След торпеды

26

Катер ткнулся носом в песок и застыл на месте. Люди высадились на остров. Стояла натужная тишина. Ветер утих, перестал дождь, густая, зыбкая темнота окутала все вокруг. Капитан 2-го ранга Ермаков посмотрел в сторону спящей бухты. На рейде не было ни одного судна, те, что стояли после выгрузки улова, снялись с якорей и ушли в открытое море. «И пограничных кораблей что-то не видно, — подумал Ермаков. — Хотя почему они должны быть у острова Баклан? Они несут дозор неподалеку от нейтральных вод».

Ермаков, как старший оперативной группы, все учитывал. Не случайно капитан 1-го ранга Егоров предупреждал его, чтобы был осмотрительным. «Коршун должен помочь вам в задержании агентов, но может и схитрить. Ему терять нечего, у него на свете нет никого, и он готов на любую авантюру».

Боцман вел себя смирно, при задержании не оказал сопротивления, хотя и был вооружен. Даже не обиделся, что ему связали руки. Вот только когда прыгал из катера и упал, то выругался:

— Вот дьявол, сколько раз тут бывал, и хоть бы что, а тут шлепнулся. — Он поглядел в лицо Ермакову и сипло добавил: — А жить я, гражданин начальник, не хочу. Ради чего жить, когда у меня никого нет?..

— Не хорони себя заживо, — оборвал его Ермаков и тут же спросил, по той ли тропе они идут.

— Одна тут тропа, — отозвался боцман. — Пройдем еще метров пятьсот, а там и пещера…

Ермаков торопился. В пещере находился Степан Капица. Хорошо, что об этом не знает его отец, Петр Кузьмич. Ермаков то и дело вглядывался в темноту, как будто ожидал, что вот-вот кто-то появится. Ему не приходилось бывать на острове, но от комбрига Громова он слышал, что в годы войны тут наши десантники вели ожесточенный бой с гитлеровцами. Горстка советских военных моряков стояла насмерть… Боцман тоже был на этом острове, но остался живой.

«Продал свою душу фашистам! — Ермаков шагал быстро, за спиной шел боцман, следом за ним шагал Тарасов. — Сергей — молодец. На «Ките» сумел обжиться и выследить Колосова. Надо будет это отметить в рапорте на имя Егорова. Парень заслужил…»

У березы, что росла неподалеку от пещеры, они остановились. Ермаков велел солдату-радисту связаться с берегом, и когда в наушниках раздались звуки, он взял микрофон.

— «Тополь», я — «Чайка». Нахожусь у цели. Прошу блокировать остров с моря. Как поняли? Прием.

— «Чайка», я — «Тополь». Вас понял. Людей посылаю. Сам нахожусь на берегу. Жду ваших указаний…

«Добро, значит, дело за гостями боцмана», — отметил про себя Ермаков и, глядя на Колосова, спросил:

— Почему таился до сих пор?

— Я давно собирался прийти к вам с повинной и все рассказать, но вы опередили меня…

«Врешь, что собирался явиться, — мысленно возразил боцману Тарасов. — Ты мечтал уехать на Запад…»

Ермаков подумал: «Сейчас час ночи. Если Коршун сказал правду, то в три утра будут гости на Баклане. В резерве — два часа. Надо еще добраться до пещеры».

Он задержал боцмана и спросил:

— Когда выходил на связь с Ястребом?

— Вчера, гражданин начальник, — ответил боцман. — Я передал, как было условлено, что объект, то есть Степан Капица, в квадрате семь — пятнадцать, то есть на острове Баклан, и что его надо немедленно взять. Мне ответили, ждите Дельфина.

— Дельфин — это субмарина?

— Да, подводная лодка.

— А рыболовецкое судно почему маячит у острова?

Боцман сказал, что про «рыбаков» ему ничего не известно.

«Пожалуй, не врет, — подумал Ермаков. — О том, что «рыбаки» контачат с подводной лодкой, ему не скажут».

— Почему вы не искали Серого у Ольги Пашковой, его жены? — вдруг спросил Ермаков.

Колосов не ожидал такого вопроса, замешкался. Но так продолжалось недолго.

— Чего мне его у Ольги искать? — ухмыльнулся боцман. — Пустое дело: Серый не знал, куда она уехала после его мнимых похорон.

— Так ли? — усомнился Ермаков.

— Да, гражданин начальник. Серый просил разыскать ее, но я запретил это делать. Ольгу Петр очень любил, и я боялся, что он раскроется.

«Теперь понятно, почему Серый поехал к отцу, — догадался Ермаков. — У него хотел разузнать о своей жене, да не вышло…»

Колосов споткнулся о валун и едва не упал. Его за руку подхватил Ермаков.

— Не изучил дорогу в пещеру?

— Темень как в колодце, — чертыхнулся боцман.

Показались глыбастые камни. Два огромных валуна чернели у входа в пещеру. Ермаков оставил наверху двух чекистов и солдата с рацией, а сам с Тарасовым и боцманом спустился вниз. Запахло сыростью, йодистыми растениями. То там, то здесь блестела вода в ямах, валялись тонкие прутики лозняка, свидетельствующие о том, что здесь недавно кто-то был. Едва Ермаков подумал об этом, как боцман сказал:

— Это я бросил лозняк…

До слуха Ермакова донесся плеск воды где-то в чреве пещеры. Он спросил:

— Отсюда есть выход в море?

— Есть, гражданин начальник. — Боцман скривил губы, как будто взял в рот что-то горькое. — Местечко тут завидное. В пещеру можно проникнуть и с моря. Там есть глубокий подводный ход. Тянется метров двадцать. Я там бывал, еще когда плавал на корабле.

Тарасов, шагавший следом за Ермаковым, почувствовал, как под ногами зашуршали камешки и песок. Где-то здесь прятался боцман… Тарасов кашлянул. Пещера откликнулась звонким эхом. Ему казалось, что в этой глухой и сырой пещере нельзя и дня прожить, хотя боцман жил тут, ловил рыбу, прятал переносную рацию.

Пещера напоминала собой огромную лисью нору: справа она упиралась в скалу, у подножия которой тихо плескалась вода, слева таинственно высились огромные, обросшие мхом валуны, за которыми угадывалось тревожное море. Ермаков вдруг увидел щель. В нее заглядывало густо-синее небо. На небе сквозь тучи проклюнулась яркая звезда.

«Тут легко скрываться», — подумал Тарасов, наблюдая за тем, как боцман подошел к самой воде и, нагнувшись, глянул куда-то в сторону скалы. Насторожился и Ермаков.

— Что там? — спросил он.

— Рыба выплеснулась из воды, потому и шум, — боцман выпрямился. — Здесь рыбы много. Я как-то летом тут ловил ее. Мне капитан судна отпуск дал, а я никуда не поехал и ловил рыбу. А куда мне ехать? Один я на белом свете…

Они остановились в пещере. Ермаков спросил боцмана:

— Где ваша жертва?

— Тут он, — осклабился Колосов. — Я когда уходил на судно, укрыл его камнями.

«Врешь, боялся, чтоб не порвал веревки и не сбежал», — подумал Тарасов.

Боцман подошел к груде камней:

— Вот он. Я ударил его только один раз. Сейчас он спит.

Степан Капица действительно спал. Когда услышал разговор, проснулся. Увидев Тарасова, обрадовался:

— Сергей, ты?..

Степана развязали.

— Живой, да? — улыбнулся Тарасов. — Заглянул бы на судно, а то сразу пошел с боцманом. И как это он тебя затащил на остров?

Степан отдышался и, взглянув на Тарасова, недоуменно спросил:

— А ты как тут оказался?

Тарасов кивнул на Ермакова:

— Вот он меня сюда взял… А тебя кто по башке саданул?

— Он, паскудина, я бы его своими руками задушил, — Степан, сжав кулаки, шагнул к боцману.

— Не тронь, Степан! — решительно сказал Тарасов.

— Что? — у Степана закипело на душе. — Он меня чуть не убил, а я буду ему улыбаться?

Ермаков подошел к нему и тихо сказал:

— Тарасов вас спас, и вы должны его благодарить. А вы, — капитан 2-го ранга замялся, — вы, товарищ Капица, вели себя в городе весьма неосторожно.

— Возможно, — покраснел Степан.

— Как вы себя чувствуете?

— Боль прошла. А что?

— Отдохните, и мы снова вас свяжем.

Капица удивился:

— Зачем?

— «Гостей» будем принимать, — усмехнулся Ермаков. — В три часа утра.

Слушая Ермакова, Тарасов думал: «В этой лисьей пещере скрывался боцман, убивший капитан-лейтенанта Маркова. Сюда должен был прийти Петр Рубцов, он же Илья Морозов. Но он сюда не пришел, потому что свои приговор ему вынес отец, там, на берегу Зорянки. А теперь вот Колосов хотел переправить сына капитана судна «Кит» за рубеж… Вот он, сидит рядом. Что побудило его предать Родину, боевых друзей? Что заставило его поднять руку на раненого советского командира? Прав Степан, удушить бы его как змею…» И тут же в его памяти всплыли слова из радиограммы, которую он получил вчера ночью от Егорова: «Коршуна надо взять живым. Вы и Ермаков отвечаете за него головой…»

Боцман, сидя на холодном камне, размышлял:

«Моя карта бита. Все! Конец! Сгорел я… Что меня ждет? Если чекисты возьмут тех, кто придет сюда на подводной лодке, и если я расскажу им все, что знаю, может быть, останусь живым. Мне намекнули… Ну а если люди с того берега не придут в пещеру, тогда что? Мне не поверят, подумают, что я скрываю агентов… А кто меня выдал? Неужели Илья Морозов? Нет, он не мог. Зося? Может быть, она… Зря не удушил ее, прежде чем меня схватили».

— Коршун, — прервал размышления предателя Ермаков. — Хочу еще раз предупредить: делайте все как мы условились. Тогда у вас будет шанс облегчить свою вину.

В глазах боцмана замельтешили огоньки.

— Капитан-лейтенант Марков все равно не выжил бы, — сказал он. — У него началась гангрена, и через день-два он бы умер. Он сам просил, чтобы я пристрелил его. Он боялся попасть в плен… — Колосов сделал паузу. — Я виноват, но… Ладно, я буду делать все так, как мы условились… Если мне суждено умереть, то лучше на своей родной земле…

— Вы же хвалились капитану судна, что за «спасение» командира были награждены орденом?

— Пошутил…

— Ладно. Повторите пароль, — потребовал Ермаков.

Колосов раздраженно пробурчал:

— Я же вам говорил! Тот, кто первым выйдет из воды, скажет: «Эта пещера пустая?» Я должен ответить: «Нет, здесь живут волки».

— Кстати, как вы отсюда вели радиопередачу? — спросил Ермаков.

— На катере. Потому и не могли меня засечь. — Боцман помолчал. — Я выходил в эфир на пять — десять секунд… И сразу же полным ходом шел к острову Северный, где вместе с другими рыбаками ловил рыбу. Однажды я увидел, что к острову Баклан прибыл катер с военными. Я понял, что в эфире меня засекли. Пришлось на время замолчать. Желание у меня было другое.

— Какое? — не утерпел спросить Ермаков.

— Я должен был совершить диверсию… Взорвать атомную подводную лодку. Но я решил похитить Степана Капицу, который строил эту лодку. Я был уверен, что это мне удастся. И я бы похитил его, если бы не вот этот гражданин, — боцман посмотрел на Кольцова-Тарасова. — Он следил за каждым моим шагом, но я не догадывался об этом. Я верил, что он курсант…

«Хитрый тип, но нас не проведешь», — усмехнулся в душе Тарасов.

…Где-то у черных валунов послышался плеск воды. Ермаков и Тарасов, спрятавшись неподалеку от связанного Степана, чутко прислушались. Кажется, кто-то заговорил. Нет, это им показалось. По-прежнему Степан лежал на сухом песке, рядом с ним сидел боцман. Руки ему пришлось развязать.

Время тянулось мучительно долго.

Наконец там, где чернели камни, забулькало, из воды показался человек в маске и ластах. Он вышел на песок и торопливо направился к боцману. Вот он снял маску, и Ермаков увидел его худое лицо, черные, с блеском глаза, дышал он тяжело и неровно. Когда боцман встал, человек спросил:

— Эта пещера пустая?

— Нет, здесь живут волки, — ответил боцман и пожал человеку руку. — Я вас так долго ждал.

— Нас чуть не заметили русские.

— Нас? — переспросил боцман. — А где же напарник?

— Через пять минут выйдет из воды.

— А ты хитер! — усмехнулся боцман. — Боялся, что я мог привести за собой хвост?

Человек молча шагнул к связанному Степану.

— Этот?

— Да.

Он достал из кармана фотокарточку, осветил ее фонариком, затем нагнулся к Капице и посмотрел ему в лицо.

— Он самый, конструктор…

Ермаков крепче сжал в руке пистолет. Тихонько толкнул Тарасова в бок. Это означало! «Будем брать!»

Из воды показался второй человек. Ростом повыше первого. За собой он тащил что-то длинное и круглое, похожее на трубу торпедного аппарата.

«Пенал! — догадался Ермаков, которому не раз доводилось тащить такие пеналы с пищей для подводной лодки еще в бытность водолазом. — Они хотят посадить в него Степана, плотно закрыть и доставить на подводную лодку. А там втиснуть его в трубу торпедного аппарата, а потом и в отсек. Нет, ребятки, сделать это вам не удастся…» Ермаков тихо шепнул Тарасову:

— Стрелять в крайнем случае. Бери того, что пониже ростом, а я этого верзилу с пеналом.

Ермаков прислушался к их разговору. Тот, что вышел из воды первым, спросил:

— Почему здесь нет Серого?

— Его убил отец. Из ружья. А это что у вас? — Боцман кивнул на два бруска, похожих на куски мыла.

— Взрывчатка. Магнит… К борту лодки — и лодке капут! За тобой, Коршун, придем в другой раз. Так решил шеф. А ты молодцом, что такую важную птицу сцапал.

«Дурак ты несусветный, неужели не видишь, что на песке следы? — подумал боцман. — Их тут пятеро, чекистов. Два в пещере и трое наверху…»

— Вы прибыли на «Дельфине»?

— Да. Она выбросила нас у острова Северный, а возьмет судно. Оно здесь рядом…

«Пора!..» Ермаков выскочил из-за камня и осветил людей фонарем.

— Руки вверх!

Следом за Ермаковым из-за укрытия выпрыгнул Тарасов и тоже крикнул:

— Бросай оружие!..

В это мгновение человек, возившийся с пеналом, выстрелил. Он целился в боцмана, но Ермаков успел закрыть его собой, и пуля, разбив в его руке фонарь, угодила ему в левый бок. Воспользовавшись темнотой, диверсант мигом надел маску, взял в рот загубник и бросился в воду. Тарасов, пытавшийся схватить его за ногу, споткнулся о камень и упал. Диверсант, который первым вышел из воды, не успел и шагу сделать, как его обеими руками схватил раненый Ермаков.

— Боцман, вяжи ему руки, — крикнул Ермаков. Тот пытался достать из кармана нож, но это ему не удалось. Тогда он укусил боцмана за руку, в надежде, что тот бросит его, но Колосов лишь закусил губы от страшной боли.

— Ишь ты, кусается, как акула, — через силу улыбнулся Колосов.

Тарасов перевязал Ермакова. Он взял из рук солдата-радиста микрофон и глухо заговорил:

— «Тополь», я — «Чайка». Один диверсант ушел. Блокируйте выход из пещеры. Радируйте морским пограничникам, чтобы перекрыли подход к рыболовецкому судну. Пришлите к причалу «скорую помощь». Как меня поняли? Прием.

Катер шел полным ходом. Ермаков лежал на спине и жадно глотал воздух. Над ним висело черное небо, холодные звезды. Сцепив зубы, он терпел адскую боль, но не стонал, не молил о помощи. Ермаков вдруг подумал о том, как, уходя в ночь из дому, сказал жене, что вернется утром. Но теперь он твердо знал, что в это утро не вернется домой, и напрасно его будут ждать жена и сын. «Может, Алешка и не станет спрашивать, где я и почему нет меня дома. У него свои школьные заботы, — подумал Ермаков. — А Лина, пожалуй, станет звонить на службу. Сердечко у нее пошаливает, как бы беды не стряслось. Надо попросить Тарасова, чтоб зашел домой и все ей объяснил…»

Он повернулся на правый бок, тронул за руку сидевшего рядом Тарасова:

— Зайди к моим. Скажи Лине, что чуток задело меня…

— Не волнуйтесь, Василий Иванович… — Тарасов мокрым платком смочил ему пылающее лицо.

Колосов то и дело поглядывал на раненого.

«Он меня спас от пули», — подумал боцман, и ему стало тяжко от этой мысли.

— Я тут недоглядел… — сказал Тарасов Ермакову. — Не успел обезвредить диверсанта. Ведь он стоял у самой воды, а я этот факт не взял во внимание. Если уйдет от нас, то придется мне отвечать перед генералом.

— Не казни себя, Сережа, — тихо сказал Ермаков. — Я сделал это умышленно. Так надо было. Помнишь приказ Егорова?.. Жарко мне, пить хочется…

Потом Ермаков стал бредить, звал к себе мать. И так жалобно звучал его голос, что у Тарасова сжималось сердце.

— Мама, я еду к тебе. Еду, мама… Ты у меня самая лучшая на свете… Я люблю тебя, мама…

Катер причалил к берегу. Двое санитаров в белых халатах осторожно положили Ермакова на носилки и понесли к машине. Раненый дышал тяжело, прерывисто. Врач, проверив пульс, сделал ему укол, и Ермаков затих.

— Пуля застряла в теле, — сказал врач. И, взглянув на Тарасова, добавил: — Нужна срочная операция…

Капитан 3-го ранга Марков читал сводку погоды. Дверь натужно скрипнула, и в каюту заглянул дежурный по кораблю мичман Капица.

— Товарищ командир, вас ждут у трапа.

— Кто? — Марков откинулся на спинку кресла.

— Какой-то мужчина.

— Да? Проводите его ко мне.

Марков встал, посмотрел на себя в зеркало и с огорчением заметил, что пора бы ему подстричься. Никак не ожидал он гостя в такой поздний час. Странно, но Марков вдруг обнаружил, что он волнуется. Кто он, этот мужчина? И что ему надо? Марков подошел к столу и выглянул в иллюминатор. Море коробилось зыбью. У противоположного берега бухты над траулером, вернувшимся недавно с промысла, почуяв добычу, кружились чайки. Сизый промозглый туман окутал вершины скал, и когда из-за туч выглядывало солнце, он серебрился. Казалось, на скалу положили продырявленное белое покрывало. «Может быть, на эту скалу, что у берега, когда-то смотрел и мой отец, — грустно подумал Марков. — Стоит она недвижимо, а отца давно уже нет. Пропавший без вести… Неужели я так и не узнаю о его судьбе? — Он прошелся по каюте, потом снова застыл у иллюминатора. — Возьму отпуск, заеду к брату, и вдвоем махнем в Ленинград. В музее флота, может быть, найдем что-нибудь об отце. И мать волнуется. Я-то вижу, хоть и говорит она, что погиб отец героем, а мучит ее тот же самый вопрос, что и нас».

— Разрешите войти? — раздался голос за спиной Маркова.

У двери стоял мужчина лет тридцати. Высок ростом, лицо широкое, добродушное, но было в нем что-то и суровое. Поздоровался и загадочно сказал:

— Я представлял вас другим…

— Да вы, пожалуйста, снимайте пальто, — улыбнулся Марков. — Садитесь в кресло. Будьте как дома. Вы небось из порта? На рыбаков мне везет.

— Не угадали, — гость поправил ладонью волосы, потом повесил на крючок пальто, фуражку и снова повторил: — Не угадали.

— Разве вы не рыбак? — удивился Марков. — Постойте, где же я вас видел?.. — Он провел ладонью по гладко выбритому подбородку. — Так, вспомнил. На траулере «Кит», у Петра Кузьмича Капицы. Там я видел вас.

Гость улыбнулся и, глядя на Маркова, сказал:

— Вы не ошиблись, Игорь Андреевич. Я плавал на «Ките» в качестве курсанта мореходного училища. Но то было временное занятие…

— Море, видать, разочаровало? — усмехнулся Марков. — А я как ступил на палубу корабля, так и остался на нем. И не жалею.

Гость снова улыбнулся.

— У каждого своя профессия, — сказал он к вынул из портфеля небольшой сверток. — Это вам, Игорь Андреевич.

— Что? — насторожился Марков.

— Письма вашего отца, Андрея Васильевича. А я — капитан Тарасов, сотрудник органов государственной безопасности.

Марков осторожно взял сверток. Письма отца… Тяжело сжалось в груди сердце. Маркову захотелось тут же достать хоть одно письмо, но он сдержался. «Я буду читать их один, чтобы никто мне не мешал, — подумал он. — А то еще расплачусь…»

— Где вы их нашли? — спросил капитан 3-го ранга. — На траулере «Кит»…

— У Петра Кузьмича Капицы?

— Нет, Игорь Андреевич. Я взял их у боцмана.

— Когда? — удивился Марков.

— Недавно. Совсем недавно…

— Он что, знал моего отца?

— Да, знал.

— Я прошу вас все рассказать… — Марков умолк, но тут же продолжил: — Я всегда думал об отце. Я хочу знать: как он жил? Как плавал на боевом корабле? Как оборвалась его жизнь? Мать говорила мне и Павлу, что его корабль затонул. Но вы же понимаете, что корабли сами не тонут! Их топят. Да — топят!

Тарасов слушал молча, ему тоже передалось волнение Маркова, но он старался этого не показать.

— Боцман Колосов плавал с вашим отцом на одном корабле, — вновь заговорил капитан. — И убил его.

— Моего отца? — встрепенулся Марков.

— Да, капитан-лейтенанта Андрея Маркова. Убил жестоко. После того как от взрыва торпеды тральщик раскололся на части и стал тонуть, ваш отец и боцман оказались в воде. Они доплыли до острова. Ваш отец был ранен в ногу, но боцман помог ему выбраться на берег. А потом… убил. Я был потрясен. Я допрашивал убийцу…

Марков тихо спросил:

— Как это случилось?

— Вашего отца убил предатель… Хотите все знать? Тогда слушайте. Только прошу, не перебивайте меня. Я очень волнуюсь. Это был ваш отец, но я очень волнуюсь…

И капитан Тарасов рассказал все, что узнал от боцмана Колосова. Марков достал из кармана кителя сигареты. Закурил. Он глядел в открытый иллюминатор на сияющий вдали залив. Солнце и небо уже погасли, было тихо, в зыбкой дреме застыло море. Марков глотнул дым, а когда гость умолк, тяжело и неторопливо заходил по каюте. Курить уже не хотелось, и он пальцами загасил сигарету. Посмотрел на капитана.

— Простите… — глухо сказал Марков. — Сколько лет прошло, я не знал, как погиб отец, а тут вдруг все разом открылось. Простите… Да, — спохватился он, — скажите, а как мне увидеть убийцу отца?

Тарасов сказал, что это невозможно.

«Его увезли в Москву, и я не смог его увидеть, — пожалел Марков. — А мне так хотелось увидеть хотя бы его глаза».

Тарасов тихо обронил:

— Я пойду. Вечером мне на поезд…

Он ждал, что Марков попросит что-либо передать капитану 1-го ранга Егорову, потому что тот жил в Москве, куда возвращался Тарасов после выполнения задания. Там его ждала жена, дочурка, которой пошел пятый годик и которую он так давно не видел. Но капитан 3-го ранга вдруг спросил о письмах. Откуда их взял боцман, как они оказались у него? Тарасов давно ожидал этого вопроса, поэтому ответил без промедления. Перед войной Андрей Марков стоял на квартире у матери работницы рыбного порта Зоси, той самой Зоси, с которой боцман после войны был в близких отношениях. Находясь в море, Андрей часто писал письма, но жене не отправлял — боялся, что она станет волноваться. А волноваться ей было нельзя — собиралась рожать. В тот роковой день, когда тральщик уходил на боевое задание, Марков спрятал письма в чемодан и наказал хозяйке беречь их. «А если что со мной случится, то прошу вас, Зося, отправить их моей жене, — попросил он. — Только не торопитесь, а то я могу и задержаться в море…» Больше хозяйка его не видела. Вскоре пришел к ней боцман, знавший, где квартировал командир тральщика, и сказал, что тот погиб, а он, Колосов, после ранения едет в отпуск и завезет письма жене Маркова.

— Но он их вашей матери не отвез, — закончил Тарасов.

Марков кивнул на сверток с письмами.

— Вы их читали?

— Читал… Извините, но так надо было…

— А кто он, Колосов? — спросил Марков.

— Его отец был кулаком, — Тарасов вздохнул. — Когда он был на острове с вашим отцом, то поначалу помогал ему, даже рану перевязал, ягоды рвал… Там же отец написал свое последнее письмо. Он дал Колосову свой адрес и просил, если вдруг умрет, вещи и все письма переслать вашей маме. — Тарасов помрачнел. — Но на острове появились фашисты. Стали их пытать! Тут боцман и выдал вашего отца. Себя постарался выгородить, мол, сын кулака, отца большевики посадили в тюрьму за то, что сжег хлеб. Фашисты, чтобы убедиться в искренности, заставили его убить своего командира. И боцман это сделал. А своим доложил, что жил на острове Баклан, что капитан-лейтенант Андрей Марков скончался от ран у него на руках. После войны боцман тщательно скрывал правду. — Гость бережно снял со стены рамку. На фотокарточке Марков кому-то задорно улыбался. — Я был на заставе вашего брата, — вновь заговорил он. — Они там недавно задержали важную «птицу». И хотя нарушитель оказал пограничникам вооруженное сопротивление, уйти ему не удалось. Поиском диверсанта руководил ваш брат. Пулей у него с головы сорвало фуражку… Да, кажется, нарушитель имеет отношение к гибели корабля, на котором плавал ваш отец.

— Да? — Марков приподнял брови.

— Больше я вам ничего не скажу, — упредил его Тарасов. — Не положено. А вот письмо ветерана, друга вашего отца, осталось у меня. Позже верну его вам.

— О чем оно, если не секрет? — Марков поглядел на гостя из-под насупленных бровей.

— О том, как их корабль атаковала немецкая подводная лодка. Ветеран сообщает ее бортовой номер. Это важная деталь. И пока будет идти следствие по делу агента иностранной разведки Колосова, письмо будет у нас.

— Спасибо вам за все, — волнуясь, сказал капитан 3-го ранга, прощаясь с гостем. — Спасибо…

Когда Тарасов ушел, Марков стал разбирать письма. На него будто пахнуло войной. Пожелтевшие от времени листки бумаги, сложенные вчетверо. А вот фотокарточка. На ней мать с Игорем и Павликом. Она, как неживая, застыла в какой-то неестественной позе. Волосы подрезаны, белая шапочка сбилась набок. На оборотной стороне фотокарточки неровным почерком написано: «Папуля, это я с детками. Береги себя. Твоя Надя». И дата: «7 ноября 1943 года». На другой фотокарточке заснята группа военных моряков и среди них капитан-лейтенант Андрей Марков. Они стоят на палубе корабля и улыбаются. В уголке мелким почерком написано:

«А вот и не вернулся», — грустно вздохнул Марков и развернул другое письмо. Неровные строчки, написанные, видимо, второпях, заплясали у него перед глазами.

А это письмо длинное, видно, писал его отец в море.

Марков вдруг почувствовал тяжесть во всем теле и больше не мог читать письма. Но что это? Он взял клочок бумаги, и на нем карандашом было написано:

— Втерся к отцу в доверие, а потом убил его, — вслух произнес капитан 3-го ранга и, растревоженный, заходил по каюте.

Пожелтевшие листки… Они вобрали в себя героическую жизнь.

— А я к вам, — в каюту вошел комбриг Громов. Садясь в кресло, он кивнул Маркову: — Письма отца? Вы считали его пропавшим без вести, а он — герой!.. — Громов сделал паузу. — Вот что, Игорь Андреевич, вам надо срочно ехать в Москву.

— В Москву? — удивился капитан 3-го ранга.

— Да. Вас и штурмана вызывает товарищ Егоров. Вы ему очень нужны в связи с задержанием нарушителя и атакой подводной лодки. И еще, — капитан 1-го ранга спросил: — У вас был капитан Тарасов?

— Был. Он передал мне письма отца, — тихо отозвался Марков.

— По этому делу и вам надлежит быть там. Сдайте дела помощнику и сегодня же вечером вылетайте в Москву. А теперь покажите, пожалуйста, фотокарточку вашего отца.

В Москве лил густой дождь. Марков весь промок, пока добрался к площади Дзержинского. Перед отъездом на Север он собирался побывать на Красной площади, сходить в Большой театр. Но капитан 1-го ранга Егоров сказал, что вряд ли у него для этого найдется свободное время. «Вы еще нужны адмиралу», — строго добавил он.

И действительно, после совещания, на котором во всех деталях был обсужден эпизод с чужой подводной лодкой, генерал пригласил к себе в кабинет Маркова и лейтенанта Руднева. Здесь был также адмирал. Марков где-то встречался с ним. И вдруг вспомнил — так ведь адмирал был на «Алмазе» в роли посредника! Может, подойти и поздороваться? Но адмирал сам подошел к нему, пожал руку. Спросил, как поживает капитан-лейтенант Лысенков.

— Ловко он тогда мину укротил, — тепло сказал адмирал. — Только поторопился и не разглядел, что мина была не времен войны. И предназначалась она для нашей атомной подводной лодки… Ну а вы молодцом, товарищ Марков, такого опасного нарушителя задержали. Да и лодка не ушла…

В разговор вмешался генерал. Он тоже похвалил Маркова за четкие действия в море, потом спросил: все ли ему ясно?

— Судно, товарищ генерал… — Марков замялся. — Почему оно маячило у острова Баклан?

Генерал улыбнулся. Он сказал, что «рыбаки» обеспечивали подводную лодку. Когда она шла между островами, судно создавало сильные помехи, и не каждый акустик мог распознать шум от ее винтов. А вот матрос Егоров — молодчина…

— Как он теперь служит? А то его отец волнуется…

— Отлично! — Марков почувствовал, как кровь прихлынула к лицу, и, чтобы хоть как-то скрыть свое смущение, спросил: — А боцман все признал?

— Это знать вам не положено, — улыбнулся адмирал. — Колосов признался, что был завербован еще в сорок четвертом году, прошел подготовку в шпионско-диверсионном центре в Норвегии на одном из островов и был заброшен в наш тыл…

Марков слушал его, а сам думал о том, что всего один год не дожил отец до конца войны. Ему было бы сейчас пятьдесят пять лет. Живи, радуйся, воспитывай внуков. Видно, не судьба ему видеть своих сыновей. Видно, не судьба… «Теперь-то и мама будет знать, что погиб наш отец смертью героя…»

— У меня к вам, товарищ Марков, есть один вопрос, — заговорил капитан 1-го ранга Егоров. — В одном из писем ваш отец пишет о гибели сторожевого корабля, которым командовал его друг капитан-лейтенант Окунев. Когда мы подняли архивы, то оказалось, что «Алмаз» и корабль, на котором служил ваш отец, были уничтожены торпедами. И знаете, что бросилось в глаза? Перед тем как выпустить торпеду по своей жертве, субмарина поднимала перископ, разглядывала свою жертву, а потом выпускала по ней торпеду. Все попадания — в кормовую часть корабля, видимо, в расчете на то, чтобы лишить его хода, а уж потом добить.

— Вы хотите сказать, что все корабли топила одна и та же субмарина?

— А вы догадливы! — улыбнулся Егоров. — Да, такой вывод сделали и мы. Нам удалось узнать, — продолжал Егоров, — что сторожевой корабль Окунева потопила подводная лодка с бортовым номером триста восемьдесят семь. Командовал ею Бауэр. Он торпедировал и корабль вашего отца.

— Он что, живой еще? — спросил Марков.

— Нет, эту лодку в декабре сорок четвертого года у входа в Кольский залив уничтожил командир эсминца «Живучий» капитан третьего ранга Рябченко, которого я хорошо знал. На дистанции трех кабельтовых он обнаружил субмарину, атаковал ее глубинными бомбами, а затем таранил. Возмездие, как видите, настигло морского пирата. Но остался его сын Генрих Бауэр. Ему сейчас сорок лет, он был задержан пограничниками заставы майора Павла Маркова, вашего брата. Кстати, диверсант, которому удалось уйти из пещеры, тоже схвачен. Он пытался подплыть к «рыбакам» и подняться на их судно, но моряки сторожевого корабля капитана второго ранга Соловьева обнаружили его. Жаль, что пострадал Ермаков, он все еще в госпитале…

— Спасибо вам за все, — волнуясь, сказал капитан 3-го ранга, прощаясь с генералом и Егоровым.

На третий день Марков и Руднев приехали в Синегорск. Возвращались на корабль под вечер. Солнце скатилось за горизонт, небо поблекло, а море застыло в зыбкой дреме. Руднев шагал молча, он ждал, что скажет командир. У пирса они остановились, глядя на корабль, который слегка покачивался на воде.

— Ты знаешь, о чем я сейчас думаю? — спросил капитан 3-го ранга штурмана. — Я думаю о тех, кто в море…