След торпеды

4

— Штурман, наше место?

Не успел капитан 3-го ранга Марков выключить микрофон, как услышал звонкий голос Руднева: корабль находится в семи милях от острова Баклан. «Молодец, всегда четко докладывает», — подумал командир о лейтенанте. Ему тот нравился своей исполнительностью, эрудицией и глубокими знаниями. Свою профессию штурмана Руднев любил всей душой, много читал, неустанно изучал морские карты, знал много ценных сведений о морях и океанах. Вчера после ужина в кают-компании Марков, садясь играть в шахматы, спросил: «Ну-ка, штурман, что нового появилось в мировом океане?» Тот сообщил: атолл Суворова, открытый лейтенантом Лазаревым в 1814 году во время кругосветного плавания на корабле «Суворов», объявлен птичьим заповедником. «А правда, что первая морская карта появилась в России при Петре Первом?» — подал голос инженер-механик. Да, подтвердил штурман, карта была издана «под собственным смотрением» Петра I в 1701 году, на ней изображена восточная часть Азовского моря…

— Товарищ командир, показался остров, — прервал размышления Маркова вахтенный офицер.

«Алмаз» грудью припадал к воде. Погода не баловала. Всю ночь дул холодный ветер, но к утру выдохся, зато в небе появились островки черных туч, и, несмотря на август, посыпал снег. К вечеру потеплело, над водой повис молочный туман. Он оседал на лице капельками влаги, и Маркову приходилось вытирать лицо платком. Настроение у него было хорошее: на разборе учения адмирал похвалил его. «Я, как посредник, доволен действиями командира «Алмаза» при поиске подводной лодки противника, — говорил адмирал. — Правда, иногда Марков излишне волновался, но не будем ставить это ему в упрек. Лично я еще не встречал таких командиров, которые равнодушно смотрели бы на то, что делается на корабле».

Тогда же, проводив адмирала, Марков зашел к дежурному по бригаде, нетерпеливо снял трубку городского телефона и позвонил домой. Услышал голос жены, и сердце трепыхнулось: Люба выписалась из госпиталя! «Любаша, это я, Игорь! — кричал он, задыхаясь. — Я только с моря. Как себя чувствуешь? Хорошо, да?.. Так, так, забежать в магазин и купить хлеба… Но я буду поздно… Где, говоришь, Олег? Ушел в школу на вечер? Ну и пусть, он уже взрослый. А Марина? Дома и ждет краба? Придется нырять мне на дно морское за крабом».

Ночной город спал. Сонно плескалось у берега море. Изредка в бухте кричали чайки. Когда он добрался домой, дети уже спали. Люба читала роман-газету. Он обнял жену, шепнул:

— Я так скучал по тебе…

Она так же тихо ответила:

— И я тосковала…

Люба помогла ему снять шинель, быстро приготовила горячий чай.

— Спасибо за цветы, — вдруг сказала она. — В субботу у меня было скверное настроение. К больным приходят близкие и родные, а ты в море… Прекрасные розы. Я долго любовалась ими.

— Розы? — удивился Игорь. — Какие розы?

— Эх ты, рыцарь! — она ущипнула его за нос.

«Так это же штурман все устроил, — догадался Марков. — В субботу он сходил на берег».

Люба, наливая ему чай, говорила, что когда Руднев вошел в палату, она не могла от букета оторвать взгляда. Штурман спросил, как ее самочувствие, а потом вручил ей розы, сказав, что командир достал их с большим трудом.

— Это правда, Игорек?

— Сущая правда. Север ведь, тут цветы на вес золота…

Утром, возвратясь на корабль, Марков заглянул в рубку штурмана. Руднев что-то вдохновенно чертил на карте. Увидев командира, робко улыбнулся, поправил галстук, его серые светлые глаза будто говорили: «Я же занят, товарищ командир, а вы меня отвлекаете».

— Твои розы? — спросил капитан 3-го ранга.

Руднев покраснел. Да, розы он принес. С трудом достал своей жене по случаю дня праздника, а она уехала к матери. Тогда он решил отнести букет жене командира — госпиталь-то совсем рядом с его квартирой.

— Я вручил ей цветы от вашего имени, — пояснил штурман. — Вы же были на совещании в штабе…

— Спасибо, — улыбнулся капитан 3-го ранга.

Марков прошелся по мостику и не удержался от искушения снова заглянуть в рубку штурмана. Лейтенант что-то писал. Марков не стал отвлекать его. Только бы учел все: и плохую видимость, и течение, и крутую волну на море, и подводные камни. Ведь каждый дозор сопряжен с определенными трудностями. Марков никогда понапрасну не отвлекал людей от дела, вмешивался лишь в крайнем случае. Надо, чтобы каждый мог сосредоточиться на боевом посту, по любой команде действовать осмотрительно и точно. «А вот на траулер «Кит» я так и не попал, — пожалел капитан 3-го ранга. — Надо побывать у рыбаков, рассказать им о своем отце…» Марков окинул взглядом темно-серое море. Не видно ни судов, ни кораблей. Ветер холодил лицо, подхватывал брызги и бросал их на палубу. Миновав шхеры, корабль вышел южнее острова Баклан. Район сложный — что таят в себе сумеречные глубины? Да, море всегда загадочно, попробуй узнай его тайну. При мысли об этом Марков вспомнил своего отца. Воевал тот на Севере. Его корабль не раз проходил мимо острова, и отец, видно, как и он теперь, пристально всматривался в свинцовую воду. Тогда в сорок первом шла война и отец не раз выходил в боевой дозор. Погиб в сорок четвертом году: корабль торпедировала фашистская подводная лодка. Воевал отец храбро; потопил два вражеских транспорта, уничтожил сотни мин, выставленных фашистами на наших коммуникациях…

Погиб отец как герой, об этом сообщалось в похоронке, полученной матерью в том же сорок четвертом году.

«Другие к могилам своих отцов приносят цветы, а у моего бати даже могилы нет», — грустно подумал Марков.

— Товарищ командир, мы в заданном квадрате, — услышал капитан 3-го ранга голос штурмана.

— Понял, — тихо отозвался Марков и поднес к глазам бинокль.

Над морем курился туман. Ветерок нагонял волны. Они глухо бились о борт корабля, создавая впечатление, будто где-то рядом гудел водопад. Марков невольно подумал о своем родном брате Павле, начальнике заставы, расположенной неподалеку от морской бухты, где дислоцировались сторожевые корабли. У брата на суше есть водопад. Гудит день и ночь, будто песню грустную поет. Как-то приехал он к Павлу в гости, и тот повел его к водопаду. Долго стояли молча, а потом Павел и говорит: «Неужели мы так и не узнаем, как погиб наш отец?»

Вскоре после этого Марков получил письмо от ветерана Северного флота, который хорошо знал капитан-лейтенанта Андрея Петровича Маркова, вместе с ним плавал на тральщике.

В тот же день Марков ответил ветерану.

Позже Марков получил еще одно письмо от ветерана. Прочел — и на душе стало тоскливо. Строки письма врезались в память и даже теперь волновали его.

В тот день, когда Марков получил письмо от ветерана, дул стылый ветер, море штормило. Он вышел на палубу, ветер бил в лицо, но холода Игорь не ощущал — мысленно он был в селе, где жил ветеран. «Что-то не пишет, небось прикован к постели», — подумал сейчас Марков.

На мостик поднялся капитан-лейтенант Лысенков Он доложил, что на завтра принят прогноз погоды. Ожидается шторм в пять — семь баллов.

Марков промолчал. Когда корабль развернулся и взял мористее, он подал голос. Да, нелегко будет нести дозор у острова. Видимо, плохая погода насторожила и комбрига, потому что «Алмаз» еще не прибыл в заданный район, а он уже вызывал на связь.

— Что-нибудь важное? — насторожился Лысенков.

— Посоветовал близко к острову не подходить, глубины там местами малые. — Капитан 3-го ранга уточнил у вахтенного офицера курс корабля, потом обернулся к помощнику. — Одно мне не ясно, будет ли там судно?

Еще перед выходом в дозор Марков рассказал Лысенкову о своем разговоре с командиром бригады, тот ясно дал понять, что по некоторым сведениям в районе острова Баклан в эту ночь должно появиться судно. Это будут «рыбаки» — или шхуна. «Если говорить прямо, — голос комбрига был напряженным, — то сюда придут «рыбаки», которым рыба не нужна, они попытаются заняться другим делом…» Комбриг Громов не сообщил Маркову, каким они будут заниматься делом, акцентируя его внимание на задержании и осмотре судна. «Только если нарушит. Вы поняли меня?» — переспросил комбриг. Марков заверил его, что в дозоре будет весьма осмотрительным.

Волны глухо бьют и бьют в борта корабля, бросают его из стороны в сторону. Палуба зыбко пляшет под ногами у Маркова, но он стоит не двигаясь, словно врос в корабль. Местами туман поредел, сквозь него проглядывало солнце — холодный шар, повисший над морем.

Марков взглянул на шкафут и у трапа увидел замполита. Вчера вечером, когда он возвращался на корабль, замполит на причале беседовал с девушкой. Она была невысокого роста, с худощавым лицом. Марков, проходя мимо, поздоровался с ней и бросил замполиту: «Я жду вас в каюте». Не успел Марков расчесать волосы перед зеркалом, как пришел замполит.

— Садись, — Марков кивнул на стул рядом с собой. — Я только от комбрига. На рассвете уходим в дозор. Что-то тревожно у острова Баклан. Надо после ужина собрать партийный актив и довести до него поставленную задачу. Как, готовы?

— Я всех предупредил, ждали только вас. Мне тоже есть что сказать коммунистам. Начальник политотдела просил обратить особое внимание на вопросы бдительности…

«По натуре замполит горячий, но башка у него соображает дай бог, — подумал командир о Румянцеве. — Как это он вчера сказал? У каждого из нас и в мирные дни может быть поединок с врагом. И надо иметь силы выиграть его».

Капитан-лейтенант Румянцев, сутулясь, поднялся на ходовой мостик. Лицо у него смуглое, нос прямой, с горбинкой, глаза черные, над ними топорщились мохнатые брови.

— Ну, как тут? — спросил он, глядя на командира. — Ветер как шило — колючий. Далеко еще до острова?

— Миль десять… — Марков посмотрел ему в лицо. — Скажи, что за фея к тебе вчера приходила? Очень милая девушка. Глаза круглые, черные, как вода в омуте. Так кто она?

— Зовут фею Светой. Приходила она к матросу Егорову. Это его невеста. Видно, крепко любит парня, если бросила все в Ленинграде и приехала к нему на Север. Я разрешил матросу сойти на причал. У него от радости глаза сияли. Он любит ее.

— Поживет здесь Света, и надоест ей Север. Кругом вода, карликовые березы, глыбы валунов… Нет, не всякий тут может жить. Жена — другое дело. Муж служит, она дома с детьми.

— А я верю, Игорь Андреевич, в настоящую любовь, — возразил замполит.

— Ну а чего она хотела от тебя?

— Просила помочь устроиться на работу.

— Помог? — Марков смотрел на замполита не мигая.

— Когда? — усмехнулся Румянцев. — Я же не мог сойти с корабля. К тому же вы были на берегу. Все, что пока сделал для нее — позвонил своей жене и попросил помочь Свете. У жены есть такая возможность.

— Служба-то у матроса не ладится? Света, поди, не знает…

— Думаю, ей не надо об этом говорить, — возразил замполит. — Ну а что нам делать с радиогазетой? Она у меня готова.

— Потом, Виктор Савельевич. Скорее бы нам добраться к острову.

Неожиданно в динамике раздался взволнованный голос вахтенного радиометриста. Он докладывал о замеченной надводной цели, сообщил ее пеленг, дистанцию.

«Рыбаки»! — пронеслось в голове Маркова.

Он тут же изменил курс, увеличил скорость хода, поднес к глазам бинокль и сквозь серо-белый туман увидел судно. Оно дрейфовало в наших территориальных водах.

— Вот они, голубчики! — воскликнул капитан 3-го ранга, передавая бинокль замполиту. — Погляди, Виктор Савельевич. Пожалуй, иностранцы умышленно застопорили ход.

Румянцев внимательно всмотрелся в судно. На палубе он увидел троих, один из них был невысокий и полный, в кожанке. Он держал во рту сигару. Наверняка это был капитан. Передав командиру бинокль, замполит не без улыбки заметил:

— Да, конечно, судно дрейфует, видно, что-то с двигателем.

— Наверняка какая-то хитрость, — согласился помощник. — Не беда, я пойду с осмотровой группой и на месте разберусь.

Марков повеселел, с какой-то лихостью отдавал команды:

— Корабль к задержанию!.. Осмотровой группе приготовиться к высадке на иностранное судно!

И вот уже катер спущен на воду. Моряки осмотровой группы — комендоры старшина 2-й статьи Павлов, бывалый матрос Гусев, электрик матрос Зорин и мичман Капица — стояли на корме в полном снаряжении. У мичмана за плечами переносная радиостанция — он шел на судно вместо радиста, который находился в отпуске. Лица у всех серьезные, немного задумчивые, и Марков невольно подумал о том, что моряки, по сути, шли на выполнение боевого задания, ибо для них судно-нарушитель — чужая территория и ты на ней представитель нашей великой страны. Но в своих людей он верил. Правда, несколько дольше обычного задержал взгляд на мичмане. Капица — высокий, худощавый, с голубыми, нежными глазами, что никак не импонировало его суровой натуре.

— Может, вас подменить? — спросил командир.

— Почему? — удивился Капица.

— Ночью ведь вахту стояли…

— Я не устал. Надо же и мне поглядеть на господ капиталистов.

— Добро, идите. Кто на вахте? Егоров? Так, так… Море читает как книгу. Это вы хорошо сказали, мичман, только я сомневаюсь. Ну, ладно, после поговорим…

Марков подошел к помощнику, возглавлявшему осмотровую группу, еще раз напомнил ему про судовые документы, про карту, на которой следует пометить место задержания судна…

— Товарищ командир, я же не новичок! — обиделся Лысенков.

Марков едва не ругнулся, он упрекнул помощника в том, что не время сейчас «проявлять характер», надо сделать дело, а уж потом делить лавры.

— Лавры — это вам, а мне тошно от них, — возразил Лысенков.

— А ты, Сергей Васильевич, ершистый, — добродушно заметил Марков.

Катер отчалил от борта корабля. Лысенков стоял на палубе и, пряча лицо от колючего ветра, размышлял: как поведет себя капитан, неужели станет отрицать факт нарушения советской государственной границы? Ему уже не раз приходилось высаживаться с осмотровой группой на иностранные судна, и всякий раз, несмотря на очевидное нарушение режима рыбной ловли, капитаны не сразу соглашались с этим, одни уверяли его в том, что напутали курс, другие жаловались на тяготы жизни, третьи заверяли его, что они «не против Советов». Однако Лысенков всегда исходил из фактов, поступал объективно. Был случай, когда он решил не конвоировать судно-нарушитель в базу. Капитан судна со слезами на глазах умолял тогда Лысенкова отпустить его, потому что дома отец-старик и жена больны, пятеро детей. Улов он продаст, чтобы рассчитаться с кредиторами. Лысенков связался по радио с командиром, доложил о своем решении. Марков тогда сделал ему замечание, что нельзя, мол, поддаваться эмоциям.

Ну а как поведет себя капитан этого судна?

Катер пристал к борту. По штормтрапу осмотровая группа поднялась на верхнюю палубу судна. Капитан — рыжий, грузный, с сигарой в зубах — представился Лысенкову: он сообщил свою фамилию, имя, порт приписки судна. Из его доклада Лысенков уловил одно: когда капитан собрался выбрасывать сети, неожиданно отказал двигатель и судно стало дрейфовать. Несмотря на принятые меры, оно вошло в советские территориальные воды. Капитан говорил на ломаном русском языке, по Лысенков не мог не заметить, что русский язык тот знал лучше, чем произносил отдельные слова.

— Вы находитесь в водах СССР, — сообщил Лысенков о цели своего визита. Он потребовал предъявить судовые документы.

— Документ мой рубка, прошу вас пройти, господин русский офицер…

Последние слова иностранец произнес так отчетливо, что Лысенков невольно заметил вслух:

— Русский язык хорошо знаете…

— Я был Москва! Я видал Юрий Гагарин!.. — И, открыв дверь в рубку, добавил: — Мой мать русский, отец немец… Я ест коммерсант. Судно мне подарил дед…

Лысенков проверил судовые документы, уточнил экипаж судна.

— Пять человек, я ест шестой, — угодливо улыбнулся капитан и подозвал к себе матроса-рыбака, стоявшего у двери рубки, сказал ему на немецком языке, чтобы тот принес бутылку коньяка. Мичман Капица, сопровождавший Лысенкова, шепнул капитан-лейтенанту на ухо:

— Двое возятся в машине с двигателем, видно, ремонтируют. А капитан угодничает…

«Угодничает — значит, что-то у него тут есть…» — сообразил Лысенков и сказал Капице:

— Пошлите двоих моряков в трюм…

Лицо у капитана-немца посерело, стало холодным и непроницаемым, правая бровь подергивалась. Заметив испуг иностранца, Лысенков решил уточнить: успели они выбросить сети за борт? Судя по документам и записям в вахтенном журнале, судно рыбачит уже две недели, а рыбы почему-то не видно.

— Где рыба? — поинтересовался Лысенков.

— Там, в море… — Капитан развел руками. — Я долго ищет рыба, нет много-много рыба. Две недели ищет рыба…

«Я не знаю, где ты шастал две недели, рыбу ли ты искал или еще кого, а вот ходить в наши воды нельзя, — хотелось возразить Лысенкову. — И глазки ты мне, как уличная девица, не строй. Ишь, умник нашелся — рыба в море. А где же ей быть? Ты лучше скажи, зачем сюда притащился, где твоя р ы б а. Что, не понял?..» Внутри у помощника горело от злости, что не может разоблачить иностранца. А тот стоял у двери рубки, курил сигару и нагло поглядывал то на Лысенкова, то на мичмана Капицу.

В рубку вошел матрос-рыбак, высокий, сутулый, с черной бородой и золотыми сережками в ушах. Он принес на подносе бутылку коньяка. Капитан мигом наполнил рюмки.

— Для храбрось, как говорят русские. Прошу. — И протянул Лысенкову рюмку.

«Ты что же, рыжий пес, решил усыпить меня коньяком? — ругнулся в душе капитан-лейтенант. — Дешевый прием!» А вслух произнес:

— Благодарю, капитан, но я не пью… — И, не дождавшись, что ответит ему рыжий, попросил карту.

— Один момент. — Капитан вынул из стола карту. — Я пометил красный карандаш наш место. Понимай? А может, вам подай лоций?

«Интересно, когда он успел пометить место задержания судна? — спросил себя Лысенков, разглядывая карту. — Выходит, сделал пометку еще до нашего подхода? Почему, что его побудило? Если отказал двигатель, то зачем делать на карте пометку? К тому же сети рыбаки не выбросили…»

Лысенков задержал взгляд на радиостанции. Новая, вся сверкает. Похоже, недавно установили. Капитан перехватил его взгляд, поспешно пояснил: радиостанцию недавно он заменил, потому что раньше в рубке стояла другая, маломощная, и он не мог связываться с соседними судами, ведущими рыбный промысел.

— Я ест любитель радио. Мой слабость — музыка, — улыбаясь, похвалился капитан. — Русский музык — карош… — И тут же пискливо пропел: — «Выходил на берег Катьюша, выходил на берег крутой».

«А в судовых документах номер радиостанции другой, — неожиданно для себя обнаружил Лысенков, делая вид, что рассказ капитана его заинтересовал. — Впрочем, видно, не успел внести в судовые документы поправку».

Лысенков вышел на палубу. Тут к нему подошел старшина 2-й статьи Павлов, проверявший с матросом Гусевым трюм. Он доложил, что там, кроме мелкой соли, ничего нет. Сети сухие, похоже, что к ним никто не прикасался. На вопрос Лысенкова, почему он в этом так уверен, старшина ответил: в трюме из мешка брали соль, просыпали ее на сети, так и лежит.

«Сухие сети и соль ничего не значат», — подумал Лысенков. Он приказал мичману связаться с кораблем. Марков ответил сразу же. Лысенков доложил об осмотре, упомянул и о радиостанции, хотя тут же добавил, что капитан судна не скрывает, когда и почему заменил ее; просил у командира разрешение отпустить судно, ибо задерживать его нет оснований. Капитан 3-го ранга ответил коротко: «Согласен». Вот оно что — согласен. А ты, Лысенков, сетовал на командира, мол, не доверяет тебе, придирается. Сам-то ты как барышня — обиды таишь!..» В это время к нему подошел матрос Гусев и, кивнув в сторону надстройки, тихо сказал:

— Там какой-то странный буй…

Лысенков тут же поднялся на надстройку судна. Капитан-иностранец надулся, что-то проворчал на своем языке. Лысенков увидел огромный красно-белый буй с длинным стальным тросом. Не успел он задать капитану вопрос, как тот сам к нему поднялся. Лысенков тихо и, казалось, совсем безразлично спросил:

— Что это?

— Снасть от трала… Нехорош снасть… Капут снасть…

— А это? — Лысенков кивнул на металлический буй.

— Мой бросай сеть, буй бросай, потом далеко видно, где сеть… — заискивающе пояснил капитан.

Пока Лысенков и капитан были на надстройке, команда судна собралась на палубе. Пять матросов-рыбаков… Лица у них сумрачные, взгляды злые, колючие. Тот матрос, что приносил коньяк, ростом был выше всех. Он что-то бормотал своему коллеге, тоже рыжему, как капитан. Старшина 2-й статьи Павлов, стоявший рядом, подумал: «Не сынок ли это капитана?» Свою догадку он высказал мичману.

— Помощник небось заметил. — Капица кивнул на рубку: — Там загадка…

Лысенков вместе с капитаном судна снова зашел в рубку, постоял немного у стола, где была оборудована радиостанция, что-то торопливо записал в свой блокнот и вышел. Следом за ним выскочил капитан и кисловато улыбнулся.

— Я нет ловит рыбу, — сказал он. — Я просит отпустить меня… — он сделал паузу и уже громче заявил: — Я буду жаловаться свой правительство…

Лысенков прервал его, сказав, что судно задерживать он не собирается. Строго предупредив капитана впредь не нарушать советских территориальных вод, он сказал:

— Можете уходить, если исправили двигатель.

Капитан качнул головой, что-то крикнул механику, стоявшему у двери отсека. Верзила исчез. Минут через пять загрохотал двигатель. Судно готово было дать ход.

Возвращался на свой корабль Лысенков удрученным. Ему казалось, что осмотровая группа что-то упустила, что-то недосмотрела, словом, собой он был недоволен. А тут еще этот рыжий капитан. Едва судно вошло в нейтральные воды, как оно тут же, совсем неподалеку от нашей морской границы, легло в дрейф. Зачем? Почему? Что на уме капитана? Эти и другие вопросы мучили Лысенкова. Об этом он прямо заявил Маркову, когда поднялся на палубу.

— Двигатель правда отказал? — спросил капитан 3-го ранга, покашливая в кулак и косясь на своего помощника.

— Когда мы поднялись на судно, они занимались его ремонтом.

— А может, создали видимость ремонта? — вновь переспросил Марков.

— Я же не слепой, товарищ командир, — обиделся помощник. — Или вы думаете иначе?

Марков добродушно тронул его за плечо:

— Не сердись! Все, что делается на корабле, касается и тебя, и меня, разумеется, в первую очередь. Наши ошибки только на руку врагу. Что, строго сужу? — Марков усмехнулся. — Нет, голубчик, не строго. Если человеку дано оружие, то спрос с него бескомпромиссный. Спрос с каждого, кому доверена охрана морской границы. Кстати, что там за радиостанция и как она называется?

— «Дельфин».

Марков задумчиво наклонил голову, что-то вспомнил, потом посмотрел помощнику в лицо.

— Да, вы правы, радиостанция у «рыбаков» необычная. Как правило, такие устанавливают на боевых кораблях. Надо проконсультироваться у флагсвязиста.

«Капитан судна мог связаться с подводной лодкой, если она всплывет под перископ? — предположил Лысенков и сам себе ответил: — Да, мог. Но связывался ли?» Своей догадкой он поделился с командиром. Марков и сам, видимо, думал об этом, потому и выпалил:

— Мог! — И тут же оговорился: — Не утверждаю, но может быть…

— Разрешите идти?

— Добро! — командир встал. — Вот что, Сергей Васильевич, отдохни-ка пару часиков, потом я прикорну. Добро?

— Теперь в базу? — спросил помощник.

Марков поднес к глазам бинокль, поглядел куда-то в сторону далекого острова:

— Нет, в базу идти рано. Надо понаблюдать за судном.

— Оно скоро уйдет, — заявил Лысенков.

Командир засмеялся:

— Сергей Васильевич, ты не провидец! Судно не скоро уйдет далеко в нейтральные воды. У капитана, видно, какие-то свои планы. Видишь, исправили двигатель, отошли от внешней кромки наших вод мили на две и снова легли в дрейф.

На лице помощника застыла ироническая улыбка. В это время вахтенный акустик доложил, что слышит шумы подводной цели, он выдал пеленг и дистанцию.

— Предполагаю контакт с подводной лодкой.

Этот доклад ошеломил Маркова. Он тут же схватил микрофон и, сдерживая свой пыл, попросил матроса уточнить характер цели, квалифицировать контакт. Акустик не сразу ответил, он чего-то мешкал, а потом сказал, что появились какие-то странные помехи и контакт он потерял. Марков чертыхнулся, кивнул помощнику, мол, слышите, какие штучки откалывает акустик? Лысенков угрюмо свел брови, промолчал. Марков вновь поднес ко рту микрофон:

— Это кто, матрос Егоров? Так, ясно… Значит, контакт потерян? А почему? Появились помехи… Добро. — Капитан 3-го ранга выключил микрофон. Глядя на помощника, с укоризной заметил: — Вот вам и мастер! Доложил: предполагает контакт с подводной лодкой, а теперь она куда-то исчезла. Нет, я решительно не понимаю мичмана Капицу. Что он нашел в матросе Егорове?

— Товарищ командир, рыболовецкое судно дало ход, — доложил вахтенный сигнальщик.

«Вот черт, выходит, мой помощник прав», — ругнулся в душе капитан 3-го ранга. Он поднес к глазам бинокль. Судно шло малым ходом, корма глубоко оседала в воду. В бинокль он даже видел, как на мостике раскуривал сигару капитан. Иностранец пучил глаза в сторону «Алмаза», потом подозвал к себе кого-то, видно боцмана, и стал ему что-то говорить. На фоне почерневшего горизонта судно казалось призраком. Небо темнело только вдалеке, оно будто сливалось с водой. «Ну что ж, — подумал Марков, — возможно, судно и случайно нарушило наши воды, но если это не так, то оно вновь придет к Баклану. Кто знает, может, этот капитан с сигарой в зубах самый ярый наш враг, а может, самый мирный человек».

Иностранное судно неожиданно развернулось и взяло курс к острову Северный. Что там надо капитану? Марков приказал вахтенному офицеру сменить курс. «Алмаз» направился к острову Северный. Едва он успел проскочить узкость, иностранное судно отвернуло на север и стало уходить от острова в противоположную сторону.

— Ну вот так бы давно, — вслух сказал Марков и обернулся к помощнику: — Что? Небось рады, что угадали?

— Нет, — смутился Лысенков. — Я не гадал. Я рассуждал логично. Если капитан случайно оказался в наших водах и на судне отказал двигатель, он не станет долго мозолить нам глаза, дабы не вызвать подозрений. К тому же я уверен, что «рыбаки» оказались здесь не случайно.

— Возможно, — пробурчал командир.

Снова послышался голос вахтенного акустика матроса Егорова. Он сообщил, что слышит шумы винтов от надводной цели. Командир включил микрофон:

— Шумы от винтов судна? Так, так… А где же лодка? Ах, куда-то исчезла. Опять напутали! Где там мичман, пошлите его ко мне!

Мичман Капица шел по скользкой мокрой палубе неторопливо, словно размышлял на ходу. Вид у него был сердитый, даже по лицу видно, что на душе неспокойно. Он так же неторопливо поднялся по крутому трапу на ходовой мостик, поддерживая правой рукой фуражку, чтобы ветер не сорвал ее с головы. Командир, как показалось Капице, был не в духе. Выслушав доклад мичмана, он заговорил:

— Что там у вас в рубке делается?

— Вахту несем, — нахмурил брови мичман.

— Да? — удивился Марков. — А я думал, вы там с Егоровым на гитаре играете.

— Про гитару он забыл, — сказал Капица.

— Вот так новость! — воскликнул командир. — Вы слышите, Лысенков? А я об этом не знал. Очень сожалею! Спасибо, мичман, что проинформировали. Спасибо! — Марков прошелся по мостику, словно решая, как продолжить ему разговор.

«Круто берет, — подумал Лысенков, наблюдая эту картину. — Мичман переживает и за себя, и за матроса. Зачем же еще на душу перца сыпать? Ну, ошибся Егоров. Так ведь не по злому умыслу. Опыта у него кот наплакал…»

— Бьешь ты меня, Василий Петрович, в самую печенку. Ты кто, хозяин на посту или гость? Егоров опять напутал, а ты и в ус не дуешь? — горячо выговаривал командир. — Только сейчас докладывал, что слышит шумы винтов подводной лодки. А где она, эта лодка? Нет, я с этим мириться не стану. — Капитан 3-го ранга подошел к рулевому, проверил курс корабля и снова вернулся к мичману. — Когда наконец вы научите матроса бдительно нести вахту? На вашем месте я бы его давно наказал. А вы как та девица… Что, может, вас смущает то, что у матроса Егорова отец большой начальник?

— Нет, это меня не смущает, — возразил Капица. — Я лично знаю его отца, бывал у них в Москве проездом. Отец у него очень строгий и не делает сыну никаких поблажек. Доложу вам честно, тут какое-то недоразумение…

— Вы что, со мной не согласны? — брови командира выгнулись дугой.

— Море для матроса Егорова — музыка. Вот опыта у него еще маловато.

— Вот как! — Марков едва не выругался. — Вы, мичман, романтик. А я не умею сыпать красивые слова о море, о штормах да норд-остах. Не умею. И не хочу! Слова — это шелуха. Мне подавай зерна. В каждом деле есть зерно, вот и отыщи его, а потом сними с него шелуху. Советую вам заняться учебой акустика Егорова, иначе я спишу его на берег. Кстати, на днях я увижу вашего отца. Он наверняка спросит о вашей службе. Что я отвечу ему?

Отца мичмана, Петра Кузьмича Капицу, капитана рыболовецкого судна «Кит», Марков знал давно. Как-то Петр Кузьмич говорил ему, что здесь, в Заполярье, он воевал, здесь сыновья родились и потому вся его жизнь — на Севере. «Ну а что касается Василия, то ему хотелось быть офицером, как и старшему сыну, но на экзаменах в военно-морское училище провалился, теперь вот служит сверхсрочником. Но я им доволен и хочу, чтобы то святое дело, за которое мы сражались в годы войны, было и его святым делом».

— Возможно, матрос замешкался на вахте, — заговорил мичман. — Я разберусь.

— Давно пора, — с укоризной бросил Марков.

Капица уходил от командира расстроенным. Ничего вроде не произошло, и все-таки что-то случилось в том районе морской границы, где они находились. Честно говоря, мичман шел к командиру с надеждой, что тот погорячился, зря обидел матроса Егорова. Но когда услышал суровый голос Маркова, посетовал на себя, что еще не научил матроса отлично «читать голос моря». Егоров был по натуре молчаливым, но характера крутого: другой бы смолчал, когда ему старшие делают замечания, а он вспыхивал, но, правда, не грубил. Однако было в нем что-то загадочное. Однажды мичман беседовал с ним по душам, затем спросил, почему это отец, ветеран Военно-Морского Флота, большой начальник, не устроил его куда-нибудь «потеплее».

— Я вас прошу, товарищ мичман, — задохнулся Егоров от обиды, — такого мне больше никогда не говорить.

Капица поспешил извиниться, добавив, что если Егорову так угодно, то он никогда не вспомнит его отца. Вечером, после ужина, матрос нашел мичмана в каюте и, глядя ему в лицо, как смотрят обычно честные люди, стыдливо пробурчал:

— Утром я погорячился, товарищ мичман. Извините.

Что теперь скажет матрос Егоров?

Акустик сидел в рубке у станции, старательно вслушиваясь в шумы моря. Увидев мичмана, настороженно спросил:

— Ну, что?

— Плохо, Егоров, — Капица присел на стул-вертушку. — Командир стружку с меня снимал.

— Он это любит, — съехидничал матрос.

— Что? — повысил голос мичман, давая понять, что обсуждать действия командира он не позволит.

Егоров присмирел и тихо отозвался:

— Я же не хотел его подводить.

— Не хотел?! Дайте наушники.

Мичман слушал море. Тихо на глубине, где-то рядом с кораблем идет косяк рыбы. Больше — ни звука. Капица отдал матросу наушники и, зевая, хмыкнул:

— Где же подводная лодка?

Он ожидал, что матрос скажет «виноват, спутал шумы», и делу конец. Егоров твердо, как будто высекая огонь из камня, отрубил:

— Я слышал шумы от винтов подводной лодки.

— Когда?

— Минут пять назад. Вот как вызвал вас на мостик командир.

— Куда же делась ваша лодка? Под камни нырнула, да? Ну, Юрий, вы чертовски упрямый парень. — Мичман сердито покачал головой. — Там, у острова Баклан, находится рыболовецкое судно. Шумы от его винтов. Что, не верите? Можете подняться на палубу и посмотреть. Я буду слушать море.

Ни один мускул не дрогнул на лице матроса. Он молча соображал, как ему поступить в данной ситуации. Конечно, он мог бы и не подниматься на верхнюю палубу, но ему было обидно, что все так случилось. «Я мог напутать, — мысленно признавался он мичману. — Мог, но я уверен, что слышал шумы винтов подводной лодки. Они были точь-в-точь похожи на те шумы, когда неделю назад я обнаружил нашу лодку на фарватере. Вы же сами тогда хвалили меня. А теперь?..» Егоров встал и молча направился на верхнюю палубу.

Море окутывали сумерки. Ветер утих, туман рассеялся. Щербатая луна расстилала по воде серебристые дорожки. Егоров посмотрел в сторону фарватера и отчетливо увидел иностранное судно. Его мачта тыкалась в темное небо. «Выходит, и вправду я ошибся?» — устыдился Юрий, ощутив в душе горький осадок. Ему не хотелось возвращаться в рубку, где его ждал мичман, но и стоять на палубе он не мог. И хотя факт, как говорится, налицо, Егоров сам не очень-то отчетливо соображал, что случилось. Была ли подводная лодка или шумы винтов судна он принял за шумы лодки? Ему стало даже страшно от мысли, что он напутал, по существу, ввел командира в заблуждение. Хорошо, что тот не сообщил о замеченной лодке в базу, а то бы поднялся шум. И все же во всем этом было что-то загадочное, чего он никак не мог понять.

В рубку он спускался удрученный и растерянный.

— Ну, что, убедились? — уточнил мичман. — Дизель у них отказал, вот и нет сейчас в наушниках шумов.

Егоров молчал. Еще недавно он ясно слышал в наушниках звук с металлическим перезвоном, протяженность цели была как у подводной лодки. Ему тогда даже показалось, что лодка увеличила ход, выбросила помехи, чтобы пограничный корабль не обнаружил ее. А потом куда-то исчезла, будто и не было ее… Егоров тяжко вздохнул. Капица отдал ему наушники:

— После ужина будем тренироваться…

«Подумаешь, тренироваться! Вернемся в базу, и я еще раз все проверю, схожу к штурману, ведь я же выдал ему пеленг на лодку! Нет, товарищ мичман, я не из тех, кто путает черное с белым. Нет, я не из таких! Я еще покажу себя!»

Егоров обернулся. Мичман стоял задумчивый.

— Кто меня сменит на вахте? — спросил матрос. — Я всю ночь глаз не сомкнул.

— Что? Кто вас сменит?.. — Капица с минуту помолчал. — Скажи, Юрий, ты успел установить с лодкой контакт?

— Вот это-то и мучит меня. Я мог бы не только установить с ней контакт, но и квалифицировать этот контакт, хотя не сомневался, что подводная цель — лодка. Но я не успел… Вернее, я мог бы успеть, но я потерял драгоценные секунды, и она, стерва, куда-то нырнула.

— Куда-то… — усмехнулся мичман. — Под камни, видно, да? Ладно, сын морей и океанов, жаловаться на вас отцу я не стану. А то еще рассердится и приедет.

— Он не приедет, — с грустинкой в голосе заявил матрос.

— Отец ведь, как не приехать? — удивленно пожал плечами мичман. — Может, сын плохо служит, не научился глядеть в глаза океану?

— Товарищ мичман, хочу доложить вам о лодке, — повернул разговор в другую сторону Егоров. — Шумы я слышал четко, хотя лодка создавала помехи, чтобы ее не обнаружили…

«Замял разговор об отце, видно, не ладит с ним», — подумал Капица.

— О лодке мне все ясно, — сухо оборвал матроса мичман. — Советую впредь дорожить каждой секундой на вахте. Ясно?