доложил: эхо четкое. Безусловно, это подводная лодка.

Марков вдруг ощутил прилив свежих сил, его охватило вдохновение: лицо просияло, сросшиеся брови застыли, а в глазах горели светлячки. «Значит, так, — подумал капитан 3-го ранга, — не дать лодке уйти, атаковать!»

Марков заглянул к штурману. Лейтенант Руднев, расстегнув ворот рубахи, склонился над картой, разложенной на маленьком узком столике, и что-то высчитывал. Его порозовевшее, как у девушки, лицо сосредоточенно, в карих глазах светлячки. Сжав тонкие губы, он торопливо чертил карандашом. К командиру он стоял спиной и не видел его. А Марков не сразу шагнул в рубку, давая возможность штурману проложить курс противника. Руднев — старательный, дело свое знает, морские карты читает как книгу. К любому походу готовится тщательно. Вот и в этот раз он детально изучил маршрут дозора — район плавания. «Бой на море есть сочетание огня и маневра, — как-то говорил Руднев. — А маневр рассчитывают командир и штурман совместно. И ничего в походе не бывает таким болезненным, как ошибка. Я боюсь ошибок, потому что не хочу полагаться на авось».

— Ну, что тут у вас? — спросил капитан 3-го ранга.

Лейтенант обернулся и отошел чуть в сторонку, давая возможность командиру взглянуть на карту, где была обозначена прокладка курса. Но Марков смотрел не на карту, а на штурмана.

— Вы, Юрий Семенович, моя правая рука, — напомнил командир. — Я полностью полагаюсь на вас. Не забыли, что бой на море есть сочетание огня и маневра?

Руднев молча взял циркуль, дотянулся до карты.

— Вот здесь, справа от мыса Полярный, гряда отдельных банок, слева — узкая отмель, она тянется к острову Баклан.

Марков усмехнулся. Выходит, у противника один курс — идти к острову вдоль гряды банок? Об этом он сказал штурману. Тот пожал плечами:

— Возможно…

— Вы со мной не согласны? — усомнился Марков.

— Чует мое сердце, что сюда не пойдет. Слишком уж просто и никакого риска.

— Да, да — никакого риска! — воскликнул Марков.

Нет ничего тягостнее, чем неопределенность. Куда пойдет лодка? Он взглянул на карту. В верхнем ее углу чернел маленький крестик, сделанный штурманом. Марков долго смотрел на этот крестик и, кажется, понял, в чем дело. Руднев, видимо, считает, что противник пойдет более сложным и опасным, но надежным курсом — вдоль мыса. Там лодка свернет влево, к острову. А вдруг она не пойдет к острову? В душе Маркова шевельнулось чувство горечи и даже смятения: обстановка в дозоре изменилась. Что же предпринять? «Исполняй долг свой разумно, тогда и мысли родятся добрые…» Да, хорошо Громову рассуждать на берегу, а побыл бы сейчас на его месте, тоже небось не сразу бы нашелся что делать. Вести поиск подводного нарушителя морской границы для Маркова дело привычное, хотя и нелегкое. К тому же прежде чем приступить к каким-либо действиям, он всегда соизмерял, прикидывал всевозможные варианты, а уж потом отдавал приказ. Он любил свое дело, находил в нем смысл военной жизни на морской границе и никогда не сетовал на трудности — где их нет? Он был привязан к своему кораблю как к живому существу. У него даже в мыслях никогда не было, чтобы видеть в нем причину неудач и горестей, если они когда-либо всплывали наружу. Корабль и все, что связано с ним, стали частью его судьбы. Это он особенно остро понял, когда стал командиром. Еще когда женился на дочери моряка-пограничника, он сказал своей милой: «На первом плане у меня корабль. И, пожалуйста, не сердись. Если я потеряю корабль, я потеряю себя. Ты должна это понять, потому что твой отец — морской пограничник». Люба заметила ему с улыбкой: «Я не стану ревновать тебя к кораблю, я просто хочу, чтобы и в море ты помнил обо мне. Тогда на душе спокойнее и легче дышится».

«Эх, Люба, синеглазка, тяжко мне…» — вздохнул Марков. Его мысли невольно перескочили на лодку — не та ли, что сбежала в прошлый раз? Он снова заглянул в рубку штурмана. Лейтенант четко прокладывал курс противника. Да, Марков не ошибся — лодка шла к острову Баклан, который уже близко, даже было видно, как при свете луны шапками тумана накрыта его вершина. А куда лодка пойдет потом? Не станет же маневрировать у каменной гряды? Ему пришли на память слова комбрига: «У острова Баклан наших лодок нет. Могут быть только чужие». Чужая? Может быть. Тогда она постарается скорее уйти на глубину, чтобы скрыться, замести свои следы. Лечь на грунт в этом месте она не сможет, потому что кругом — подводные скалы. Чуть погодя штурман доложил, что лодка уходит к фарватеру, и это огорчило Маркова. Прошло некоторое время, и вдруг новый доклад — лодка снова повернула к острову.

— Загадочка! — воскликнул штурман, выглянув из рубки.

И тут же Маркову доложили: «Контакт потерян». Лодка куда-то исчезла, будто провалилась сквозь толщу воды. И надо же такому случиться! Командир приказал акустику вести поиск в другом секторе. Матросу Егорову, видно, передалось его волнение, он тут же заверил командира, что лодка не уйдет, она где-то здесь.

— Вы не напутали? — насторожился Марков.

— Ручаюсь головой, товарищ командир.

«Голову держи на плечах, а мне лодка нужна», — повеселел Марков. Ему стало как-то легко, свободно, и он уже не чувствовал того напряжения, которое еще недавно держало его в тисках.

Посмотрев на карту, где штурман вел прокладку курса лодки, командир мигом сообразил, что у острова Баклан лодка повернула вправо. «Вот здесь, у камней, она повернет немного влево, потом снова вправо и уйдет». Оставалось одно — увеличить ход корабля.

Расчет оправдался. Акустик вновь услышал шумы винтов подводной лодки. Марков усмехнулся, сказал вслух, глядя на вахтенного офицера:

— Надо задержать ее до входа в узкость… Мы зайдем ей с носа и начнем предупредительное бомбометание.

Ночную темноту осветило пламя. Ударили реактивные бомбометы. Бомбы взметнули столбы воды. Прошло какое-то время, и стало известно, что лодка вошла в узкость между двумя островами. На время Марков забыл о судне, хотя ему постоянно докладывали, где оно и каким идет курсом. Странным, однако, было то, что, когда раздались взрывы глубинных бомб, судно неожиданно повернуло к острову и теперь уже на полном ходу шло к узкости. И тут тревожная мысль кольнула Маркова: «А если лодка уже высадила где-то нарушителей и теперь уходит на глубину?»

На блекло-матовом горизонте вновь замаячило рыболовецкое судно.

— Иностранцы, товарищ командир, — разглядывая судно в бинокль, сказал вахтенный офицер.

«А не работает ли лодка с «рыбаками»? — Марков тут же включил радиомикрофон, вызвал на связь комбрига и не торопясь доложил о своих подозрениях.

— «Барс», я — «Стрела». Справа от вас по борту «Беркут». Он займется «рыбаками». Как поняли? Прием…

Марков вскинул к глазам бинокль. На западе небо посветлело, туман растаял. Там стоит застава его брата. Недавно Павел приходил к нему в гости. Игорь поздравил брата с присвоением ему очередного звания, а потом как бы в шутку спросил: «Не жалеешь, что попал на сушу?» Тот в ответ улыбнулся. «А чего жалеть? Тебе по душе море, мне — суша. Ты любишь чайку, а я не могу жить без берез. Гляжу на березку, а вижу родной дом, село наше, хлебное поле. И маму вижу. Она несет мне в кувшине теплое молоко…»

Надо бы съездить к нему на заставу. Дочурку его повидать. Да и мать просила проведать Павла…

Марков пристально вгляделся в далекое и мглистое море. На горизонте замаячил сторожевой корабль. Теперь ему стало понятным, почему «рыбаки» отвернули от острова, хотя по-прежнему часто меняли свой курс.

— Вижу зеленую ракету! — доложил вахтенный сигнальщик.

Ракету увидел и Марков. Она огненной дугой прочертила темноту где-то на берегу и угасла. Неужели там обнаружили нарушителя границы? Марков хотел было запросить берег, но в наушниках радиостанции услышал властный голос:

— «Барс», я — «Стрела». На заставе замечен нарушитель. Будьте внимательны. Ведите наблюдение за морем…

Марков ответил, что все понял, и подозвал к себе штурмана. Руднев улыбнулся краешками губ. Марков недоуменно спросил:

— Что?

— А вы разве не догадались, товарищ командир? Это же нарушитель с подводной лодки. Она, видно, хотела взять его к себе на борт, а мы пересекли ей курс. Теперь она, голубушка, мечется в «коридоре». Надо атаковать ее.

«Он прав! — смекнул Марков. — Стыдно будет, если я упущу ее!»

Лодка неожиданно увеличила ход. Капитан 3-го ранга понял: если он сейчас, сию же минуту не атакует лодку в «коридоре», где ей уже не развернуться, чтобы изменить курс, она уйдет в нейтральные воды. Он уже хотел было отдать команду на поворот, как новая мысль испугала его: «Если «Алмаз» наскочит на подводные камни?»

Сильный ветер сносил корабль вправо, к острову. Марков подскочил к рубке штурмана:

— Где-то в этом месте каменистая гряда?

— Гряда правее. Нам можно взять чуть левее, ближе к скале, и идти по прямой. Я эти места знаю, товарищ командир. Мы тут практику проходили. Курс сто пятнадцать…

«Ты, Руднев, хоть и знаешь, а отвечать за корабль мне», — пронеслось в голове Маркова. Он подержал в руках карту, потом бросил ее на столик и, подойдя к вахтенному радиометристу, посмотрел на экран кругового обзора. На нем — светлая точка. Марков догадался — это сторожевой корабль «Беркут», условно называемый при радиопереговорах «Ястребом». Марков, взглянув на рулевого, приказал:

— Курс сто пятнадцать! Полный ход…

«Алмаз» рванулся вперед. И вот уже прошел над лодкой. «Пора!» — решил Марков.

— Атака подводной лодки!..

Глубинные бомбы разорвались неподалеку от лодки. Грохот эхом отозвался над кораблем, и снова наступила какая-то зловещая тишина. Марков слышал даже, как за бортом бились волны. Но это продолжалось несколько секунд, потому что акустик доложил, что лодка повернула вправо и идет на корабль. «Контакт ухудшается! Эхо слабое. Цель набирает глубину!»

— Не уйдешь, голубушка, я все равно заставлю тебя всплыть! — сквозь зубы процедил Марков.

На этот раз бомбы разорвались так близко, что в каютах задрожали плафоны. На поверхности воды показалась глушеная рыба.

— Эхо сильное! — доложил акустик. — Шумы забивают наушники…

— Цель рядом! Она всплывает с правого борта!.. — У Маркова даже захватило дыхание, когда из воды показалась серая рубка подводной лодки.

…Корабль ошвартовался у пирса. Марков стоял на мостике. Замполит Румянцев подошел к нему, тронул за плечо:

— Ну, помнишь, что я говорил о матросе Егорове?

— Ладно, Виктор… — махнул рукой командир и велел боцману вызвать к нему акустика.

Матрос быстро поднялся на мостик.

— Товарищ командир… — начал было докладывать матрос, но капитан 3-го ранга прервал его.

— Молодец, Юрий! — громко сказал он, обнял его и при всех расцеловал. — Спасибо за службу! Теперь верю, что и ты, Егоров-младший, носишь в себе каплю океана…