След торпеды

24

«Алмаз» застопорил ход неподалеку от судна. На мостике включили прожектор. Тонкие лучи света выхватили из темноты палубу судна, надстройки. Людей почему-то на палубе не оказалось.

— Они что, спят? — удивился помощник.

В лучах прожектора неожиданно появились «рыбаки». Из рубки вышел капитан. Лысенков сразу узнал его.

«Теперь ты из воды сухим не выйдешь!» — стиснул зубы помощник.

— Будьте внимательны, — напутствовал командир корабля Лысенкова, когда тот доложил, что осмотровая группа к высадке готова.

Катер отвалил от борта «Алмаза». Лысенков, как и в прошлый раз, представился капитану:

— Я офицер пограничных войск Союза Советских Социалистических Республик. Ваше судно остановлено по причине незаконного нахождения в советских территориальных водах. Судно будет осмотрено. Прошу предъявить документы. — Говорил Лысенков четко, не торопясь, но в его словах звучала особая гордость. Он приказал капитану собрать людей в рубке. Рыжий хозяин сделал удивленное лицо:

— Я не понимай, почему офицер нас задержал?

Лысенков объяснил: на судне нарушитель советской государственный границы. Капитан пожал плечами:

— Я ловит рыба…

Он тут же умолк, увидев советского пограничника. Матрос Гусев доложил Лысенкову, что кто-то выбросил за борт сверток. Рулевой катера выловил его из воды. Это был серый пиджак. Лысенков развернул его и стал разглядывать, хотя вода стекала ручейками. У левого кармана — маленькая дырочка, на подкладке — пятна крови. Вода не успела смыть их. «Дыра, видно, от пули, — сообразил капитан-лейтенант. — Одежда нарушителя! Но где он сам?»

Лысенков заговорил с капитаном на немецком языке, спросил, чья это одежда. Тот стал уверять, что никто из его команды такого пиджака не носил. А откуда могли взяться пятна крови, если все его рыбаки живы и здоровы? Нет, сказал иностранец, это пограничники подбросили пиджак…

— Я не согласен, одежда не наш!

Лысенков от злости на капитана до боли закусил губу. Да и кто дал ему право клеветать на пограничников? Ведь наверняка, гад, знает, чья это одежда. В самый последний момент решили на судне избавиться от улики. Другой бы на месте капитана растерялся или придумал бы что-нибудь близкое к истине, а этот решил обвинить пограничников. «Теперь я переверну все судно, а нарушителя найду», — горячился Лысенков. Он холодно посмотрел на него. Иноземец держал в зубах сигару и ухмылялся. Его глаза говорили: «Ну, что еще вам надо, господа русские?..» Конечно, капитан не стал отрицать того, что в наших водах выбросил сети, и тут же выразил желание подписать акт.

— Я признай нарушений, но я просит извинения, — сказал он на ломаном русском языке, и опять на его полном лице появилась улыбка. Эта улыбка задела Лысенкова, и он молча стал листать судовую роль. Вернув документы капитану, пригласил его при свете прожектора осмотреть вместе верхнюю палубу, заглянуть в трюм. Когда они вышли из рубки, матрос Гусев шепнул капитан-лейтенанту:

— Помните тот красный буй? Его нет. Сети выбросили, а буя нет.

Лысенков задумался. В тот раз, когда он спросил, зачем им буй, капитан ответил: «Мой бросай сеть. Буй бросай, потом далеко видно…» Выходит, буй нужен им для ловли рыбы. Но куда он делся? Лысенков спросил капитана, тот развел руками:

— Мой потерял буй. Море большой — ищи буй, господин. Я потерял буй. Ветер далеко унес. Нет буй…

«Вот!.. Буй ему нужен был не для рыбной ловли», — подумал Лысенков. Но что делать? Наверное, нет на границе человека, который, подобно Лысенкову, не волновался бы сейчас так, как волнуются люди перед суровым испытанием или опасностью. Где-то на судне враг, он может незаметно пустить в тебя пулю. Иностранный корабль как неведомая планета, на нем все чужое, особенно люди — загадочные, молчаливые, не знаешь, что у них на уме. А тут еще ночь, туман. Лысенков светил фонариком. Яркие лучи света выхватывали из темноты различные рыболовецкие снасти, бочки с солью, концы…

«Вот я иду по палубе, а где-то здесь затаился нарушитель, — размышлял Лысенков. — Поднимали его на судно, видно, с кормы, потому что борт там ниже. Но как поднимали? То ли бросали ему веревку, то ли спускали шторм-трап. А что, если его здесь нет? Тогда как понимать доклад вахтенного радиометриста? Ведь на радиолокаторе было две точки, одна маленькая, как видно, шлюпка с нарушителем, другая большая — судно. Эх, капитан, и чего ты, дьявол, морочишь мне голову? Надо тебе дать по рукам! Ох как надо! Скажи, куда ты спрятал нарушителя? Молчишь, да?»

— Товарищ капитан-лейтенант, прошу вас посмотреть вот сюда, — подозвал Лысенкова к себе старшина 2-й статьи Павлов и кивнул в сторону мокрой шлюпки. Словно догадавшись о его мыслях, капитан осветил своим фонарем шлюпку и сказал:

— Волна прыгай на палуба. Кругом вода…

«А ведь он прав, дьявол! — подумал Лысенков. — Не могли они спускать свою шлюпку. Комбриг предупредил, что у нарушителя была рыбачья лодка».

Осмотровая группа проверила верхнюю палубу, поднялась на бак и там ничего подозрительного не обнаружила. Лысенков направился к корме судна. Палуба здесь была сухой, казалось, что кто-то недавно вытирал ее шваброй. Луч фонаря скользнул вдоль борта, и Лысенков увидел пятно. Капитан-лейтенант даже вздрогнул: «Это — кровь!» Он отвел луч фонаря в сторону и, остановившись, спросил у иностранца, есть ли на борту раненые? Тот вынул изо рта сигару, помолчал, глядя то на своего боцмана, то на Лысенкова, пытаясь понять, почему русский офицер вдруг задал такой вопрос.

— Мой экипаж пять человек, — хриплым голосом произнес капитан. — Больной матрос нет…

«Значит, кровь принадлежит нарушителю… — подумал Лысенков. — Что ж, с этого и начнем…» Он подошел поближе к тому месту, где увидел пятно крови, вынул из кармана платок, а уж потом включил фонарь. Да, это была кровь. Капитан увидел ее и вмиг помрачнел.

— Кровь, господин капитан! — указал на пятно Лысенков. — Откуда она?

Какое-то время капитан молчал, потом объяснил: во время выбрасывания сети один из матросов свинцовым поплавком поранил себе палец. Он конечно же сказал неправду, но Лысенков сделал вид, что поверил ему, нагнулся, вытер платком на палубе кровь и шутливо промолвил:

— Плохо матрос работал! Прошу показать мне каюты.

Капитан выбросил вперед короткую волосатую руку:

— Пожалуйста, господин русский офицер.

В каютах осмотровая группа тоже ничего не нашла. Лысенков снова поднялся на верхнюю палубу и остановился у сети. Присмотрелся. Из-под сухой сети струилась тонкая жилка воды. Он посмотрел за борт. Волна не могла перекатиться через высокий борт. И Лысенкова осенило попросить капитана переложить сеть.

— Я бросай одна сеть, другая — отдыхай. Она лежит на свой место…

Лысенков все же настоял, чтобы сеть переложили. Капитан отказался это сделать, добавив, что у «господина русский офицер» тоже есть руки…

— Павлов и Гусев, переложите сеть! — приказал Лысенков.

Сеть — легкая, сухая. Пограничники наполовину переложили ее, и Лысенков увидел под снастью что-то черное. Кажется, человек.

— Живее, хлопцы!

Лысенкову вначале показалось, что человек, накрытый сетью, мертв, но когда того перевернули на спину, он застонал. Увидев незнакомых людей, нарушитель выматерился. Он был без сапог, в черных брюках. Левая нога выше колена кровоточила.

— Кто это? — спросил Лысенков капитана.

Иноземец так растерялся, что не мог и слова вымолвить. Лицо его стало бледно желтым, как у раненого «рыбака».

— Я не знай, — начал оправдываться капитан. — Человек тонул море… Кричал помощь… Мы спасай человек.

Лысенков усмехнулся:

— А зачем сетью накрыли?

Капитан развел руками.

«Рыбак» с помощью старшины 2-й статьи Павлова встал. Выглядел он странно: без сапог, в носках. В его глазах пустота и отрешенность. Он с трудом переносил боль — кривился, морщился.

— Ну, что стоишь, болван? — рявкнул нарушитель на капитана. — Принеси глоток спирта. Бегом!

Лысенков потребовал предъявить документы. «Рыбак» попытался достать что-то из левого кармана, но не смог. Лысенков помог ему расстегнуть карман. Документы нарушителя были спрятаны в целлофановый пакет, завернуты так, чтобы вода не попала. Развернув паспорт, капитан-лейтенант прочел: «Кожанец Иван Павлович, рождения 1920 года, русский…» Из документов следовало, что гражданин Кожанец работает грузчиком в рижском порту.

— Почему здесь оказались?..

— Я приехал в Мурманск в отпуск. Пошел рыбачить и… поднялся ветер, лодку унесло в море. Меня спасли рыбаки этого судна. У капитана Ганса Шнариса доброе сердце…

— Что?.. — переспросил Лысенков — Ганс Шнарис? Откуда вы его знаете?

Кожанец понял, что проболтался, и стал хитрить:

— Он так назвал себя, когда я… — нарушитель передохнул. — Когда меня подняли на борт… я разбил ногу. Капитан, где мои сапоги?

Лицо Ганса Шнариса закаменело в испуге.

— Гражданин Кожанец, нам известно, что вы пытались пройти через советскую государственную границу, — заявил капитан-лейтенант Лысенков, — оказали пограничникам вооруженное сопротивление. Мы вынуждены задержать вас.

Кожанец презрительно посмотрел на Шнариса и плюнул ему в лицо:

— Подлец!

— Очень мило! — насмешливо воскликнул Лысенков. — Ганс Шнарис у острова поднял вас на борт, жизнь, но сути, спас, а вы? Пиджачок-то свой видели? Нет, да? Жаль. Там есть дырочка. От пули… Нельзя так шалить. А вы нужны нам живой, тепленький…

Связавшись с кораблем, помощник подробно, стараясь не упустить ни одной мелочи, доложил Маркову обстановку, упомянул также, что протокол осмотра капитаном подписан и судно можно конвоировать в базу.

— Согласен! А нарушителя доставьте на корабельном катере.

Всю ночь Марков не сходил с мостика. Дул свежий ветер, в небе высыпали звезды. Далекие огни бухты горели крохотными светлячками. «Вернусь домой и весь день буду спать», — решил Марков.

На рассвете «Алмаз» вошел в бухту. Над кораблем с криком проносились мартыны. Из-за белых рваных облаков выглянуло солнце. Оно было холодное и скучное. Марков радовался, что наконец-то ветер утих и день обещает быть солнечным.

«Алмаз» приближался к пирсу. Помощник командира отдал команду: «По местам стоять! На якорь и швартовы становиться!» Корабль качнулся на воде и затих. Не успели подать трап, к причалу подкатила черная «Волга». Из машины вышли двое в штатском и комбриг Громов. Он поднялся на палубу и, приняв рапорт командира «Алмаза», спросил:

— Где нарушитель, в кубрике? Пришел в себя?

— Еще там, на судне.

— Молодцы! — пожал комбриг Маркову руку. — Так держать!

— Есть так держать!